Рассуждизмы и пароксизмы. Книга 1

Соня лежала в открытом домике на правом боку… Одиннадцатого января в 16 часов я закрыл Соне глаза.

Хоронить Соню было невозможно – земля промёрзла. Завернул её в белую простынку, положил в полиэтиленовый мешок, отнёс до весны под сливу, забросал снегом и укрыл временную могилку шиферными листами. Весной схороню в земляной могиле, как и Маркиза, и недалеко от него.

Не надо впадать в отчаяние…

«Октябрь уж наступил...»

    (А. С. Пушкин. «Осень»).

Я работал на крыше склада парашютов – это около 4 м. «над уровнем моря». Залезал со стремянки, а т. к. стремянка – 3,25 м., то на необходимый «уровень» надо было ещё и запрыгнуть. «Запрыгнул», а когда вытягивал на крышу кабель от артскважины – ради которого и полез, услышал специфический звук упавшей алюминиевой конструкции. Пошёл по крыше посмотреть, что бы это значило? Точно, стремянка, задетая кабелем, упала…

Путь к возвращению на грешную землю отрезан.

«Все, можно впадать в отчаяние».

Что делать? – этот, первый из двух сакраментальных вопросов, присущих русскому человеку, категорически будоражил меня «до потери сознательности», как сказал бы Щукарь. Но второго – кто виноват? – не возникло, т. к. я был один, если не считать больших птиц, кружащих надо мной. Нет, это не были коршуны или тому подобные стервятники, чтобы поживиться мною – бездыханным, т. е. чтобы склевать меня (ведь мною можно подавиться – хотя и при моей т. н. «талии» в 67 см., но, если Маяковский говорил о себе: «Я из мяса и костей весь», то я по большей части – из того, что во второй части его определения).

Это были аисты – из сочувствия собиравшиеся, может быть, отнести меня кому-нибудь в подарок (как бы из магазина или с капустного поля – в противоположность тому случаю, когда меня моя мама – по её рассказу – нашла на острове, около коровы, которая зализывала мне причёску – эта мамина наивная метафора составляет, тем не менее, историческую правду, т. к. у меня две «макушки» – вторая надо лбом, которая и является, якобы, результатом парикмахерской деятельности упомянутой коровы).

Кроме аистов – в воздухе, мне молча сочувствовали два самолёта, сиротливо стоящие на поле аэродрома.

Прыгать – можно покалечиться: земля мёрзлая, и бетонные ступени рядом. Пошёл по пресловутой крыше по периметру: два-три места позволяли как бы спастись, но были ненадёжны.

Передо мной замаячила перспектива голодной смерти в одиночестве (не в яме, но и без Аиды) равно – судьба ямщика из песни про глухую степь. Положение становилось хуже губернаторского.

«Да, есть из чего впасть в отчаяние».

Ещё побродив по крыше с печально-философской мыслью о превратностях судьбы и загробной жизни, я обнаружил близко растущее дерево и вспомнил барона Мюнхаузена. Одно из двух: либо он утонул бы в болоте, куда угодил вместе с конём, либо… одно из двух (как говорил ироничный Швейк: «Одно из двух – либо пациент жив, либо пациент мёртв»).

Все знают, что выбрал Мюнхаузен. Правильно – жизнь, потому что голова у барона была думающая, а рука сильная – и он вытащил себя за волосы из болота, разумеется, вместе с конём.

Видно невооружённым глазом, что мне далеко до милого моему сердцу Мюнхаузена, во всех смыслах, но я последовал его примеру и предпочёл жизнь, потому что ничего ещё не успел совершить героического – даже пообедать, вернуть долги, обнять коня и даже написать эту записку.

Коротко говоря, я подошёл к дереву. Как я по нему спускался – это надо рассказывать отдельно и в другом месте. Однако, не буду преувеличивать своё достижение: спускался-то я без лошади (правда, у меня была нелёгкая сумка с инструментом, которая оседлала меня, как барон – своего коня). Чуть не забыл: спустился-таки я на землю – несколько ободранный, но в общем – без потерь, чтоб, как было сказано поэтом: «ногою твёрдой встать при море» (в моём случае – при аэродроме). Опять нет повода не выпить (после).

К чему привёл этот мини подвиг, удачно завершившийся?

К философскому резюме: чтобы что-то получить, надо чем-то пожертвовать (как в шахматах: количеством – за качество или в моём случае – ободранностью за спасение, хотя бы и временное).

Что сказал киногерой в «Особенностях национальной охоты»? Он говорит: – Не надо впадать в отчаяние. Найдём.

В несчастьях следует помнить: самый тёмный час – час перед рассветом.

Об образах любви и бога

Человечество придумало бога и егообраз. Почему? «Идея бога самая простая – кто всё это сделал. Нет чудес – всё чудо». Вместе с тем, «Иисус Христос не был бы богом, если бы не умер на кресте».

Житейским умом представить и понять бога если не невозможно, то также трудно, как… теорию относительности или бесконечность, или Вселенную (а их оказывается – не одна)… Человечество поступило рационально: создало его образ и всё стало понятным и конкретным (бог стал видим и осязаем).

Ровно тоже произошло (придумано человечеством) во взаимоотношениях женщины и мужчины. Как совместить это несовместное? Придумано некое понятие иобраз любви. Это ровно то, что было сделано для ощущения и видения бога: вот имя, вот образ.

Но «любить – единственное и неповторимое свойство феномена человека» (по Вишневскому).

Наивно то и тогда, если придуманный образ приравнять к оригиналу.

Придуманное – только слово, только образ. Это – не обман, однако – это упрощение для понимания (как в шахматах – стремление к сокращению фигурок на доске). А изначально и психологически то, что обозвали любовью (которая представлена, в качестве образа для облегчения понимания и общения) – Вселенная, бог, бесконечность…

А в случае принятия образа и обращение к иконе с мольбою – последовательно, и физиология отношений естественна.

«Остановись, мгновение, ты прекрасно».

Взаимопроникновение – это последовательность, логика.

События развиваются по фазам: «сначала libido, влечение, вожделение, потом eros как стремление к высшей форме эротической близости в союзе двух, затем philia, или дружба, и в конце аdаре, или соединение во взаимном безусловном желании добра друг для друга» – пишет Вишневский.

Человека составляют только мужчина и женщина вместе – размышлял Кант.

"Пулитика – пулитикой, а любовь – любовью" – говаривал кардинал Мазарини.

Итак,образыбога и любви – и то, и другое придумано для упрощения, для возможности объясниться. На самом деле – это только отражение, синоним, проекция на сознание (любви, как и бога) в образах, слове…

Маркиз…

(Лист с текстом – карандашом и фото, забытые кем-то в книге «Этюды о жизни» И. И. Мечникова).

Сегодня ночью умер Маркиз.

Сначала он с коврика у ступенек в другую половину дома, обессиленный болезнью и голодом, переполз в гостиную. Там недалеко от порога упал на левый здоровый бок (на правом был бубон размером с пол ладони с лимфо-кровеподтёком). Наверное отдохнув и собравшись с какими-то силами, он добрёл до дивана, на котором иногда спал в уголке, и попробовал на него забраться. Однако, не смог и повис, зацепившись когтями. Я поднял его на сиденье дивана, он грузно упал на лапы и бессильно ткнулся носом в ткань обивки. Потом как-то перевалился на здоровый бок. Ночью его не было слышно, лишь Сонька жалобно мяукала у дивана, на котором умирал Маркиз. Несколько раз я вставал с кровати и подходил к дивану. Дыхания Маркиза не было слышно даже если приложить ухо к его исхудавшему телу. Но при электрическом свете дыхание было заметно по движению густой шерсти на впалом боку. Глаза были полузакрыты.

В третьем часу ночи тело Маркиза стало холодным и застывшим, лапы не сгибались, бок, на котором раньше определялось дыхание, совсем провалился… Я закрыл Маркизу его добрые глаза… Сейчас подумал, что не помню какого цвета они были…

Это был сильный сибирский кот. Жил уже лет 15–16. Нам отдали его трёхлеткой. Тогда был очень домашний, с розовыми подушечками лап. Если зимой его выносили из квартиры и отпускали на снежок, он опрометью возвращался в подъезд дома и мчался по лестнице вверх. Направление квартиры определял верно, но ошибался этажом.

После покупки нами дома с небольшим участком земли при нём и переезда в дом Маркиз на новом месте освоился быстро. Он не только пометил всё во дворе дома, но и навёл порядок в округе, разогнав всех котов. Обходил регулярным дозором свой квартал и захаживал на соседние. И иногда по ночам был слышен его боевой крик, приходилось выходить, чтобы разлить водой враждующие стороны. Очевидно результатом подобных разборок или обходов стало то, что положение рёбер у Маркиза несколько нарушилось, а одно ребро было сломано. Но как-то срослось и обошлось.

Летом днём Маркиз иногда дремал на своём или соседнем участке, переворачиваясь с боку на бок на солнце или уходил в тень, или возвращался в дом, где была прохлада. Мышей ловил и съедал, крыс давил и оставлял у входа в дом, в качестве демонстрации исполнения своей службы. Своих не царапал, в отличие от Сони – ангорской кошки, с некоторых пор также живущей у нас в доме, но мышей принципиально игнорировавшей.

Был нетороплив и даже флегматичен. Однако, с мгновенной реакцией. Все котята у Сони и Маркиза рождались – с густой мягкой шелковистой шёрсткой, как у Сони или с шерстью пожёсче, как у Маркиза, и быстро разбирались по объявлениям.

Маркиза упустили. Может быть его можно было бы спасти, обратись вовремя к ветеринару.

Некоторое время назад, надо полагать – из-за попавшей в ранку инфекции, развилось у него некое рожистое воспаление около правого уха с почернением участка омертвевшей ткани. Тогда также думали: «заживёт как на собаке». Однако обратились всё-таки к врачу. Тот успешно удалил под наркозом омертвевший участок, и Маркиз вскорости восстановился.

В этот раз обратили внимание на то, что Маркиз как-то уж много и подолгу спит на диване кухонного уголка и совсем мало ест. Однако, и раньше ел немного, а сон объяснялся тем, что период был позднеосенний: сырость, мокрый снег, сумрачность. Потом из-за случайно увиденной царапины и небольшого подтёка лимфы на боку обратили внимание на опухоль размером с пол ладони. Прикладывали листы алоэ. Но очевидно,

процесс зашёл далеко и прогрессировал быстро. Когда это поняли и видя тяжесть болезни и наверное предсказуемый финал, решили, что лучше не мучить животное медицинским вмешательством, которое наверное свелось бы – всё равно – к печальному исходу, оставили статус кво.

Маркиз стоически переносил болезнь, никаких жалоб. Соня иногда мяукала из жалости… До последнего, пошатываясь, ходил в свой туалет… Кормили его с ладони… Умывали и поили освящённой водой… Маркиз передвигался, шатаясь, останавливался на подгибающихся от слабости лапах… Потом он уже и мягкий корм не принимал и пить перестал… Тихо умирал. А сильное сердце продолжало биться.… Организм сибиряка сопротивлялся смерти, цеплялся за жизнь, не был согласен с биологической «справедливостью».