Рассуждизмы и пароксизмы. Книга 1

Оказалось, она работала в той же высотке, где располагалась наша фирма. Почему я её раньше не видел? – рассеянно пробормотал он. – Хотя и не мудрено: суета…

– А ещё, знаете, она мне как-то сказала… не знаю, как бы смеясь, что она, якобы, когда ей плохо, бродит по облакам. Понимаете? Не что-нибудь. По облакам…

– Ваши отношения были близкими? – осведомился один из двоих.

– Вы хотите знать, насколько? Мне кажется, я её любил. Без неё мне было плохо, а с ней – хорошо…

– Что же произошло?

По выражению лица Игоря было заметно, что он – в некой прострации.

– Потом? – очнулся он после повторения вопроса.

– Потом – тихо повторил он – на концерте, к нам приехал японский джаз… Не знаю, как я там оказался без Наташи. В антракте ко мне подошла девушка. Она сказала, что знает меня, у нас оказались общие знакомые. После концерта мы вышли вместе…

– Дальше – подтолкнули, остановившегося Игоря.

– А что «дальше»? – скривился тот – Известное дело… – Но продолжил с паузами и выговаривая слова, как ребёнок – по слогам:

– В тот же ве-чер… мы по-еха-ли к ней, к Ирине…

– Утром вы проснулись в одной постели? – с иронией подсказал Игорю один из серых.

– А? – Игорь поднял на него свой потухший взгляд.

– В общем – да… – ответил он печально. – А Наташа пропала.

Игорь сжал голову руками.

– Как долго это продолжалось? – напомнили ему о себе серые.

– «Недолго музыка играла» – с усмешкой промолвил Игорь. – Мне надо было вернуть Наташу. Звонил ей, но она не отвечала.

Купил как-то большой букет цветов, которые ей очень нравились: розы, жёлтые «Глория Дей». Зашёл в офис, где работала Наташа… с букетом… В перерыв. Там сказали, что она только что вышла…

– И куда же? – Поинтересовался один из серых.

– Поехала на лифте. На… на крышу, она и раньше иногда поднималась туда…

– Игорь пробормотал что-то несвязное, и из глаз его вдруг потекли слёзы. Серый тронул Игоря за плечо.

– Я побежал к лифту… – поняв, продолжил Игорь.

– Там, на крыше я стоял, дурак-дураком с этим букетом… Ветер чуть не сдувал меня вместе с ним. Наташи не было.

Случайно увидел её… – Игорь поперхнулся.

– На небе. Она… она… – Он зарыдал.

– Она… гуляла по облакам. Это невозможно. Невероятно! По облакам…. Через улицу от нашей высотки… Я крикнул… Наташа оступилась… И… Начала падать…

Дальше речь Игоря разобрать уже было невозможно: какие-то горловые клокотания. Врач прибегнул к шприцу, затем он и медсестра уложили допрашиваемого на топчан.

Двое в серых костюмах вышли из кабинета.

Первый задумался:

– Опять ничего нового. Симулирует? Убийство?

Второй ответил в унисон:

– Чёрт его знает… Но нет мотива. Врач оценивает его состояние, как нервный срыв. Может и правда: любовь-морковь…

Первый, как бы закрывая дело:

– Тогда она сама спрыгнула с высотки, ты же знаешь, в нашей практике…

Второй в раздумье протянул:

– Да-а-а… Но только как объяснить? Сослуживцы говорят, что последний раз её видели идущей к лифту, а тело мы обнаружили во дворе дома на другой улице…

Оба пожали плечами…

Это? Будет? Весной? (Девичья грёза. Аутотренинг)

…Это будет весной. Да, весной. Вечером. На закате. Будут петь соловьи. Бывает в соловьиной песне и сорок коленцев, но обычно – пятнадцать или двадцать. Если появляется соловей – мастер, то другие вторят ему. Райское наслаждение – более, чем «Баунти» – батончик с кокосовой стружкой под шоколадной глазурью – от которого таешь (но, чтоб не полнеть, следует есть яблоки и творог).

Да, будет весна и соловьи. Я буду без очков. Да, без. В голубых линзах. Но без косы. С детства не нравились голубоглазые блондинки с косой. А ему – наоборот. Такая невезуха. И в школе также было, с другим, вот «вынь и положь» – чтобы с голубыми, и с русой. Но, что делать? Всё татаро-монгольское иго, вот ведь как, уже столько веков прошло, а глаза остались их – раскосые. Ну, ничего – "неприятность эту мы переживём".

Имя менять не буду. Нет. Конечно, было бы лучше стать Татьяной или Екатериной, но я уже привыкла к своему. Привыкла. Да и все равно – ему подходят по совместимости: Ирина, Алина, Нина. Не успеть уже поменять, это так долго. До весны не успеть. Нет. Ведь сколько времени еще уйдет на омоложение: пластика, пилинг, липоксация… Нет, не успеть. Останусь прежней.

В комнате будет полумрак. Красный свет. Этот, возбуждающий чувственность красный луч. (Раньше были такие фонари, чтобы печатать – проявлять – закреплять. Надо найти, где-то валяется). Будет обязательно красный свет.

Обязательно при красном свете.

Я буду в чулках. Кружевных. Нет, в одном. Да, точно – в одном. Синем. Но кружевном. Красиво. И белье… обязательно кружевное. Много белья. Очень много белья. И как можно больше крючков. Как можно больше. Главное не цель, а путь к её достижению: "цель – ничто, движение – всё".

Да, цель – не главное. Её можно вообще не достигать. Это не важно. Да, не важно. Главное – поиск.

И будет музыка. Непременно. Морис Равель – «Болеро». Диалектическая спираль. Эти чудесные, сказочные звуки флейты, кларнета, фагота, трубы, саксофона… Но, как жаль, все будет длиться только 14 минут 50 секунд.

Главное успеть. Главное успеть. Ох, эти крючки…

Всё по спирали, от закипающего молока до кипения, главное успеть. Лишь бы не подгорело. А то ведь какой запах будет. Да, ужасный запах убежавшего молока. Никакой апельсин не спасет.

Духи с запахом апельсина? Надо будет капнуть несколько капель сока из цедры на красное стеклышко фонаря, запах распространится по всей красной комнате. И немного духов. Хорошо бы «Эллипс» – беспроигрышный вариант. Но их давно сняли с производства. Глупые арабы. Сняли с производства. А какой был запах. Да ладно. Будет запах "Пятого авеню". Запах «Пятого»? Боже, что за запах?

У подоконника? Нет, не представляю. На столе? Представляю, но как-то… У дерева? Да. У дерева представляю. Да, хорошо. У дерева.