Неизвестная Осетия. Европейские ученые и путешественники об Осетии и осетинах

Неизвестная Осетия. Европейские ученые и путешественники об Осетии и осетинах
Борис Бицоти

Неизвестная Осетия – это хронология открытий и заблуждений, связанных с изучением генеалогии осетин. Правильное представление об этом предмете сложилось в научных кругах лишь к концу XIX в. Весь предыдущий период, осетин, по выражению известного правоведа Ковалевского, причисляли «то к немцам, то к евреям».Как эволюционировали взгляды ученых на проблему этногенеза осетин и как сегодня выглядит теория их происхождения? Получить ответы на эти вопросы можно будет, прочитав эту книгу.

Неизвестная Осетия

Европейские ученые и путешественники об Осетии и осетинах

Борис Бицоти

© Борис Бицоти, 2020

ISBN 978-5-0051-1965-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

НЕИЗВЕСТНАЯ ОСЕТИЯ

Европейские ученые и путешественники

об Осетии и осетинах

Предисловие

Как рассказать об Осетии, о которой никто еще не рассказывал? Это можно сделать либо представив новые источники, либо предложив новую интерпретацию старых. Именно эти два принципа я и поставил во главу угла, собирая воедино предлагаемый читателю материал.

В среде историков-осетиноведов иногда приходится слышать мнение, что возможности источников по истории Осетии давно исчерпаны, а все, что пишется, является по сути лишь вольным пересказом уже известных фактов. Это категоричное суждение, как минимум, не учитывает той большой разницы, которая существует между отдельными периодами в части наличия и доступности источников и свидетельств.

Мы, как мне кажется, можем говорить о большом интересе и даже избытке литературы в разговоре о древней истории – исследования, систематизирующие свидетельства об аланах, либо комментирующие уже известный материал, не только уже существуют в обилии, но и продолжают регулярно появляться. Что касается истории Осетии XV – XVII в., то здесь, напротив, источники практически отсутствуют – отсюда и негласное название этого периода – «темные века» или «неизвестное время». С периодом же XVIII – XIX в. – относительно хорошо известным и изобилующим свидетельствами отрезком времени, дело, на мой взгляд, обстоит немного иначе, чем это может показаться на первый взгляд, как в части изученности, так и в части интереса.

Дело в том, что в период написания известной нам истории Осетии часть свидетельств европейских авторов историкам была недоступна и полностью выпала из поля зрения ученых. Виной тому явился с одной стороны пресловутый языковой барьер и отсутствие переводов, с другой – барьер идеологический – не все из написанного отвечало идеологическим требованиям, предъявляемым к истории институциональной наукой. Целый пласт важного материала, интересных фактов об Осетии, необъясненных явлений и уникальных свидетельств остался в результате нетронутым – оказался за рамками исторической дискуссии. А ведь выпадение одного лишь свидетельства может коренным образом изменить наш взгляд на прошлое, стать причиной полностью неверного истолкования исторического факта, создать ложное представление о важном событии.

Так, например, о взглядах научного сообщества на происхождение осетин XVIII – XIX в. принято было судить в основном по свидетельствам ученых Яна Потоцкого и Юлиуса Клапрота. При этом, описания Осетии и выводы о генеалогии осетин их предшественников и последователей, в частности, таких авторов, как Якоб Рейнеггс и Фредерик Дюбуа – ученых, посетивших осетинские горы в большей степени по собственной инициативе, часто не упоминались вовсе. Выпала из контекста разговора об осетинском языке и статья австрийского филолога-ираниста Фридриха Мюллера о месте осетинского языка в иранской языковой семье. А ведь именно эта статья положила начало правильному позиционированию осетинского среди других иранских языков. Эти свидетельства крайне важны хотя бы потому, что авторов трудно упрекнуть в предвзятости – полученные сведения не представляли собой для них никакого другого кроме сугубо научного интереса и являются, таким образом, не иначе как плодом труда энтузиастов и первопроходцев.

Начиная со второй половины XVIII в., с наступлением перелома в политике России на Кавказе и переходом к более активным действиям в регионе в Осетию снаряжаются первые научные экспедиции, собирается этнографический и статистический материал, изучается язык и фольклор осетин. Не все, что тогда установили или предположили ученые, оказалось истиной. Именно поэтому факты и свидетельства, зафиксированные в этот период, нуждаются в детальном анализе и проверке и не заслуживают быть проигнорированными и забытыми.

Из принципиальных терминологических проблем нужно, в первую очередь, назвать теорию древней индогерманской общности, в парадигме который мыслили многие европейские исследователи Кавказа. Осетины и их язык в этом контексте давали повод для обширных спекуляций на тему обоснования существования такой общности в глубоком прошлом. О появлении данной теории нам сигнализирует, к примеру, примечание Клапрота к трудам Яна Потоцкого. «В настоящее время, – пишет Клапрот, – общим название для иафетических языков является термин индогерманские языки».[1 - Voyage dans les steps d’Astrakhan et du Caucase: Histoire primitive des peuples qui ont habitе anciennement ces contrеes. Nouveau pеriple du Pont-Euxin… Ouvrages publi?s et accompagnеs de notes et tables, Volume 1. p. 15]

Проблематичность такой формулировки стала очевидна уже на ранних стадиях разработки теории. К моменту публикации статьи об осетинском языке австрийского лингвиста Фридриха Мюллера народ-предок большинства европейских этносов принято было называть индоевропейцами – эта формулировка приживается уже у В. Б. Пфаффа в его исследованиях. По сути же, наука фактически вернулась к определению Потоцкого, называвшего группу народов, схожих между собой по языку, включая народы севера Индии, курдов, талышей и осетин – «европейской». Нет никаких оснований считать индийский и германский элементы в этой общности превалирующими. Более того, факты анализа языка говорят скорее о том, что отдельной, узкой индогерманской общности не существовало вовсе – термин, скорее всего возник индуктивно, как результат выявления большой схожести между германскими языками и санскритом. С другой стороны появление данного термина является следствием разработки теории индоевропейской общности в первую очередь германскими учеными. Именно в таком контексте первооткрыватели осетинского языка и культуры рассказывали о своих открытиях немецкоязычной публике, формулируя свои высказывания как реплику в обсуждении популярной научной теории.

Важно также помнить, что авторы-европейцы, писавшие об Осетии были носителями христианской (протестантской) культуры – большая часть анализируемых трудов появилась до наступления эры дарвинизма в науке. Именно поэтому история происхождения языков и народов в их представлениях тесно связана с ветхозаветными легендами – это была на тот момент единственная версия происхождения человека. Так, к примеру, начиная с исследования Потоцкого, интересующие нас авторы принимают деление народов и языков, согласно генеалогии сыновей Ноя, на семитские – потомки Сима, хамитские – потомки Хама, иафетические – потомки Иафета. «От них, – говорится в десятой главе Книги Бытия, – населились острова народов в землях их, каждый по языку своему, по племенам своим, в народах своих». Ученые, таким образом, классифицировали языки и народы в соответствии с данным отрывком, считая, согласно ветхозаветной легенде о Всемирном потопе, прародиной всех народов мира Ближний Восток. «Десятая глава Книги Бытия, – писал Фредерик Дюбуа, – в историческом смысле, первая известная нам классификация народов и рас, которая всех нас касается». Вследствие подобного «ветхозаветного» взгляда на происхождение народов, вплоть до появления труда Всеволода Миллера ученые, говоря о направлении переселения предков осетин, сходились во мнении, что оно происходило с юга на север – из стран Передней Азии и Ближнего востока на Кавказ. Лишь только после выхода в свет диссертации Миллера это представление было впервые подвергнуто критике. Со временем же ученым удалось установить, что Передняя Азия вообще не была исторической родиной ираноязычных народов.

Не является секретом также и то, что ученые и путешественники, впервые побывавшие на Кавказе, пытались как можно ярче подать добытые ими сведениями, что выливалось порой в досадный недоразумения и откровенные курьезы. Увы, не все эти недоразумения устранены – многие иллюзии первых путешественников и первооткрывателей Осетии так и не были развеяны, равно как и намеренно сотворенные ими мифы. Особенность же научного познания такова, что автор, публикуя новый материал и допуская при этом ошибку, часто не дает себе труда написать опровержение, перекладывая, тем самым, эту почетную обязанность на плечи последующих поколений.

И тем не менее, анализируя материалы научной дискуссии ученых XIX в., мы видим, что многие основные вопросы, касающиеся истории и этногенеза осетин, были решены уже тогда. Определенным эталоном в этом смысле является диссертация выдающегося русского фольклориста и этнографа Всеволода Миллера, расставившая все точки над и в вопросах истории и этногенеза осетин. Именно Миллер в своих «Осетинских этюдах» устранил множество заблуждений своих предшественников и дал правильные оценки, трудам своих коллег – первых исследователей Осетии. Не всегда на высоте оказывались исследователи, пришедшие на смену Миллеру, следствием чему стало множество авантюристических концепций и вульгаризаций. Труд выдающегося российского ученого в этом смысле – неподвластный времени эталон, с которым всякий раз приходится сверяться каждому, кто пишет об Осетии и ее прошлом. Таким же эталоном в XX в. стали статьи выдающегося советского ученого В. И. Абаева.

Но означает ли это, что все, что было до Миллера и Абаева, стоит предать забвению? Вряд ли такой подход будет продуктивен. Ведь именно «первыми европейцами» был решен ряд важнейших вопросов, касающихся истории происхождения осетин. Так, например, идентичность алан и осетин, которая на ранней стадии исследования Кавказа была неочевидной, вскоре была доказана сначала поляком Яном Потоцким, а затем и немцем Юлиусом Клапротом. Казалось бы, в этом вопросе раз и навсегда была поставлена точка, но нет – полемика вокруг аланского наследия спустя столетия разворачивается вновь и вновь, а аргументы авторов, однажды установивших эту идентичность, игнорируются и предаются забвению. В этом кроется еще одна причина несовершенства процесса познания – в потоке громких дилетантских заявлений часто утопают ценные факты, полезные для восстановления истинной картины прошлого. Так, однажды опровергнутые теории, увы, не умирают, а вновь и вновь поднимают голову и с новой силой подчиняют себе умы обывателей и дилетантов. В науке не всегда сохраняется преемственность знаний – истинные теории оказываются погребенными под завалами праздных рассуждений, досужих домыслов и откровенных фантазий. Ложные же теории заслоняют собой события и факты действительно заслуживающие внимания.

Было бы неверным в этой связи думать, что сведения, добытые первооткрывателями Осетии, в свое время были лишь предметом споров в богемных салонах, а их труды пылились на полках специализированных библиотек. Особый интерес в этом смысле представляет вопрос о влиянии открытия ираноязычности осетин, сделанного Клапротом, на решение правительства Николая I направить военную экспедицию в горы Осетии для подавления мятежа. Внезапное нападение Ирана на южные границы империи в разгар кризиса престолонаследия стало полной неожиданностью для Санкт-Петербурга. Трудно сказать, как воспринималось российскими военными и гражданскими чинами в свете разразившийся русско-персидской войны известие о принадлежности к иранской языковой семье осетин, находящихся в тылу основной группировки российских войск. Ведь в добавление к этому факту осетин обличали еще и воззвания мятежного грузинского царевича Александра, полные призывов к неповиновению российским властям и обещаний вернуться на Кавказ во главе персидских войск.

Для того, чтобы до конца понять и проследить логику и аргументы ученых, решавших ключевые проблемы, связанные с этногенезом осетин, оценить их влияние на судьбу описываемого учеными народа нужно вернуться в самое начало – в «домиллеровский» период и увидеть как эволюционировали взгляды научного сообщества на проблему этногенеза осетин. В свете возвращения дискуссии о вопросах, уже нашедших свое разрешение в XIX в. свидетельства первых европейцев, их открытия и заблуждения являются важным источником и дают обширную пищу для размышлений. Ведь многие вопросы, которые сегодня то и дело встают перед учеными, уже тогда в XIX в. были окончательно сняты с повестки дня.

Выпадение источников, увы, не единственная проблема наших знаний о периоде XVIII – XIX в. – есть еще и вопрос предвзятой интерпретации. Не всем авторам, писавшим об этом времени, на мой взгляд, удалось избежать избирательности. Историк часто подбирает свидетельства, которые удачно встраиваются в его концепцию, соответствуют его видению и интерпретации, а также отвечают актуальным идеологическим запросам его времени. Так, история непроизвольно превращается в набор фактов, поставленных в услужение той или иной теории, – все остальное отбрасывается как ненужное. На мой взгляд, наши представления об истории Осетии XVIII – XIX в. не лишены подобного недостатка.

Автор, намеревающийся писать академическую историю Осетии, не обладает полной свободой в части дачи оценок и выражения мнения. Будучи вынужденным учитывать конъюнктуру и оглядываться на авторитеты, такой автор будет постоянно повторяться и пересказывать то, что уже хорошо известно. Сославшись же на все громкие имена и повторив все авторитетные мнения, конвенциональный историк сочтет свою работу выполненной. Выходит, что отвергнутое однажды маститыми авторами свидетельство обречено на вечное забвение. Отсюда и парадокс, который стоит в центре моего исследования – самый известный период в истории Осетии, по моему мнению, хранит в себе еще много неизвестного.

Все сказанное выше, однако, отнюдь не означает, что читателю необходимо обладать большим багажом знаний и хорошо разбираться в истории Кавказа, чтобы понимать о чем идет речь и получить удовольствие от чтения этой книги. Напротив, почему бы не начать знакомство с Осетией с неизвестной стороны? Именно так с Осетией знакомились первые путешественники, оказавшиеся в осетинских горах без путеводителей и карт, идя на ощупь и фактически блуждая в потемках. Эта книга рассказывает о теориях происхождения осетин, которые либо уже были опровергнуты, либо нуждаются в опровержении, что поможет избежать повторения прошлых ошибок.

Такой метод – искоренения заблуждений и познания «от противного» призван помочь пролить свет на неизвестные страницы истории осетинского народа, лучше увидеть его прошлое, проследить эволюцию взглядов ученых на интересующие нас вопросы. Читатель не найдет в этой книге ни перечня знаменательных дат, ни авторитетных оценок тому или иному периоду правления того или иного царя, князя либо наместника, но найдет независимый анализ и непредвзятый комментарий. «Неизвестная Осетия» – это коллекция накопившихся ошибок и недоразумений, связанных с появлением первых сведений о народе, населяющем территории северного и южного склона кавказского хребта, и в этом смысле книга скорее приглашает вместе порассуждать над значением и смыслом известных и неизвестных фактов. Сделав выбор в пользу такого изложения, я, тем самым, надеюсь помочь сузить круг поиска краеведа, равно как и любого интересующегося историей Осетии, рассказать о мифах, которые, возможно, все еще бытуют и даже присутствуют в современном историческом дискурсе, но на самом деле давно были развеяны.

Необходимость подобного периодического обобщения накопленного знания вряд ли должна вызывать вопросы. Одна из проблем открытого общества заключается в том, что истинные теории существуют и находятся в свободном доступе наравне с ложными – каждый может взять на вооружение концепцию, нелепость которой была давно доказана и выдавать ее за истину в последней инстанции. В такой ситуации периодическая ревизия накопленных идей и представлений и актуализация существующих сведений – важный этап на пути познания истины.

Искренне надеюсь, что данная книга поможет читателю составить себе подробное представление о генеалогии осетин, утвердиться в знаниях об Осетии и разобраться в нюансах, которые ранее, возможно, были понятны лишь специалистам. В истории нет места для сантиментов – прошлое надо принимать таким как есть, даже если это идет в разрез с собственным ощущением, желанием или неким идиллическим представлением. Выдвигаемые в книге версии серьезно расходятся с устоявшейся доктриной. Но суровая правда лучше чем сладкая ложь – это еще один принцип, которому я старался следовать на протяжении всего предпринятого исследования. Право судить насколько мне это удалось является исключительной прерогативой читателя.

Границы и статус Осетии в записках

Якоба Рейнеггса

Они носят фантастические формы какой-нибудь индостанской или монгольской армии и обладают помпезными именами, которые в действительности являются поддельными драгоценностями, как и пряжки на их сапогах. Они говорят на всех языках, утверждают, что знакомы со всеми князьями и великими людьми, уверяют, что служили во всех армиях и учились во всех университетах.

Стефан Цвейг

Так получилось, что свидетельства о Кавказе известного немецкого путешественника Якоба Рейнеггса, состоявшего на русской службе в качестве дипломата и оказавшего Российскому престолу посреднические услуги при согласовании и подписании Георгиевского трактата между Россией и Картли-Кахетинским царством, очень скоро перестали быть объектом интереса историков и кавказоведов. О причинах этого незаслуженного, на мой взгляд, забвения стоит рассказать отдельно и подробно. Это не только пресловутый языковой барьер – исследования Рейнеггса до сих пор полностью не переведены на русский язык, но и последовавшие в скором времени кардинальные изменения в жизни региона, в результате которых сведения, опубликованные отважным немцем, стремительно теряли свою актуальность. В результате написанный на немецком языке двухтомный труд первооткрывателя Кавказа и непосредственного участника подготовки и согласования первого российско-грузинского договора со временем полностью выпал из поля зрения историков и кавказоведов.

О том, что причина угасания интереса к трудам Рейнеггса кроется не только в отсутствии перевода, но и в стремительном изменении политических реалий, свидетельствует пропадание ссылок на Рейнеггса в российских исследованиях о Кавказе авторов, владевших языками. Так, к примеру, Иоганн Бларамберг, подготовивший для Николая I подробное описание Кавказа на французском языке, хотя и испытывает очевидное влияние своего именитого земляка[2 - Названия двух работ перекликаются. Если труд Рейнеггса называется «Всеобщее историко-топографическое описания Кавказа», то у Бларамберга к названию добавляются слова «статистическое, этнографическое и военное».], но при этом не считает труд Рейнеггса достойным упоминания в своем описании. Кавказ на тот момент уже не был далеким экзотическим краем, овеянным легендами – спустя всего четыре года после выхода двухтомного труда Рейнеггса, Картли-Кахетинское царство, описанию которого в книге придавалось большое значение, вошло в состав Российской империи. Век дворцовых интриг и изящной придворной дипломатии, ярким представителем которой был барон Якоб Рейнеггс, миновал, и его Грузия вместе с ее блистательным царем Ираклием, сплотившим вокруг себя окрестные кавказские народы, навсегда канули в Лету.

После выхода в свет книг ученных, пришедших на Кавказ непосредственно по стопам дерзкого авантюриста, к Рейнеггсу и собранным им материалам обращается все меньше и меньше исследователей. Упоминание Рейнеггса в последующих трудах кавказоведов обратно пропорционально той популярности, которую книга Рейнеггса снискала себе у первых путешественников и энтузиастов – «Историческое и географическое описание Кавказа» Рейнеггса являлось по сути первым и какое-то время единственным путеводителем по кавказским горам.

В 1807 году в Лондоне труд Рейнеггса был переведен на английский язык и, судя по всему, еще долгое время считался надежным источником знаний о Кавказе, как для простых читателей, так и для ученых.[3 - A General, Historical, and Topographical Description of Mount Caucasus. London, 1807] Джеймс Джордж Фрейзер в своей работе «Фольклор в Ветхом завете» приводя примеры траура по умершим, рассказывает о необычном обряде похорон у жителей Кавказа. «У осетин, на Кавказе, – пишет Фрейзер, – при подобных обстоятельствах (в случае смерти близкого – Б.Б.) собираются родственники обоего пола: мужчины обнажают свои головы и бедра и до тех пор стегают по ним плетью, пока кровь не потечет струей; женщины царапают себе лицо, кусают руки, выдергивают волосы на голове и с жалобным воем колотят себя в грудь»[4 - Д. Д. Фрейзер: Фольклор в Ветхом завете. Глава 3]. Источником Фрейзера, никогда в своей жизни не бывавшего на Кавказе, здесь, несомненно, является книга Рейнеггса и его рассказ об осетинских похоронах.[5 - Reineggs, Jacob. Allgemeine historisch- topographische Beschreibung des Kaukasus. – Gotha, СПб, 1796—1797. Bd. 1, S 218]

С этим же рассказом, возможно, связан и интерес Пушкина к осетинскому обряду похорон во время знаменитого путешествия в Арзрум. Касаясь истории Кавказа, Пушкин прямо отсылает читателей к труду польского ученого и писателя Яна Потоцкого. «Смотрите путешествие графа Потоцкого, коего ученые изыскания столь же занимательны, как и испанские романы», – пишет Пушкин. Но книга Потоцкого – это во многом полемический комментарий к Рейнеггсу, изобилующий ссылками и аллюзиями на первоисточник. Эпизод с посещением Пушкиным похорон в осетинском ауле из «Путешествия в Арзрум», сам интерес автора к этому обряду, вероятно, также является следствием чтения Рейнеггса, впервые рассказавшего в деталях обо всех необычных выражениях скорби в осетинских поселениях. «Мы достигли Владикавказа, прежнего Капкая, преддверия гор, – пишет Пушкин. – Он окружен осетинскими аулами. Я посетил один из них и попал на похороны. (…) К сожалению, никто не мог объяснить мне сих обрядов».[6 - А. С. Пушкин: Путешествие в Арзрум]

Избыточное использование легенд и анекдотов, отход Рейнеггса от сугубо научного стиля изложения, увы, также не остались без внимания придирчивых критиков. Рассказывая об арагвских осетинах, Рейнеггс упоминает их тюркское прозвище кара-калканы. «Их так называют, – пишет Рейнеггс, – потому что они никогда не моют лицо».[7 - J. Reineggs: Kurzer Auszug der Geschichte von Georgien. In: Neue nordische Beitr?ge zur physikalischen und geographischen Erd- und V?lker-Beschreibung, Naturgeschichte und ?konomie Bd. 3 S 334] Идущий следом за Рейнеггсом Клапрот уточняет, что Кара Калкан на татарском означает «черный щит» и является именем, данным осетинам, так как они прежде использовали щиты этого цвета.[8 - Ю. Клапрот: Описание поездок по Кавказу и Грузии. стр. 22] Подобного рода курьезы и недоразумения, вероятно, отпугивали от Рейнеггса серьезных исследователей, но, с другой стороны, обеспечивали популярность его произведениям. Рейнеггс, к примеру, одним из первых рассказал европейцам о существующем у осетин и других горцев обычае кровной мести. Результатом популярности подобных историй, вероятно, является и приезд на Кавказ известного французского автора авантюрных романов Александра Дюма, решившего воочию увидеть пресловутых осетин и рассказать о них подробно в своем описании Кавказа. Что же еще могло вдохновить выдающегося француза на подобное опасное путешествие, если не переводы захватывающих и полных в высшей степени занимательных подробностей книг о Кавказе Рейнеггса, Клапрота и их последователей?

Но после массового увлечения, как это часто бывает, приходит отрезвление – цитаты из Рейнеггса и аллюзии на его описания постепенно пропадают из краеведческой литературы. На смену ажиотажному спросу приходит осмысление. С момента появления первых критических комментариев к Рейнеггсу его престиж начинает падать – в частности после открытия идентичности алан и осетин никто из осетиноведов к Рейнеггсу и его занимательным рассказам об Осетии уже не возвращался. И здесь проявляется еще одна причина забвения описаний Кавказа Рейнеггса – слишком много неточностей оказалось в записках отважного первопроходца.

Как пишет издатель Рейнеггса – Ф. Э. Шредер, автор «снискал дружбу и заручился доверием в среде знатных фамилий горцев, и был вхож в их дома, поэтому его рассказ опирается на источники, недоступные простому смертному». Эта эксклюзивность сведений, сообщаемых Рейнеггсом, безусловно сделала повествование увлекательным, изобилующим анекдотами и романтическими легендами, но, увы, не смогла заменить автору основательных знаний истории. Речь идет не только о пресловутом разделении алан и осетин – эту ошибку делали и другие. Рейнеггс в целом непростительно плохо в свете стоящей перед ним задачи ориентировался в средневековых источниках. Получив классическое образование, ученый знал Кавказ в основном по трудам Плиния и Страбона, а также использовал английский перевод Моисея Хоренского. Этих источников, как выяснилось, было недостаточно для передачи полной, обстоятельной картины движения народов на Кавказе и создания достоверного исторического описания. Отсюда и ляпы Рейнеггса, ставшие причиной многих споров и отвратившие впоследствии взгляд ученых от его работ.

Так, автор, к примеру, отождествляет Картли с древней Албанией, а Имеретию с Иберией. Казалось бы, в таком фундаментальном вопросе, исследователь, берущий на себя смелость составлять описание Грузии, не должен ошибаться. Уже следующий за Рейнеггсом по пятам Клапрот исправляет эту ошибку предшественника, поясняя, что древняя Иберия – это не Имеретия, а Картли.[9 - J. Klaprot: Reise in den Kaukasus und nach Georgien. Bd.-2. S 2] Окончательно вносит ясность в данный вопрос И. Бларамберг, добавляя, что древней Албанией следует считать современный Лезгистан.[10 - И. Бларамберг: Историческое, топографическое, статистическое, этнографическое и военное описание Кавказа. стр. 20] Не обошлось, увы, и без откровенных курьезов – ученый, описывая происхождение кавказских народов, в большей степени опирался на устные предания, принимая их за истину в последней инстанции.

Так, кабардинцев и предков всех адыгов – зихов автор путает с цыганами, исторической родиной которых, считает Египет. Не смог Рейнеггс, как известно, достаточно хорошо вглядеться и в осетин – ученый сначала отождествил их с Afsaei у Плиния,[11 - Reineggs, Jacob. Allgemeine historisch- topographische Beschreibung des Kaukasus. – Gotha, СПб, 1796—1797. Bd. 1, S 213] в то время, как после выхода в свет публикаций Потоцкого и Клапрота, все сойдутся во мнении, что предками осетин были плиниевы же Sarmatae, а затем сообщил, что царица Тамар «покорила осетин и привела их в христианство», хотя после перевода древних грузинских хроник станет очевидным, что царица Тамар сама была наполовину осетинкой,[12 - Картлис Цховреба. История Грузии. стр. 304] осетином был и ее муж и соправитель, царь Давид-Сослан. Христианство же, как выяснилось позднее, стало проникать в древнюю Осетию за долго до правления этой четы из Византии и уже в X в. было официально принято всеми осетинами.[13 - Ю. Кулаковский: Аланы по сведениям классических и византийских писателей, стр. 53]

Рейнеггс не увидел и связи осетин с древними аланами, поэтому эту связь вскоре пришлось доказывать другим, опровергая доводы Рейнеггса. Именно заочная полемика с Рейнеггсом Яна Потоцкого и Юлиуса Клапрота приведет в итоге к разгадке замысловатого кавказского ребуса – окончательный вывод об идентичности осетин и алан при этом будет сформулирован Ю. Клапротом в статье «Note sur l`identite des ossetes avec les allaines» («Об идентичности осетин и алан»).[14 - J. Klaproth: Voyage dans les steps d`Astrakhan et du Caucase, Note sur l`identite des ossetes avec les allaines. стр. 335]

Отрицание роли средневековья, как периода в истории человечества, равно как и идеализация античности в целом характерны для эпохи просвещения, ярким представителем которой был Якоб Рейнеггс. В данном же случае эта предвзятость сыграла с автором злую шутку – будучи фактически первым в своем роде, Рейнеггс вряд ли мог предполагать какой интерес вызовет его труд и сколь большое число исследователей устремится вслед за ним на Кавказ. Идя по стопам знаменитого саксонца, Потоцкий, Клапрот, а за ними и швейцарец Дюбуа де Монпере в своих книгах не упускали случая внести в данные первопроходца свои уточнения и замечания.[15 - Frеdеric Dubois de Montpеreux: Voyage autour du Caucase, chez les Tscherkesses et les Abkhases, en Colchide, en Gеorgie, en Armеnie et en Crimеe, S 289] В результате, в дальнейшем, среди ученых стало своего рода нормой ссылаться на Рейнеггса лишь затем, чтобы показать наивность и ошибочность первых представлений европейцев о Кавказе (Я. Потоцкий, В. Ф. Миллер). «Путешественник, – писал Ян Потоцкий, – должен взять за правило проверять все сведения, приведенные Рейнеггсом, и подвергать их тщательному изучению для того, чтобы можно было решить, какие из этих сведений правильные, а какие следует отбросить. Труд Рейнеггса, составленный без достаточной точности, поскольку автор являлся в некотором роде авантюристом, содержит много ошибок (…)».

В жизни любой научной теории часто наступает момент, когда бывает необходимо вернуться назад – к истокам. В кавказоведении такой момент, видимо, не наступил, и к Рейнеггсу не вернулись. «Пользуясь этим источником, – пишет в заметке о Рейнеггсе историк и кавказовед Михаил Полиевктов, – всегда надо учитывать неисправности его издания, но и личные свойства его автора – авантюристичность Рейнеггса, его склонность к недомолвкам, его стремление выдвинуть при всяком случае самого себя на первый план – его обычный прием не указывать источники сообщаемых им сведений».[16 - М. А. Полиевктов: Европейские путешественники XIII – XVIII вв. по Кавказу, стр. 168] Принимая во внимание все эти оценки, остается удивляться как только Рейнеггсу в свое время удалось избежать сравнения с другим знаменитым саксонцем на русской службе, Бароном Мюнхгаузеном, прославившимся в России своими анекдотами и небылицами. Это сравнение просто напрашивалось, особенно если учесть, что автор «Всеобщего историко-топографического описания Кавказа» часто подписывался в своих письмах и документах как «Барон Рейнеггс».

Но, несмотря на все вышеперечисленное, книга Рейнеггса обладает рядом очевидных достоинств, которых у нее не отнять. Да, Рейнеггс многие вещи понял неправильно, но он действительно видел их сам, и всякий раз был непосредственным свидетелем всего, о чем рассказывает. Его «Историческое и географическое описание Кавказа» представляет собой прекрасное и достоверное свидетельство его эпохи. При этом Рейнеггс вовсе не был праздным путешественником, заглядывающимся на красоты природы. Особенно это касается времени пребывания его в Грузии, где он развил активную деятельность. Он был придворным лекарем грузинского царя и, как и любой придворный, был посвящен в тайны двора, политические интриги, знал всю подноготную политической и экономической жизни Грузии. То, что автор видел собственными глазами и запечатлел на страницах своего труда является результатом долгих наблюдений и скрупулезного анализа. Это делает его книгу воистину уникальным источником, позволяющим пролить свет на историю и карту современного ему Кавказа. Как же выглядит на этой карте Осетия – край, о котором научное сообщество того времени фактически впервые узнало от Рейнеггса?