ДК

Чувствую на себе внимательный взгляд.

– Надо рискнуть. – Такие слова говорить на переговорах недопустимо, но я и не записывал себя в дипломаты – будь что будет.

– А вы понимаете, что такое театр?

– Тс-с-с, – шепчу Сереге, тот багровеет, шипит, беззвучно прожевывает раздражение.

Азим Газизович продолжает:

– Это же не только актеры, режиссеры, драматурги… Понимаете?

– Понимаем, – отвечаем хором.

– Это свет, звук, кстати, у нас лучший звукач города… Да такого даже в театрах не найти. А оборудование световое новое. Вбиваешь программу, и оно само все делает.

– Отлично, – перебиваю я. – Так вы даете площадку?

Муха продолжает кружить. Рано они в этом году очнулись. А что такого, глобальное потепление, весна с каждым годом приходит все раньше.

– Когда-то… – директор вместо ответа погружается в ностальгию – до нас ему, кажется, уже нет дела. – А вы знаете, что у меня есть медаль от Диснея? – ответа нашего ему, конечно, не требуется. – Не знаете, а вот я вам сейчас расскажу…

– Народный Микки-Маус Америки, – скрепит зубами Серега.

– Я придумал запахи… – директор бодрится, как похмельный после ста грамм. – Был в Диснейленде, катался на карусели, ну аттракционе… Типа попадаешь в пасть динозавру, и тебя внутри его возят на вагончиках. Ну, а выезжаешь… Вы понимаете откуда выезжаешь. И вот нас этот вагончик тащит – ветер в лицо, все трясутся. А я еду и говорю: «А мне не страшно». А кругом немцы, эстонцы, чехи, американцы, англичане, эти, как их, румыны… И они у меня спрашивают: «А почему тебе не страшно?». А я говорю: «Не верю… Все неправда… Не хватает запаха для убедительности… Дайте запаха, тогда испугаюсь». И выхожу я, значит, из этой вагонетки американской, а все такие говорят билетеру, вон, он сказал, и на меня показывают, запахов не хватает «динозавру» для убедительности. И я киваю, мол, да, не хватает. Так меня через три дня вызвал к себе сам Уолт Дисней, говорит, – тут Азим Газизович начинает изображать диалог в лицах: – «До меня дошли сведения, что тебе не хватает запахов». Отвечаю: «Не хватает». «Это ты, дорогой, верно подметил, вот как раз и мне запахов не хватает… Будут тебе запахи, обещаю. А за придумку и замечание дельное тебе медаль полагается, тут, брат, уже не отвертишься».

Азим Газизович замирает в блаженной паузе. Мир недвижим и прекрасен, солнце размывает стены, полки, грамоты, кубки, статуэтки и даже «Оскара». Только яркой точкой, пуская солнечный зайчик в прозрачный потолок, сияет одна из медалей.

Жужжание мухи возвращает Азима Газизовича к жизни. Перед ним две угрюмые рожи – моя и Серегина, никакого Диснея. Улыбка сползает с лица, пот воспаляет морщины.

– И что будете ставить? – по-будничному спрашивает руководитель.

– «Марш одноногих»…

Орденоносец, на удивление, восторгается.

– Великолепно! Марш одноногих… Это как раз про меня, – неожиданно выдыхает он.

И нам дали площадку! Да, нам дали площадку, точнее – сцену городского ДК.

Вопреки здравому скептицизму наш театр – без имени и без документов – открыл свою историю.

И все началось не с вешалки, все началось с текста, может быть и бездарного, сочиненного на скорую руку, но текста – пьесы «Марш одноногих». И снова новые герои, да что там греха таить, эти герои – мы, гордо идущие по жизни маршем в дружном одиночестве, перед которым равны все, даже те, у кого есть медаль от самого Диснея.

«Смерть мусору»

Оглядываем с Серегой зал, старые кресла из партера красной волной восходят к галерке. Над головой огромный канделябр, такой был и в моем бывшем театре – советское наследие, ничего не поделаешь. «Светить всегда, светить…». Сцена то, что надо – просторная, чуть поменьше чем в областном и в разы больше и глубже, чем в городском. Кулисы, падуги, задники имеются, круг тоже, только зачем-то он заклеен скотчем. Зал человек на пятьсот – не меньше. Вот теперь бы еще его собрать…

– О, – Серега глядит на софиты. – А свет тут дай боже можно накрутить.

– А у нас, – неожиданно из темноты кулис раздается голос Азима Газизовича, – самое передовое световое оборудование, автоматизировано…

– Колонки сносные. – Серега бьет по корпусу одной из них, как по крупу лихого коня.

– А у нас, – из-за запрятанного пианино, перекрывающего выход, появляется директор, – самое передовое музыкальное оборудование, автоматизировано.

Блин, не может быть, все слишком хорошо.

Вибрирует телефон, пришла эсэмэска от Веры. Я ей скинул пьесу на редактуру, попросил как можно быстрее обработать. Она обещала к вечеру, но снова превзошла все ожидания…

«Платон, привет. Я прочитала, кое-что поправила, отправила тебе на почту. Но текст еще сырой, видно, что торопился».

Я набиваю на мобильнике: «Большое спасибо», хотя этого мало – слишком скупо, но что мне еще сказать?

А что текст «сырой», ничего страшного, по ходу репетиций подсушим, все равно же сами ставим.

Азим Газизович, пока Серега остался досматривать сцену, вызвал меня в кабинет. И начал в приоткрытую дверь кричать секретарше, мол, позови тех, позови этих. Сначала пришли художники – пожилая женщина достойного вида и молодая девушка в черном с зеленой прядью в черных волосах.

– Знакомьтесь, – директор указал на меня. – Павел.

– Платон, – исправил я Азима Газизовича.

– Да, Платон… А это Лидия Сергеевна и Катя. – Кто из них кто, я понял сразу. – У нас новый театральный проект тут начинается, прошу оказать активное содействие. Скинешь им пьесу?

– Скину, – приободрился я.

Художники хором продиктовали свой рабочий емэйл и ушли.

Дальше был лысоватый мужик, активно изображающий трезвость. Зачем его пригласили и какую он может оказать нам помощь я так и не понял. Мы пожали друг другу руку, не назвав имен. На этом все и закончилось. Следом, до этого топчась в приемной, появилась бодрая женщина в очках неопределенных лет и неопределенного характера. Мы познакомились.

– Платон, – представился я.

– Елена Платоновна, – представилась она.

– Вот этому человеку ты можешь доверять, – резюмировал Азим Газизович, даже не назвав ее должности.

Закончила парад знакомств мощная бабища, щедро одаренная вульгарной полнотой, похожая, как мне показалось, на Пугачеву. Директор ей, как и другим, поведал о грядущих планах.

– Театр? – произнесла она брезгливо… – Зачем нам театр?

– Как это зачем? – обиделся Азим Газизович.

– У нас и так их целых четыре.

Алевтина Васильевна смерила меня взглядом. Я улыбнулся: «Ну, что пялишься? Не таких обламывал!»

– Знакомьтесь. – Директор разрядил обстановку, как говорится – вынес мяч в аут. – Это Павел.

– Платон, – совсем не обижаясь, поправил я.