Срочка

Я ещё больше приосанился и напыжился, считая, что это придаёт мне большей воинственности. Ну и чтобы не подвести своего командира взвода. Лейтенант Князев молча сверкнул на меня глазами, но промолчал.

Не дождавшись реакции Князева, Гусев переключился на меня: – Товарищ курсант…

Остановившись, повернулся лицом к офицерам и принял строевую стойку.

– Товарищ курсант, вы сейчас находитесь на боевом посту по охране оружия. И почему вы так держите автомат?

Мы ещё не изучали положение Устава Гарнизонной и Караульной службы, поэтому я помолчал и лишь нерешительно пожал плечами.

– Всё понятно. Слушай меня, курсант. Снимай автомат с плеча и наполовину отпусти ремень, – я вопросительно посмотрел на командира взвода, но тот с непроницаемым лицом смотрел на меня. Отпустил ремень автомата и посмотрел на Гусева, а тот удовлетворённо кивнув головой, продолжил, – а теперь автомат вешай на шею и берись за него обеими руками. Ну, ты же в кино видел, как немцы автоматы носили!?

Я снова кивнул головой, накинул ремень автомата на шею и взялся правой рукой за рукоять автомата, а левой за магазин.

– Ну что, удобно? – Мне только и оставалось кивнуть головой, – вот так и ходи.

Опять посмотрев на Князева и не увидев какой-либо реакции, я начал мерно, как фашист, прохаживаться вдоль автоматов, лежащих на полу.

Через минуту молчания старший лейтенант Метелёв, авторитетно заявил, одновременно обращаясь к Гусеву и Князеву: – Нееее парни – так уже нельзя охранять. Это было в старом Уставе, а сейчас идёт обсуждение новых Уставов и неделю назад, я в штабе полка читал новые изменения. Теперь охранять будут по-другому.

– Товарищ курсант, – я опять повернулся к офицерам и, чувствуя себя совершенно глупо, принял строевую стойку, выпятив живот вперёд, чем вызвал весёлый смех командиров взводов. А Метелёв оживлённо хлопнул ладонями и энергично потёр их друг об друга.

– Делай следующим образом. Ремень автомата укороти, как он был у тебя раньше…. Так укоротил? Молодец. Ноги ставь на ширину плеч. Так…. Так… Ещё чуть по шире. Теперь прямым хватом берёшь автомат. Да не так. Правой рукой вот тут…, за цевьё, – Метелёв сорвался с табуретки и теперь показывал, как надо брать автомат, – во…, вот так. Теперь опускай руки с автоматом вниз. Оооо…. Жалко каски нету. Там, в новом положении, говорится, что у часового каска должна быть. Так челюсть чуть-чуть вперёд. Вот теперь смотри: ты стоишь – автоматы все перед тобой. Ты не мотаешься взад-вперёд и всё видишь сразу. Вот это и есть новая стойка часового.

Метелёв довольный уселся на табуретку, а я, ощущая себя американским солдатом, чувствовал себя довольно глупо. Но командир взвода молчал и Метелёв был старшим лейтенантом – наверно знает больше чем мой взводник?

Выдержав долгую паузу, командир взвода наконец-то проявил себя. Встал и подошёл ко мне: – Цеханович, отставить. Слушай командира взвода.

Князев повернулся к своим товарищам: – Давайте не будем забивать всем этим голову курсанту. Тем более, что через неделю мы сдаём на склад автоматы, а взамен получаем карабины СКС. А там стойка часового совершенно другая. Цеханович, в Москве был? Был. Видел, как у мавзолея Ленина почётный караул меняется?

Я кивнул головой.

Вот. Давай, приклад автомата ставишь в правую ладонь, а сам автомат прислоняешь к плечу. Вот так. И теперь строевым шагом, ну не надо так как у мавзолея, лишь лёгким строевым шагом прохаживаешься. Вот так…, вот так…

Я начал неуклюже вышагивать по центральному проходу, чувствуя себя нелепо и ещё оттого, что никак не мог приноровить к шагу отмашку левой руки, потому что автомат в неустойчивом положение активно шатался и мне приходилось принимать много усилий чтобы не уронить его. А лейтенант Князев вернулся к табуретке и тут выдержка изменила офицерам и они захохотали во весь голос. Я было остановился, поняв, что надо мной просто шутят, но Князев вытирая слёзы махнул мне рукой, – давай продолжай курсант, в том же духе. У тебя хорошо получается, – и офицеры вновь залились смехом, увидев, как я начал шагать, причём отмашка левой рукой пошла под другую ногу.

– Батарея – Смирно! – Прозвучала громкая команда дневального от входа и в расположении появился командир батареи капитан Климович. Был он явно не в духе и от дверей сразу же направился к командирам взводов, которые встали с табуреток.

– Вольно! – Комбат с тяжёлым вздохом опустился на табуретку и, метнув огненный взгляд на командиров взводов, начал раздражённо выговаривать им: – Чего вы тут хернёй занимаетесь? Курсант и так ничего не знает…. Ты чего, Цеханович, как идиот ходишь? Князев, вместо того чтобы нормально научить курсанта, ты издеваешься над ним. А вы чего, старший лейтенант, лыбитесь?

– Цеханович, иди сюда.

Я приблизился к командиру батареи, не ожидая ничего хорошего.

– Кто тебе сказал так охранять оружие? – Я пожал плечами и промолчал.

– Понятно. Так. Возьми автомат так, как будто ты хочешь уколоть штыком. Ну? Правильно. Теперь сделай укол… Да сильнее, сильнее… Чего ты только руками машешь? Дай автомат сюда.

Комбат взял у меня автомат, встал и сделал быстрый и красивый штыковой приём: – Понял? Не руками колоть, а всем телом… вот так.., – комбат опять сделал в воздухе несколько уколов и это у него получилось красиво и даже изящно.

– На, – Климович отдал мне автомат, – повтори…. Ещё раз…, ещё. Ну, потянет на первый раз. Теперь бери автомат на изготовку, как-будто перед уколом штыком и… Самое главное, Цеханович, при этом передвигаешься, шагами чуть шире, чем обычно. Пошёл, пошёл. Нормально…

Я неуклюже зашагал в таком положение по центральному проходу и офицеры так и грохнули от смеха, в том числе и Климович. А отсмеявшись, комбат махнул рукой: – Ладно, Цеханович…, посмеялись, пошутили, повеселились. Давай, продолжай охранять.

Офицеры пересмеиваясь, удалились в канцелярию на совещание, а я сам засмеялся, представляя, как выглядел в каждом из положений. Так посмеиваясь и дождался прихода батареи.

Караульный городок, рядом с которым была расставлена палатка для проверки противогазов, был пустынным и наша батарея согласно графика начинала первой, а так как Тетенов с несколькими курсантами расставлял палатку и помогал в этом мероприятию полковому химику, то наш взвод пропускался в первую очередь. Мы построились и начальник химической службы полка провёл краткий инструктаж и сразу же отсчитал первые десять человек.

– Тетенов, ну что готов ты там? – Нетерпеливо и раздражённо прокричал капитан, – Ты там заснул что ли?

Полы палатки распахнулись и оттуда высунулся младший сержант в противогазе и глухим голосом проорал в ответ – Готово! И нырнул в палатку.

Капитан удовлетворённо вытащил из кармана блестящий секундомер и, щёлкнув кнопкой, воодушевлённо заорал – ГАЗЫ!!!

Мы были готовы, поэтому команда была выполнена быстро, но всё равно не уложились в норматив, чем явно разозлили химика, сразу кинувшегося в крик: – Бушмелев, это что за выполнение норматива? – Капитан разъярённо сунул секундомер под нос побагровевшему сержанту.

– Товарищ старший сержант, впредь попрошу вас обратить серьёзное внимание на отработку всех нормативов. А то следующий раз вместе с ними в палатку полезешь.

– Направо! В палатку бегом марш. Бушмелев на вход и не выпускать. – Уже интригующе весело скомандовал полковой химик.

Толкаясь на входе, подталкивая друг-друга, заскочили в палатку и живо построились вокруг раскалённой жаровни, рядом с которой стоял Тетенов с коричневой пузатой склянкой в руке. Оглядев нас через стёкла противогаза, он плеснул немного жидкости на жаровню, где она мгновенно вскипев, запарила. И тут до нас дошло, почему так противно и ехидно ухмылялись старослужащие и так весело командовал капитан. Через секунду, как младший сержант плеснул, дыхание резко перехватило и на меня накатил судорожный кашель. Из носа мгновенно потекли сопли, а из глаз слёзы. Мигом сообразив, что раскалённые пары поднимаются вверх, а внизу чистый воздух, я рухнул на землю и тут же, откатившись в угол, смог видеть, что происходило в палатке. А там, потеряв от слёз, соплей и кашля ориентацию в ограниченном пространстве, металось в поисках выхода из палатки безумное стадо курсантов, завалив на землю жаровню и заодно Тетенова. Четверо из них нащупали выход и пытались вырваться в наружу, но Бушмелев не давал им выскочить и закидывал их обратно, а они вновь и вновь безуспешно атаковали выход. Мой манёвр оказался правильным и своевременным и я буквально за пятнадцать-двадцать секунд пришёл в себя – прокашлялся, проперделся и проморгал глаза от слёз. А ещё через двадцать секунд, сообразив, что через выход на улицу не прорваться, толпа курсантов дружно ломанулась на стенку палатки, заново завалив на землю Тетенова и палатку от мощного рывка сорвало с кольев на начхима. Капитан потерял равновесие и упал на снег, а через него и по нему, на карачках, к свежему воздуху ползли кашляющие, ничего не видящие курсанты. Все, в том числе и я, сорвали противогазы, радостно дышали часто-часто, вдыхая в себя чистый и морозный воздух. Весь помятый и истоптанный капитан химической службы, наконец-то выбрался из-под палатки и сразу же накинулся с руганью на замкомзвода. Но ругался недолго, так как палатка вдруг зашевелилась, вздыбилась и оттуда вылез растерзанный Тетенов с хорошей ссадиной на лбу. Помимо ссадины в правой руке он держал горлышко от разбитой склянки с учебным отравляющим веществом хлорпикрин, остатки которого прочно пропитали шинельное сукно сержанта. Капитан с Бушмелевым смеялись во всё горло, над Тетеновым, мы же вынуждены были лишь хихикать, чтобы своим смехом не обидеть младшего сержанта. Но тому было не до нас: от пропитанной химическим веществом шинели так несло, что через две минуты он согнулся и стал бурно блевать на снег. Химик с Бушмелевым подскочили к командиру отделения, сорвали с него шинель и стали умывать того снегом и через две минуты Тетенова увели в санчасть, а мы начали устанавливать поваленную палатку. И к приходу остальной батарее всё было в норме. Нас опять построили и проверили противогазы. Всё оказалось просто: нас уже пару раз гоняли в противогазах на марш-бросках и чтобы нормально дышалось, мы повыдёргивали клапана и на этом погорели. Бушмелев за это одел на нас противогазы и мы ХОРОШО побегали. Под конец марш-броска старший сержант специально загнал нас на караульный городок, где по кругу плотно стояли большие металлические плакаты с выдержками из Устава Гарнизонной и Караульной службы. Стёкла в противогазах к этому времени замёрзли напрочь и мы ничего не видели. Метались по площадке, пытаясь найти выход, но постоянно натыкались на препятствие и отовсюду неслись вскрики и звонкие удары о металл. В конце-концов Бушмелев сжалился над нами и мы сняли противогазы. Из запасов начхима поставили в клапанные коробки клапана и снова, но уже благополучно прошли обкуривание хлорпикрином.

До Группы Советских войск в Германии осталось 153 дня.

Глава четвёртая

Наконец-то начались настоящие занятия. Нет…, конечно, строевые и политические занятия и занятия по Физо и Уставам, которые были основными до принятия Присяги, продолжались, но теперь появились и другие – техническая под-ка, специальная, тактическая, занятия по оружию массового поражения, разведывательная, медицинская, военная топография, инженерно-сапёрная и другие.

А на улице в это время установилась настоящая Уральская зима. Блин…, – 40 градусов. Да ещё как рассказывали наши старослужащие сержанты – Елань с перевода с челдонского (местного языка) обозначала – Впадина. Вот и получалось, если в окрестностях температура была минус 30-35 градусов, то весь холод сползал в нашу огромную впадину и здесь уже было минус 40 градусов. И ещё из-за этого не было ветров, поэтому и стоял стойко у нас мороз – 40. Чёрт побери, ни градусом меньше, ни градусом больше. Минус 40 и всё.

За нашей батареей было закреплено в учебном корпусе, на первом этаже два класса и чтобы совсем не заморозить курсантов, занятия чередовались. Два взвода с утра и до обеда, несмотря на морозную погоду, уходили на тактические занятия в поля, на прямую наводку. А остальные два взвода в это время занимались в тёплых классах в учебном корпусе. После обеда, те кто занимался в поле, уходили на занятия в тёплые классы, а остальные шли на территорию и убирали её, что порой, особенно во время снегопада или метелей, затягивалось до отбоя. И со следующего утра, они же уходили на занятия в поля. А это было ещё то испытание. Не сказать, что мы были одеты плохо. Двойное нательное бельё, одно из которых было простые кальсоны и нательная рубаха, а второе тёплое, фланелевое бельё. Так и портянки в кирзовых сапогах были тоже двойные – обычные фланелевые и тёплые из шинельного сукна. Плюс хлопчатобумажное обмундирование, шинель, шапка и двухпалые рукавицы. Вот рукавицы были самым слабым местом, где руки промерзали мигом, как только ты выходил на мороз. А так мы одевались достаточно тепло, но конечно не для сороковника. Тут нужен был хороший бушлат, тёплые ватные штаны и валенки. Вместо рукавиц – шубенки. Но…, нам почему-то это не выдавали. И на занятия разрешали укутывать нижнюю часть лица простым вафельным полотенцем и вместо кирзовых сапог одевали валенки.

Перед выходом на занятия мы строились внутри расположения и получали материально– учебную базу: оптические прицелы, панорамы, учебные плакаты по теме занятия, большие металлические ящики ЗИПов (Запасные Инструменты и Принадлежности). А это четыре ящика: одиночный ЗИП на каждое орудие и групповой на батарею из трёх ящиков. Три ящика были довольно лёгкие, а вот четвёртый ящик из группового ЗИПа, где находился воздушно-гидравлический насос, был тяжеленный. Всё это надо было тащить на прямую наводку за полтора километра и при распределение ЗИПов зачастую происходили быстрые жаркие схватки, на потеху сержантов. Никто не хотел тащить четвёртый ящик ни туда, ни обратно. Но тут была своя фишка, которую мы с одноклассником Володей Дуняшиным мигом просекли. Те, кто тащил этот ящик, двигались самостоятельно, без строя, отставали, таща тяжеленую железяку, и на занятия приходили с опозданием на 20-30 минут. И уже со второго занятия мы не лезли в нешуточную борьбу за лёгкие ЗИПы и с фальшивой кислой миной брались за металлические ручки четвёртого ящика, с видимым усилием и пыхтеньем выходили вместе со взводом на мороз и шли к месту занятия, постепенно отставая, демонстративно через каждые десять-пятнадцать метров меняясь местами. Тоже происходило, когда мы возвращались обратно с занятий, только наоборот – нас отпускали пораньше.

На нашу нездоровую добросовестность быстро обратили внимание удмурты и по первому времени часто после обеда подходили к нам, выказывая претензии: – Чё ты, Цех, с Дуняшиным выслуживаетесь что ли? Чё вы хотите доказать и кому?

Я принимал смирённый вид, но подпусти некую долю возмущения, гневливо отвечал: – Ты чё, Фока…!? Попутная физическая тренировка…. Я ж подъём переворотом ни хрена сделать не могу, вот и тренируюсь, и качаю мышцу.

Что-то подобное бухтел в ответ Володя и с недовольным ворчанием, типа: другую мышцу надо качать, те уходили. А потом они совсем перестали обращать на это внимание – раз, долб….бы, ну пусть таскают… Нам меньше достанется. И невдомёк им было, что как только взвод скрывался за углом столовой, так мы с Дуняшеным тут же меняли направление и мчались к солдатскому чипку (магазину). Бросали там ЗИП (кому он на хрен нужен такой тяжёлый), стучались в дверь и нам быстро открывала Евдокия Дмитриевна, заведующая и одновременно продавец чипка, которая к этому времени приходила на работу. На плитке уже пыхтел чайник, испуская из носика струйки белого пара, на столе стояла тарелка с свежеиспечёнными пирожками, либо печеньем. Мы только скидывали шапку и рукавицы и садились за стол пить крепко заваренный, сладкий чай. А Евдокия Дмитриевна сидела напротив нас и со слезинками в уголках глаз смотрела, как мы торопливо, обжигаясь пили чай и глотали испечённые ей пирожки. У неё сын тоже служил, но очень-очень далеко – на Камчатке и свою материнскую любовь, хотя бы таким способом она изливала на нас. Эти благостные пятнадцать-двадцать минут в тепле пролетали мигом, мы хватали шапки, рукавицы, бурей вылетали на улицу, хватали не украденный ЗИП и мчались в сторону прямой наводки. Только перед тем как мчаться, мы у крыльца чипка доставали из кармана крепкую верёвку, привязывали к металлической ручке и с гиканьем мчались по мёрзлой дороге, легко волоча ящик. Иной раз на него прыгал я или Володя и как на санках мчались на занятия. За сто пятьдесят метров, за бугром, останавливались, отвязывали верёвку и выходили к месту занятия, где все уже замёрзли и приняли зимнюю стойку, розовощёкие, разогретые, сытые, но артистически изображающие из себя убитыми таким тяжким трудом.

А когда мы вдоволь наморозимся на занятиях, нас с Дуняшиным отпускали в казарму за двадцать минут до конца занятия. Типа – пока они дотащатся с грузом, то взвод их догонит и все одновременно придут в казарму. С тяжёлым и показным громким оханьем, под подколки замёрзших сослуживцев, мы с Дуняшиным тащимся вверх по дороге, изо всех сил изображая как нам тяжело. Но как только перевалим за бугор, из кармана мигом появлялась верёвка и мы с азартом неслись все полтора километра, гремя промёрзшим ящиком по обледенелой дороге. За углом столовой, хватали ящик за металлические ручки и трудолюбиво, лёгким галопом, бежали через плац в подъезд родной казармы. И теперь у нас есть пару десятков ценных минут свободы и балдежа до прихода взвода.

А после обеда балдёж в тёплом классе учебного корпуса. Мы всегда занимались в классе, где стояла в боевом положении наша красавица 122 мм гаубица Д-30. На трёх станинах, с поднятыми в боевом положение колёсами, она смотрелась хищно и красиво именно той военной красотой, где ничего не убавить и не прибавить.

Разрабатывалась она больше десяти лет тому назад для десантников, чтобы была она лёгкая, быстро, за полторы минуты, приводилась в боевое положение, удобная в обращение и в тоже время мощная. Но получилась до того удачная, что она пошла во все войска. Дальность стрельбы 15 300 метров, весом 3200 кг, колёса, которым не страшны ни пули, ни осколки, с наполнением каучуком. Можно стрелять хоть прямой наводкой по танкам, хоть с закрытой огневой позиции или как миномёты, мортирной. И вот в классе мы изучали все её технические достоинства, в том числе и как применять вот этот тяжёлый воздушно-гидравлический насос, который мы таскали. Занятия по технической подготовке обычно проводил замкомвзвод Бушмелев и когда мы более-менее усвоили материал, то дальше нами занимался уже Тетенов, который должен был закреплять в наших головах полученный материал. Но его хватало только на первый час занятий и, разморившись в тепле, он утыкался лицом в лежащую на столе шапку и засыпал. А уж мы, глядя на сержанта, засыпали ровно через десять секунд после него. Пару раз неожиданно приходил с проверкой Бушмелев и, застав сонное царство, выводил в коридор Тетенова и драл его там как «сидорову козу». После чего, вздрюченный сержант начинал гонять уже нас. И вроде бы нам в этом случае было не до сна, но всё равно то один, то другой, сидя за столом уходил в глубокую дрёму. И тогда Тетенов становился в охотничью стойку и тихо командовал – «Кто спиииит…», а потом громко – «Встать! Смирно!». И все кто дремал, слыша последнюю команду, под дружный смех остальных, дико вскакивали и вытягивались в струнку, пуча ещё не проснувшиеся глаза, а иной раз и заваливаясь в сторону от потери равновесия. Вот уж смеха было.

– Так…, выходи сюда, – торжествовал сержант и провинившиеся выходили к его столу, разбирали со стенда учебные осколочно-фугасные снаряды и по команде начинали с ними приседать. 50 раз, при этом они должны рассказывать тактико-технические данные снаряда: – Осколочно-фугасный снаряд, вес 21,76 килограмм, начальная скорость полёта на полном заряде 690 метров в секунду, вес взрывчатого вещества внутри снаряда 4 килограмма… И так далее и тому подобное.

Присев таким образом 50 раз, раскрасневшиеся нарушители садились за свои столы и через десять минут смеялись над другими уснувшими и теперь точно также приседающие перед всем взводом. Но как бы от этого не взбадривался, но через какое-то время тебя вновь тянуло в сон и ты снова влетал. Но теперь ты уже должен не приседать, а произвести пятьдесят заряжаний снаряда на учебном тренажёре. Вот тут ты взбадривался гораздо больше. Потому что надо было хватануть из ящика осколочно-фугасный снаряд и с рёвом: – Осколочно-фугасный…., – пробежать через весь класс, положить снаряд в зарядную камору станка, схватить досыльник и с силой дослать снаряд в нарезы ствола, после чего снаряд на учебном станке выпадал в специальный приёмник, ты его оттуда хватаешь и галопом, через класс несёшь его обратно в ящик. Теперь хватаешь гильзу и с новым рёвом: – Заряд четвёртый…., – бежишь снова к станку, кладёшь его в зарядную камору и уже ладонью, сильным тычком досылаешь его, клин затвора подымается, закрывая канал ствола. После чего кричишь «Готово!» и с большим усилием, с одного рывка рукояткой опускаешь клин затвора. Выхватываешь гильзу и бежишь обратно к ящику, кладёшь её туда и снова хватаешь снаряд и бежишь его заряжать. После такой гонки, на ближайший час ты хрен заснёшь, но зато получаешь дополнительные физические нагрузки и совершенствуешь навыки в обращение со снарядом. Но учили и готовили нас хорошо. Хотя иной раз делали это варварски. Но опять же как на это смотреть.