Горячая точка

– ….Боря, если сложить все удары, которые приняла моя голова то наверно можно пробить земную кору, а это так просто не проходит. С головой у меня не всё в порядке и мне приходится только большим усилием своей воли контролировать себя.

Я и сам замечал, что Алексей часто «тормозил», когда с ним разговариваешь. Был у нас в штабе майор-связист, Василий – здоровяк, красивый мужчина, любимец женщин, он сразу же почему-то невзлюбил Кокина и не скрывал этого. Однажды вечером мы шли с Лёхой из ресторанчика и к нам подошёл Василий. Поздоровался за руку со мной, проигнорировав Кокина, и стал обсуждать один из служебных вопросов. Лёха попытался принять участие в разговоре, но Василий грубо оттолкнул Кокина в сторону и с раздражением произнёс: – Ты…, недоросль…, стой молча и слушай, когда нормальные офицеры разговаривают.

Лёха насупился и, развернувшись, ушёл в сторону гостиницы, а я возмутился: – Василий, ты что себе позволяешь? Майор Кокин хороший, добросовестный офицер и как мужик он нормальный и ты так зря к нему относишься.

Василий отмахнулся от моих слов и попытался продолжить разговор, но тут из темноты внезапно появился Кокин и с ходу предложил подраться. Василий коротким и сильным тычком ладони в лоб отбросил Алексея в кусты и, засмеявшись, назидательно произнёс выбиравшимся из кустов майору.

– Кокин, иди, покушай сначала хорошо, чтобы веса хотя бы набраться, а потом уж что-то такое предлагай.

Лёха, сильно и обиженно засопев, встал в стойку. Не успел я кинуться между ними, как Василий нанёс новый удар Кокину, но уже кулаком. Алексей ловко ушёл в сторону и когда Василий, потеряв равновесие, пролетал по инерции мимо него, Кокин нанёс точный удар в челюсть связисту и тот кубарем улетел в кусты. С рёвом раненого бизона, Василий вскочил на ноги и кинулся на обидчика, но Алексей, увернувшись от новой атаки, вновь сильным и точным ударом завалил связиста на землю. Ослеплённый яростью и болью, Василий раз за разом кидался на Кокина и каждый раз Алексей уходил с линии атаки и точными ударами бил и бил связиста. Я стоял в сторонке и уже не вмешивался, понимая, что Кокин бьёт Василия аккуратно, хотя и больно и нет у него цели изуродовать своего противника, а лишь поставить того на место.

Через несколько минут лицо майора связиста было покрыто синяками и ссадинами, из носа и с разбитых губ обильно капала кровь, а Василий уже не кидался на Кокина, а лишь бессильно матерился.

– Ну, Алексей, – моему восхищению не было предела,– так отделать противника, который тяжелей тебя почти в два раза… Ну, я скажу, что ты не зря мастера получил….

На следующий вечер Василий попытался взять реванш, но был снова отлуплен и, причём, более жёстче, чем накануне. А на следующий вечер, Лёха Кокин напился и сам пошёл искать связиста, чтобы набить ему рожу. Смех и слёзы. Теперь, когда Лёха напивался, все звонили об этом Василию и тот вынужден был прятаться от своего врага…

– …Вот так, Копытов, готовься. Через неделю слетаешь на вертолёте на смотрины к полковнику Дорофееву, сам осмотришься там…..

– Товарищ командующий, – нетактично оборвал я Коробко и сделал последнюю неуклюжую попытку отказаться, – да, я сам иногда так напиваюсь, что сам себе удивляюсь….

Командующий рассмеялся и поднялся из-за стола: – Товарищ майор, я не видел, как вы напиваетесь и думаю, что и не увижу, а сейчас давай, иди к генералу Суконному. Он тебя проинструктирует более подробно.

Тяжело вздохнув, я вышел из кабинета Командующего и сразу же постучался в соседнюю дверь.

– Заходи, заходи, Боря, – опередил мой доклад о прибытии генерал Суконный и радушно усадил за стол, – знаю, знаю зачем пришёл и думаю, что мы сработаемся.

Я смотрел на суетившегося генерала и мне абсолютно не хотелось срабатываться с ним и дело даже было не в том, что я не хотел туда ехать, а в другом.

Генерал-майор Суконный, начальник штаба миротворческих сил в зоне Грузино-Абхазского конфликта внешне выглядел солидно и импозантно. Камуфляжная форма с полевыми генеральскими погонами ладно сидела на его крепкой фигуре. Мужественное и волевое лицо свело с ума, наверно, не одну женщину. В общении с подчинёнными начальник штаба был прост и мог запросто побазарить, именно побазарить, на любую тему с офицерами, иногда любил поиграть и в демократию. Но при всех своих положительных, внешних признаках генерал не пользовался авторитетом у офицеров штаба. Его сторонились, если была возможность, потому что за внешностью благодушного начальника скрывался беспринципный хищник и подлая натура – за малейшую провинность начальник штаба мог запросто выкинуть любого офицера в Россию, тем самым подпортить репутацию и дальнейшую карьеру. И выкидывал. Все знали, да и Суконный сам особо не скрывал, что он здесь в ссылке – до суда. И частенько, рисуясь перед нами на еженедельных совещаниях, которые он проводил в отсутствие Командующего, начальник штаба свысока посмеивался над нами.

– Что? Ждёте, когда меня вызовут на суд и посадят? Да…, я украл 4 миллиарда рублей и я обеспечил свою семью, и да и себя тоже, а вы дураки – так и будете жить нищими. Запомните – Таких, как я не сажают…

Но вот пришёл долгожданный вызов генералу на суд, Суконный быстро собрался и уехал, мы думали, что навсегда, надеясь на справедливое правосудие. Ошибались, жестоко ошибались. Через две недели перед нашим строем вновь появился улыбающийся генерал.

– Что – не ждали? Думали – посадят? Хрен вам – оправдали и дело закрыли. И поэтому я сейчас могу спокойно вам заявить – не 4 миллиарда украл, а 11…

С приездом Коробко Суконный попритих, ощущая неприязнь честного генерала. Теперь, чтобы начальник штаба захотел выкинуть какого-либо офицера в Россию – ему бы пришлось наткнуться на непреклонность Командующего, который мог бы и сам его выкинуть из Абхазии.

– ….Копытов, ну что – теперь поработаем с тобой вместе. Буйнов справлялся, я думаю что ты не хуже его поработаешь – как в плане выполнения своих обязанностей, так и по моим личным поручениям.

Я ещё больше затосковал, зная нечистоплотность генерала.

– А…, ладно, как-нибудь выкручусь и не поддамся ему, – махнул про себя рукой.

– Боря, ты что молчишь как сыч или недоволен назначением? – Спросил генерал, но уже с нотками раздражения в голосе.

– Да, нет, товарищ генерал, жду…, когда начнёте инструктировать.

Суконный снова расплылся в довольной улыбке и, пошарив рукой в глубине сейфа, выудил бутылку коньяка. Разлил по рюмкам и одну пододвинул ко мне: – Ну, давай, товарищ майор, выпьем за совместное сотрудничество.

Я вслед за начальством выпил коньяк, закусил долькой шоколада, задумчиво наблюдая, как генерал наливает по второй: – Блин, не за работу, а за сотрудничество – плохо ты меня знаешь, товарищ генерал.

– Боря, – панибратским тоном начал начальник штаба, – по обязанностям, которые ты там будешь выполнять тебя, лучше чем я, проинструктирует Буйнов. Введёт в курс дела, познакомит с кем надо. Также ты будешь решать и другие вопросы, о которых я буду тебе сообщать по мере поступления, но они должны остаться только между нами. Я к тебе давно приглядывался и если честно говорить, то мог бы давно тебя отсюда выкинуть…. Но я этого не делал и ты должен это оценить….

Суконный сделал многозначительную паузу: – Ты вник – в то, что я тебе толкую?

– Так точно, товарищ генерал-майор, – с пафосом воскликнул я, имитируя готовность выполнить любое его приказание, а сам злорадно подумал про себя, – я тебе покажу, генерал, «как с дураками связываться»…

Через две недели состоялись смотрины. Мы прилетели в Зугдиди на вертолёте и приземлились у птицефабрики, где располагался российский миротворческий батальон. Место мне сразу не понравилось: разбитое войной здание управления птицефабрики, где располагался штаб батальона и помещение для проживания офицеров, а также мой будущий кабинет одновременно и спальня. Полуразрушенные курятники, где размещались казармы солдат. Я обменялся с полковником Дорофеевым несколькими ничего не значащими фразами, затем мне показали, где я буду жить. Несмотря на яркий солнечный свет, дул сильный ветер, хлопая разорванной полиэтиленовой плёнкой на окнах, холод в помещениях… и всё остальное увиденное не прибавило мне оптимизма, а лишь ещё больше вогнало в тоску. На обратном пути генерал Суконный отстранил от управления второго пилота и сам сел за рычаги вертолёта. Опасное рысканье по курсу и ныряние по высоте, а потом показное пикирование на девятиэтажное здание, на крыше которого суетился расчёт вокруг зенитной установки в Очамчире: всё это привело меня в ещё более мрачное расположение духа. В Сухуми мы вылезли из вертолёта и когда Суконный спросил, как он пилотировал вертолёт – то его все дружно обматерили. Но генерал даже не обиделся, лишь всю дорогу до штаба противно хихикал, поглядывая на наши мрачные рожи…

Часть вторая

… – Не хочу…! Не хочу туда ехать! – Сизый сигаретный дым, стелившийся под потолком ресторанчика «У Саши», всколыхнулся от неожиданно визгливого крика, заставив меня стыдливо замолчать. От крика вскинулся и задремавший за дальним столиком продавец оружия, испуганно лапнув свой чемоданчик с пистолетами, но тут же успокоился, увидев, что непосредственно ему и его товару крик не угрожал. Обернулись с любопытством на меня и сидевшие за соседним столиком офицеры, оглянулись, увидели что драки не предвидится и также равнодушно отвернулись.

Понизив голос, я уже почти тихим шёпотом произнёс: – Не хочу ехать и точка. Я приехал сюда отдохнуть, пожить у моря и за эти два месяца немного пришёл в себя, а теперь из-за вас меня суют чёрт знает куда и оставшиеся четыре месяца мне придётся жить непонятно в каких условиях.

Мой тёзка, подполковник Буреев, значительно провёл пальцами по аккуратно подстриженным усам, свёл брови к переносице, отчего там образовалась глубокая впадина и также значительно произнёс: – Ну, Боря, ты тут не прав. Капитально не прав. Почему это из-за нас? Твою кандидатуру давно обсуждали и сейчас она просто утверждена. Назначали бы любого из нас – поехали бы. Чего ты на нас напрасно бочку катишь? Понятно…. – не охота тебе, но мы тут ни причём…

– Вот именно, что причём… Пучите из себя, передо мной да Кокиным, великими штабниками, живёте и видите всё вокруг, как из этой бутылки, – я пощёлкал пальцем по бутылке с водкой, – всё в искажённом виде… Или делаете вид, что не понимаете почему именно меня посылают туда. Так я вам сейчас в цветах и красках, а может быть, даже в танце всё расскажу…

Дальше я возбуждённо пересказал своим товарищам во всех подробностях беседу с Командующим, от себя, конечно, кое-что добавив для пущего эффекта.

… – Вот так-то, мужики…. Вот почему посылают меня – строевого офицера, а не вас – умных академиков…., – выпустив пар, я уже пожалел, что так открыто и немного жестковато выдал информацию. Видно было, что всё, что я говорил неприятно задела моих коллег по оперативному отделу и они молчали, переваривая то что им рассказал. Но мне всё равно было обидно – завтра ехать в Зугдиди и работать там – мне, а не им. Но ещё больше удивился и уже особо не жалел о сказанном, когда услышал комментарии товарищей.

Буреев похмыкал, после чего обиженно заявил, разливая водку по рюмкам: – Блин, сколько не работаешь, сколько не пашешь, а тобой всегда начальство будет недовольно.

Паша Мошкин озабоченно заглянул в рюмку и огорчённо протянул: – Парни, сегодня ещё пью, а с завтрашнего дня недели на две залегаю на дно – то есть не пью.

Подполковник Петров, молча чокнулся со всеми, выпил водку и, закусывая, стал рассуждать: – Скоро 23 февраля…, а вчера полковник Петренко ко мне подкатил – Володя, надо начинать думать, как организовывать праздничный вечер. А Новый год…? Мы ведь с женой неплохо провели? А? Всё организовали, а какую характеристику мне дали? Вот блин, разве это справедливо? Работаешь, работаешь, а тебя ещё обосрут….

Лишь Лёха Кокин молча выпил водку и похлопал меня по плечу: – Всё нормально, Боря. Если заскучаешь там – позвони. Приеду – заменю…

После второй бутылки, все повеселели и вечер закончился как всегда….

* * *

….Застёгивая ширинку, я уже в который раз оглядел серо-зелёные и унылые окрестности Зугдиди. Заброшенные многочисленные чайные плантации, тянувшиеся на протяжении двух километров и упиравшиеся противоположным краем в такую же унылую, серую и обшарпанную окраину города. Слева пустая, ухабистая, щебёночная дорога, которая через полтора километра выходила к асфальтовой дороге, где было более-менее оживлённое движение. Вдоль щебёночной дороги заброшенный пустырь, но он оживлялся многочисленными столбами белого пара, бивший горячими, сероводородными источниками и оттуда в расположение нашего миротворческого батальона был протянут импровизированный трубопровод и теперь баня с горячей сероводородной водой здорово разнообразила наше существование на разбитой птицефабрике за моей спиной. В советское время это было крупное предприятие пищевой промышленности, которое заваливало куриными яйцами и битой птицей всё Закавказье. В каждом курятнике, которых было около пятидесяти штук, размещалось по пятьдесят тысяч курей. Высоченный элеватор, трёхэтажное здание управления птицефабрикой и остальные мощные производственные помещения говорили о былом процветании. Но прокатившиеся разруха и война поставила жирный крест на производстве и если бы не разместившийся на территории российский миротворческий батальон, то от остатков зданий и былых производственных мощностях остались бы только каменные обломки. Сейчас на территории нашего батальона находился ещё маленький магазинчик с гордым названием «Реанимация», которым рулили бывший главный инженер и начальник отдела снабжения птицефабрики. За ней тянулся такой же унылый пустырь, потом небольшая нищая грузинская деревушка Урта и гора высотой метров 600 с таким же коротким названием. Сейчас верхушка горы была скрыта низкими, серыми облаками, предвещавшие сырую погоду. Слева от обшарпанного, трёхэтажного здания бывшей дирекции птицефабрики, в метрах ста пятидесяти, располагалась небольшая свалка, куда наряд по столовой после каждого приёма пищи солдат и офицеров сваливал пищевые остатки. Надо добавить, что грузины от всеобщей нищеты не особо кормили свою домашнюю живность, предоставив этим заниматься самим животным. И иной раз диву давался, когда видел тупую, но шуструю от голода корову, лихо балансирующую на заборе и тянувшуюся за остатками пожелтевших листьев на деревьях или роющихся в мусорных ящиках в поисках остатков пищи. Поэтому худые до предела коровы, у которых от худобы даже не было видно вымени, на удивление нам объединялись в стаи, именно в стаи, и наравне с такими же тощими свиньями и наглыми от голода собаками шакалили вокруг нашего расположения. А именно около свалки. Животные чётко выучили время приёма пищи и к тому времени, когда солдаты вытаскивали в бачках отходы, коровы, свиньи и собаки подтягивались к свалке, занимая выгодные позиции, и терпеливо ждали. Как только солдаты отходили метров на двадцать от свалки, все три стаи делали мгновенно рывок вперёд и тот, кто достигал свалки первым, сразу же занимал круговую оборону. Пока самые сильные особи отбивали атаки нападавших, более слабые быстро пожирали отходы, а насытившись становились в круг обороняющихся, давая возможность теперь насытится другим. Как это не удивительно было, но опоздавшие к пище объединяли свои усилия и дружно атаковали более удачливую стаю. Когда я это увидел в первый раз, то был очень поражён, тому как тупые и неповоротливые, в моём понимании, коровы лихо дрались с собаками и свиньями. Вот и вчера я с интересом наблюдал, как голод заставлял животных объединяться и драться за своё существование. Свиньи вчера оказались шустрее и небезуспешно отбивали атаки объединившихся коров и собак.

Прошедшие две недели, как я приехал, также не добавили мне здорового энтузиазма и я даже не увидел причин для оного. Конечно, меня ввели в курс дела. Володя Буйнов добросовестно свозил и представил меня начальнику городской полиции полковнику Мания, начальнику краевой полиции полковнику Кухалашвили, начальнику краевого управления госбезопасности грузину с русским именем и отчеством Николай Николаевичу. Завёз меня и в миссию военных наблюдателей ООН, где познакомил с главой миссии подполковником Австрийской армии Райхардом Холингером.

Поучаствовал в разборе ЧП. 11 февраля произошёл неприятный инцидент на 308 блок-посту в деревне Дарчели. Четвёро пьяных грузинских полицейских заявились на наш блок-пост и, наивно думая, что тот с должной готовностью согласится, предложили начальнику поста старшему лейтенанту Кувшинову распить спиртные напитки, но тот неожиданно для них отказался. Чем здорово и до непонятно каких глубин грузинской души «обидел» полицейских. Произошла словесная перепалка, которая вылилась в стрельбу со стороны грузин. Слава богу, без потерь с обеих сторон. В ходе разбирательства с этим случаем я с Буйновым заехали и в абхазскую прокуратуру в изгнании. Где меня познакомили с руководством прокуратуры в изгнании. Надо сказать, что они оказались нормальными и адекватными мужиками, но со своими «тараканами» в голове, по отношению к Абхазии.

– Боря, не обращай внимание на их название – Абхазская прокуратура в изгнании, – мы вышли из здания прокуратуры и сели в машину, – Всё это прикрышка. На самом деле они организовывают диверсии на территории Абхазии, формируют боевые группы и переправляют их туда для партизанских действий. Ведут разведку и готовят почву для вторжения в Абхазию. У них под контролем 11 партизанских баз…

Поработали ещё пару дней вместе, Володя ввел в курс существующей, обстановки и подполковник Буйнов уехал в Сухуми – служить в спокойной и нормальной обстановке, а я остался. Остался с неприятным ощущением того, что все с кем меня знакомил и сводил Буйнов, восприняли меня как досадную помеху в их совместной деятельности с бывшим начальником штаба.

Вечером того дня, как уехал Буйнов, меня к себе вызвал уже мой начальник полковник Дорофеев. Усадив напротив, с минуту молча разглядывал меня, после чего также молча налил мне и себе в кружки коньяк. И лишь после того, как мы слегка закусили начал инструктировать.