Илья-богатырь

– Блажен князь, егда слышит правду кротких, ибо они глаголят правду Господню. И державу наследует их воля, а не воля княжеская. Ныне князь противу воли кротких идет…

Коленопреклоненные старые воины жадно слушали каждое ее слово.

– Держава созиждется не силою, но духом единым. Единения в духе искать надобно. И Вавилон разноплеменный пал, и Бог разметал языки по лицу земли; и Хазария богопротивная хоть сильна покуда – время ее сочтено. Ибо не запоры и оковы крепят державу, но дух единый.

Князь – что?.. Он и в жизни-то своей не властен, а когда гласа народа своего слышать не хочет, то державе своей – опасен. – И, делая над собою усилие – мать ведь Святославу, – она сказала, словно сама себе:

– Святослав не обратится к истине. Не принимает Господь мои молитвы! Упустила я его. Святослава-князя – убьют. Его и сейчас-то не сила дружины держит, но жизнь моя. Кто придет за ним? Хочу князем Ярополка.

И дружинники кивнули, думая, что им поручается новая служба.

– Погодите! – сказала она, кладя им руки на плечи. – Погодите. И Ярополка судьбу я вижу плачевну. Не успеет он собрать дружину верную. Сильны сыны сатаны в державе нашей, и диавол, учитель их, хитростен. Надобно дальше смотреть. Меж народом княжеским и князем – дружина стоит. Дружину менять нужно. Новые люди веры Христовой, Господу служащие всем сердцем, всем помышлением, прийти должны… Они щитом князю станут, они, яко стрелы, пронзят все тело державы и скрепят его. Они… Благословляю вас искать для новой державы воинство новое.

Она перекрестила их седые головы, дала приложиться к руке.

– Не плачьте, – сказала она мягко. – Я за службу вашу Бога просить о вас буду. Тяжела она, но во благо – служба сия…

Весной, едва поднялась первая трава из степи, как вал морской надвинулись печенеги. Они легко форсировали Днепр и обложили едва успевший затвориться Киев так плотно, что невозможно было подойти и напоить коней в Лыбеди-реке. Их нашествие было полной неожиданностью для Ольги и для воеводы славянского Претича, что с малой дружиной стал на стены.

Почему пришли с левого берега кочевники? Чего добиваются они? Устоит ли Киев, ежели пойдут они на штурм? Княгиня старая, но не согбенная и думные бояре ее, седые, будто пеплом подернутые, сели обсуждать происходящее…

А под стенами уже дрожала земля от конского топота. Пылали костры до самого горизонта, и голоса печенегов слышны были на безмолвных стенах киевских.

– Князь с дружиной далеко! – сказал Претич. – С малыми силами нашими в осаде не отстояться.

– Где князь сегодня? – спросила Ольга.

– В месяце езды, ежели со всей дружиной поспешать будет.

– Подайте весть князю, – приказала старуха. И, тяжело повернувшись к воеводе, спросила: –       Претич, как думаешь, чью руку печенеги держат?

– Тут и думать нечего! – сказал Претич. – Царьграда. Нонь князь с царем болгарским Калокиром Царьград крушит – вот они со спины и ударили.

– Князь четвертое лето на Царьград походом ходит, что ж печенеги прежде мирны были? – Видать, договор у них с Византией.

– У них и с нами договор.

В открытые окна терема ветер доносил запахи степи и дымных костров, на которых печенеги жарили конское мясо.

– Лазутчиков с левого берега нет? – спросила в тишине Ольга.

– Нет. Не пройти ко граду. – Надобно вылазку сделать. Отогнать их маленько… – предложил один из молодых бояр.

– В пустоту ударишь! – сказал Претич. – Они живо от ворот откатятся, за собою в степь тебя утащат, а дорогу назад перекроют. Вот ты и полоняник, а и меча ни с кем не скрестишь…

Княгиня долго молчала, сжимая старческой худой рукою посох.

– Войско за стены выйти не может, а мысль преград не знает! – сказала она непонятную военачальникам фразу. – Кто печенегов подкупил? Царьград? Думайте, бояре да воеводы!

– Ежели и Царьград, – сказал после долгого молчания Претич, – то через хазар.

– Видишь, как ловко. И тем и этим на пользу, – сказала княгиня. – И через Тьмутаракань, не иначе, хазары послов византийских с дарами к печенегам пропустили… – И она вдруг улыбнулась.

– Что, матушка? – вздохнул Претич. – Что веселого ты нашла в нашей беде нонешней? Оборониться-то нечем! Дружины нет!

– Это и есть оборона наша, – сказала княгиня. – Уж коли так Бог судил. С Византией князь воюет, но не Киев…

Воеводы насторожились.

– Хазария недобитая мечтает как можно более воев наших руками печенегов истребить. Дескать, пущай печенеги и славяне с варягами и русами друг друга бьют, – глядишь, на их костях и Хазария прежнюю силу вернет. И кинулись бы вы с печенегами драться – потому что князь Византию воюет, а печенеги союзны грекам!

– Никак не уразумею я, к чему ты, княгиня,.. – начал Претич.

– Так ведь и мы грекам не враги, – сказала княгиня и добавила властно: – Берите дары. Берите попов и послов византийских, пущай во всем облачении к печенегам выходят.

И уверяют их в дружестве, и пусть не возвращаются, пока печенеги от стен не отойдут. Они войны хотели, они в крови нас утопить задумали… – сказала она, ни к кому не обращаясь. – Но Господь заповедал: «Кроткие наследуют землю». Кроткие…

Она стояла все время у окна и глядела, как выходило поутру из ворот посольство. Как целый день там, во глубине серых кибиток печенегских, волнами подымались и гасли голоса. И отошла, только когда с гортанными криками печенеги стали откатываться от стен.

Телохранители помогли ей вернуться в княжеский покоец. Чувствуя старчески непослушное и неуклюжее тело свое, едва переставляя ноги, доползла Ольга до подобия трона, будто надломилось в ней что-то. Широко открытыми глазами смотрела она округ, словно впервые видела покои свои и божницу, прикрытую занавеской.

– Отодвиньте, – повела она слабой рукою.

Дружинники-монахи осторожно отвели занавеску. Среди мелких икон – одна большая, византийского письма, засияла, как драгоценный камень. Богородица Одигитрия смотрела на княгиню, испуганный ребенок прижимался щекой к щеке ее…

– Вот и я… Отдала… – прошептала старуха, и слеза потекла по ее коричневой морщинистой щеке.

Стоящие при дверях монахи-дружинники скорее почувствовали, чем поняли, что думает она о Святославе. А по теремным порогам уже топали мягкими сапогами бритоголовые белозубые печенеги, с одной прядью на лысой голове, как у Святослава…

– Хан Ильдей пришел к тебе, матушка, – доложил Претич.

Княгиня велела пропустить Ильдея. Громадный печенег еле просунул широченные плечи в узкие двери. Увидел икону, заулыбался.

– Царьград! – одобрительно сказал он.– Я Царьграду – друг, я грекам помогаю. Мне Царьград нравится!

– А Итиль-град, Тьмутаракань тебе тоже нравится? – улыбнулась княгиня.

– Чему там нравиться?! – закипятился кочевник. – Хазары злы! Они нас из-за гор выбили, по степям кочевать заставили. Но мы сильны и здесь хазар бьем. А там, где остались слабые печенеги, их хазары ловят и в рабство за море продают! Мы с Царьградом дружим, а хазар – бьем! – Он пристально разглядывал иконы. – Я в Царьграде был! Такое видел! Красиво очень. И поют красиво! Я плакал, как красиво поют. И огни горят – чуть не ослеп.

Ольга старательно обошла молчанием так и просившийся слететь с губ вопрос, кто научил печенегов идти на Киев. Знала – Ильдей не скажет.

– Людей ловить нельзя! – сказала Ольга. – И продавать нельзя!

– Кто сказал?! – повернулся всем корпусом неожиданно гибко Ильдей. – Мой Бог не велел. –       А кто твой Бог? Перун? Яхве?

– Христос, – сказала княгиня. – Вон образ его. Он заповедовал людям любить друг друга. – Я знаю, – сказал Ильдей. – У нас греческие попы жили, много говорили, многие наши крестились…

– Ну а ты что же?