Вера, чудо и… кошелек. Четыре оптимистические истории

Вера, чудо и… кошелек. Четыре оптимистические истории
Борис Артемов

Что объединяет героев событий, происходивших на Мойке в историческом центре Питера, где-то в затоках излучины Дона, в одном из безымянных военных городков СССР от Владивостока до Бреста и в захолустном еврейском местечке Юга Украины? Вера в себя, в людей, в Бога и в то, что, в конечном счете, все будет хорошо.

Борис Артемов

Вера, чудо и… кошелек

Четыре оптимистические истории

Как Василич поссорил Украину с Россией

Эх! Кабы тогда, в самом начале 80-х годов прошлого века, вёл себя Василич посдержаннее. Проявил бы, что ли, в критическую минуту выдержку и пролетарский интернационализм. Или, на худой конец, не особо усердствовал, охаживая попавшихся под горячую руку непонятливых чубатых хлопцев и их безвинных матерей, как хлыстом, бранными ордынскими словами, глядишь, и жили бы до сего дня казаки с донских берегов с обитателями берегов Айдара и Северского Донца во взаимоуважении и сердечной дружбе.

…В те далёкие годы престарелые кремлёвские правители, отправляясь прямо из рабочих кабинетов на вечный покой, сменяли друг друга с такой скоростью, что не успевали не то что наполнить для трудящихся пустеющие прилавки магазинов, щедрыми дарами бескрайних колхозных полей, но и даже оставить своё имя-отчество в памяти благодарных сограждан. Потому-то сознательному народонаселению шестой части света, что в далёком ямало-ненецком округе, что в донской станице, перманентно и нешутейно скорбящему невесть по кому, для достойного проведения очередных поминок верных и несгибаемых продолжателей дела былых вождей, приходилось всячески изгаляться в поисках провианта. Чтоб годился в закусь к традиционной и незаменимой по такому случаю бутылке горькой беленькой с неизменной алюминиевой бескозыркой на узком горлышке.

Кто-то вел тихую и бескровную грибную да ягодную охоту. Кто-то не щадя живота до седьмого пота возделывал бросовые земли заветных дачных соток. А Вадим Васильевич Песков, попросту – Василич, житель небольшого городка неподалёку от известной станицы Вешенской, пристрастился к ловле сомов на «квок».

Да так успешно, что без добычи никогда не возвращался. И для праздников хватало, и для буден. Домашние, особливо тёща, нарадоваться не могли – добытчик!

Ведь в местных «гастрономах» – так полупустые продовольственные магазины назывались, – известно какой товар на прилавках имелся окромя водки-«андроповки» – сок подслащённый берёзовый да огромные засоленные перезревшие до желтизны огурцы в десятилитровых банках.

А у Василича дома завсегда наваристая янтарная от нежного жирка ушица и жарёха – тающие во рту сочные ломти зажаренной на углях сомятины!

Требовалось для этого всего ничего – только немудреные снасти, определённая сноровка да удача, дабы в поисках добычи обойти ретивого, но без меры жадного на приношения рыбинспектора.

Брал Василич полтора десятка метров толстого капронового шнура, привязывал грузило, чуток пониже метровый поводок, а уж к нему здоровенный крючок с насадкой из мяса раковины-«перловицы». Опускал снасть с лодки ко дну реки и, отпустив весла, потихоньку сплавлялся вниз по течению, не забывая при этом особым образом постукивать по воде рядом с лодкой «квоком» – изогнутой палочкой с «пятачком» на конце, типа козьего копытца. Уж больно привлекательным, незнамо почему, для сома оказывался этот пузырящийся негромкий звук – обязательно поднимался из ямы, подходил к крючку и брал приманку.

В тот погожий июньский денек «поднялся» Василич до устья Хопра, и стал потихонечку над глубинными ямками «квокать». Часика через два в лодке уже лежали три пятикилограммовых сомика. К этому времени он спустился по течению, до места, которое местные прозывали «Матуличником», и причалил к берегу чтобы «справить» возникшую естественную нужду. Ведь любому понятно – не гоже гадить прямо в речку, от которой кормишься.

Облегчив в укромном месте тело и душу, вышел Василич из леска к своей лодке и увидел подле неё двух чубатых хлопцев в хохляцких вышиванках, таких, какие любил одевать некогда кремлёвский выходец из шахтерских степей, вождь-кукурузник Никитка.

Василич гостям особо не удивился: в ту пору местные «шибко» дружили с Украиной, сами зачастую, чтобы не умереть с голоду, ездили в соседнюю республику за колбаской и маслицем, ведь шахтеров в те времена хорошо обеспечивали, а тамошние, в свою очередь, постоянно приезжали на Дон в гости, половить рыбку. Уж больно охочи оказались до вяленой донской плотвы да тарани. Так вот и «шлындали» в гости друг к другу: они за рыбкой, к ним за колбаской, к ним за маслицем, они за рыбкой.

Василич, грешным делом, и сам, неоднократно бывая в таких «заграничных продуктовых командировках» после трудов праведных заходил в любую ворошиловоградскую «пивнушку» с одним вяленым лещом, и выходил от гостеприимных «хохлов» изрядно навеселе. А то и выползал на «карачках», не потратив при этом на порядком разбавленное, но свежее «жигулевское» ни копейки…

Хлопцы обратились к Василичу уважительно, на чистом русском языке:

– Мил человек, а не мог бы ты продать нам рыбки, на «балычок», так как, сидим мы туточки почитай три дня, и даже ушицы еще не хлебали.

– Ну почему же не продать? – ответил Василич. – Народ вы нам дружественный, у себя дома нас привечаете, не лупите без дела, так что, договоримся. Одну рыбку, в знак добрососедских отношений, берите даром, за вторую выставляйте пол-литра «горилки», (этот «нектар» у украинских рыбаков всегда с собой имелся). А вот третью я на всякий случай, домой возьму, а то теща опять, «дармоедом» обзовёт.

На том и порешили. Пригласили вежливые хлопцы Панас и Грыць Василича к себе на «стан», и начали угощать всякими вкусностями. Тут тебе, и одуряюще вкусное пахнущее укропом и чесноком сальцо в ладонь толщиной с мясной прослоечкой, и свининка постная копченая, и домашняя запечённая в смальце колбаска, и сладкая крымская цыбуля, и темно-красные помидоры и многое другое. А главное – медовая с перцем, щедро, без меры и от души наполняющая стопки до краев «горилка»…

Проводили хлопцы разговевшегося Василича к лодке, когда время к вечеру подошло. Гостинцев семье передали. Да назавтра опять приглашали, ведь рыбачить собирались в этих местах ещё чуть ли не неделю.

Подружился за эти дни Василич с хлопцами. Хорошие ведь хлопцы. Да и разве можно было спокойно мимо их закуски и горилки проплывать? Это же немыслимо для обычного человека – такое разве что только на агитационном плакате возможно, где нарисованный сознательный товарищ в галстуке отгораживается, как черт от ладана, от протянутой ему полной рюмки раскрытой ладонью.

И вот сидел как-то Василич с хлопцами за столом, любовался видами природы, пение птичек слушал, а Панас ему и говорит:

– Возьми меня на рыбалку, хочу посмотреть, как ты сомиков ловишь.

– Какие проблемы? – отвечает Василич. – Сейчас и двинем.

Выпили рюмку «на коня», сели в лодку, «поднялись» немного вверх по течению и начали рыбачить. Василич «квокает», а Панас на веслах подруливает.

Вдруг почувствовал Василич, что напряжение в снасти растет. Вмиг натянулся шнур до предела. То ли за корягу донную зацепился, то ли сом наживку заглотил. Панас по знаку весла над водой поднял, а лодка сама потихоньку против течения выворачивает.

По всему видать и в правду – попался «голубчик». Сработало «квокание».

Стал Василич снасть мал-помалу выбирать, да добычу к лодке подтягивать. Туго, но идет. Уперся ногой в борт лодки, потянул изо всех сил. Почти к поверхности воды поднял. Сквозь волну уже видать, как тень огромной рыбины размером чуть короче лодки кругами ходит.

Закричал Панасу:

– Багор подай!

Хлопец из-под ног со дна лодки багор достал, протянул было, и в это время увидел того, кого Василич «наквокал». Побледнел, да так и не передав багор, снова сел на свою лавку.

– Багор давай! – орал Василич, пытаясь удержать рвущий в кровь руки шнур.

– Ни, Василич, випускати цього сома треба. Нам така рыба не нужна, – замахал головой испуганный Панас.

В тот же миг обломился крючок, и Василич со всего маху, задрав ноги, полетел в воду.

Вынырнув, Василич очень «ласковыми» словами, помянул всех украинских матерей, которые нарожали таких замечательных хлопцев, о которых, отплёвываясь и подгребая к лодке, вспомнил отдельно. И, конечно, «очень спокойным, тихим голосом», распугав всю живность в округе, в течение всего обратного пути к рыбацкому лагерю добавлял еще кое-что. Да так «тихо», что, наверное, было слышно на родине хлопцев, в далёкой Украине.

На том дружба промеж них и закончилась.

…А потом не только люди, но и братские в прошлом страны отгородились друг от друга кордонами да растущей ко дню ото дня взаимной злобой.

До сей поры Василич нет-нет, а и задумается порой: а не с того ли часа мамки тех чубатых хлопцев запретили своим детишкам, дружить с русскими рыбаками, а потом и со всеми другими? Не по его ли вине? Из-за мелочи – слова неосторожного. А потом и вовсе брат пошел на брата. Не по уму это. Не к добру. И ежели так это, то Василич в любой миг, хоть сей же час, готов извиниться. И перед чубатыми хлопцами. И перед их мамками. И перед всеми, кого бездумно сгоряча тогда обидел. Каб его воля, да коли б послушал кто – протянул бы сынам тех хлопцев открытую ладонь и предложил мир. А уж коль невмоготу людям и державам жить братьями и дружить, как прежде, то попросту бы стоило не лезть друг другу в душу, а помогать по мере сил и возможностей при нужде, как и полагается добрым соседям. Во веки веков.

Дембельский проект

История эта приключилась давно, однако, до сих пор в анналах Энской воинской части пребывает под грифом «секретно», а потому точное место происходящего пусть так и остаётся тайной.

Известно одно – происходило это в местах нашенских, не столь отдалённых. Совсем рядышком. Впрочем, коль кто-либо из въедливых читателей скажет, что подобное происходило в ином месте – тоже не будем спорить и отрицать. Возможно и это. Уж больно похожими были все мы каких-то …надцать лет назад. И страна была одна на всех. Раскинувшаяся на пресловутой одной шестой от Владивостока до Бреста. Привычная, словно загаженная старая коммуналка, но ежедневно поражающая своими заморочками и чудачествами.

Что до личности главного героя – то человек он сегодня в нашем городе не последний. Посему, во избежание разглашения персональных данных и нежелательных подробностей его личной жизни, а также предупреждая возможные обвинения в джинсе и предвыборном пиаре, ограничимся исключительно именем. Пускай нашего героя зовут – Виталий. Имя вполне пристойное и весьма близкое к действительному. А историю назовём просто и незамысловато:

ДЕМБЕЛЬСКИЙ ПРОЕКТ

Как известно – дембель в Советской армии был неизбежен. Но отнюдь не прост. И не давался даром. Мало того, что срок его мог растянуться на несколько месяцев – период действия приказа министра обороны, какого-нибудь товарища маршала Гречко или, скажем, Устинова, – добавить причин для волнения и отсрочки желанного момента могли и местные обстоятельства.

Армия трудового народа денно и нощно, не щадя живота, находилась на страже Отечества, а попутно, без отрыва от боевой учёбы, решала повседневные вводные. Как-то, к примеру: увеличение свиного поголовья в подсобном хозяйстве, возведение фундаментальной командирской дачи или, на лихой конец, ремонт ленинской комнаты с обшивкой панелей полированными мебельными плитами или дефицитной сосновой соломкой и непременным устройством панно – Владимир Ильич зачитывает военмору Дыбенко февральские тезисы по поводу блистательной победы под Нарвой.

Именно эти вводные и требовали неусыпного внимания, воспитанной отцами-командирами солдатской смекалки и золотых рук старослужащих. Особенно нужда обострялась в горький для армии срок взаимного расставания. Так что, стать гражданским человеком для «дедушки», не оставившего заметный диалектически-материальный след в казарменном помещении и душе ротного, батальонного или даже полкового командира, было практически невозможно.

В гвардейской части, где служил наш герой, уже были и свинарник, и командирская дача, и даже обшитая вагонкой ленинская комната со всей наглядностью. Кроме того, имелся капитальный кирпичный сортир общественного пользования на двадцать четыре очка условных посадочных мест.