Подвиг Искариота

Я – и женщина, которая является мною, разве это не одно и то же? Я как будто скрылась в самой себе: в своём теле, в своей одежде.

Однообразие моей жизни начало меня утомлять. Нечего и говорить о том, что за эти несколько недель я сказочно разбогатела; но моё существование всё больше тяготило меня. Никогда не думала, что человек может до такой степени надоесть самому себе. Это существование напоминало домашний арест. Я была избавлена от забот, мне доставляли всё необходимое, продукты от Дальмайра, всё чего душа пожелает. По понедельникам приходили две уборщицы, у меня был выходной день, однако мне было настоятельно рекомендовано ни с кем не встречаться. Мой телефон, как я подозреваю, прослушивался. Телефон звонил время от времени, я разговаривала с друзьями, у меня их немного; кажется, они не подозревали о моей новой профессии, но звонили всё реже. Похоже, что и публика понемногу насытилась мною.

Поэтому не стану утверждать, что предложение Оператора застало меня врасплох. «Вы, наверное, соскучились». – «Почему вы так думаете?» – спросила я. Как и прежде, новое предложение было не чем иным, как приказом. Меня предупредили о том, что ко мне придёт гость. Кто такой? Да, собственно, никто. «Вы хотите сказать, его настоящее имя должно остаться неизвестным – как и моё?» Ответа не было. Зачем придёт, с какой целью? Да ни с какой. Развлечь меня, скрасить моё одиночество. Опытный человек, умеющий вести себя перед камерой. Но мне нужно дать хотя бы время, возразила я, с ним познакомиться. Меня заверили, что на первых порах аппаратура будет отключена.

Я открыла дверь, этот никто стоял на крыльце, не решаясь войти. Приятного вида молодой человек, скромно одетый. Извинился за то, что пришёл без предупреждения, добавив, что немедленно уйдёт, если явился некстати. Мы вошли в гостиную. Он отказался от кофе; через минуту после того, как он удалился, я уже не могла вспомнить, о чём у нас шла речь.

В следующий раз мы разговорились. Вопреки тому, что сказал Оператор, гость мой заметно нервничал, косясь на камеры, и я спросила, известно ли ему, что квартира подключена к Сети. Вопрос, разумеется, излишний. Он ответил, что эту тему нужно вынести за скобки. Что это значит, спросила я.

Выражение, объяснил он, заимствованное из математики.

«Понимаю, что из математики. Вы хотите сказать, что…»

«Да. Ведь мы должны делать вид, что никакого видео не существует».

«Это верно, мы должны чувствовать себя совершенно свободно. Для нас не должно быть запретных тем. Так почему же нам нельзя говорить о том, что на нас смотрят? Впрочем, они всё равно…»

«Что всё равно?»

«Временно отключены».

«А вы им верите?»

«Кому, фирме?»

«Нет, Большому Брату. Вы читали Оруэлла?.. Это шутка. Я имею в виду вот этого надзирателя», – и он показал на тубус, глядевший на нас из угла комнаты.

Я рассмеялась. «Вы думаете, камера сама решает, включаться ей или нет? Знаете что, – сказала я, – хотите, я поставлю самовар?»

«Самовар?»

«Ну да; вы когда-нибудь пили чай из русского самовара?»

«Мне говорили, что это чисто декоративный прибор».

«Но чай из него всё-таки пьют!»

«А чем этот чай отличается от обычного?»

«Вот увидите».

Я поставила сверкающий никелем сувенир на поднос, который стоял на маленьком столике, и воткнула вилку в штепсель.

«Вы правы, это, конечно, не совсем настоящий. Настоящий самовар загружают сосновыми шишками, сверху насаживают трубу, от горящих шишек распространяется волшебный аромат, потом трубу снимают, ставят чайник с заваркой, правда, и в России самоваров давно нет. Но зато баба, – сказала я с гордостью, – настоящая».

«Можно взглянуть?» Полюбовавшись, он посадил куклу на место. Баба в платочке, со свекольными щеками и сама похожая на свёклу, полногрудая, в сарафане с пёстрой сборчатой юбкой, восседавшая на заварном чайнике, подмигнула гостю, но он, кажется, не заметил.

Он был студентом Школы кино и телевидения и собирался ставить свой первый фильм. Конечно, пробормотал он, ему неудобно об этом говорить, но, с другой стороны…

«Вы хотите сказать, – перебила я, – что вам заплатили за этот визит?»

Он взглянул на меня с испугом.

«Не беспокойтесь, я ведь тоже работаю не бесплатно. Вы сами сказали, что мы должны вести себя естественно, как будто нас никто не видит… Что может быть естественней, если мы будем говорить о наших делах и признаемся друг другу, что нас наняли?»

«Видите ли, мне сказали, что вы…»

Баба на самоваре вмешалась в разговор: «Чего время-то тянете?»

Студент растерянно спросил:

«Что она говорит?»

«Она желает вам приятного аппетита. Прошу вас», – я показала на блюдо с коржиками.

«А то всё разговоры да разговоры. Когда ж за дело-то приметесь?»

«Это что, – спросил студент, – у русских так принято?»

«Что принято?»

«Чтобы кукла желала приятного аппетита?»

«Это старинный обычай. В России, знаете ли, гостеприимство – закон. Можно предложить вам рюмочку коньяку?»

Молодой человек колебался.

«Дают – бери!» – изрекла баба на чайнике.

«Знаете… пожалуй, не откажусь», – пролепетал он.

«Давайте выпьем за вас, за ваши будущие успехи, за то, чтобы вы стали знаменитым режиссёром. И чтобы вам никогда не приходилось заниматься работой, которая вам не по душе».

«Но я… очень рад нашему знакомству».

Мы подняли рюмки, я снова налила ему и себе.

«Эй ты, не слишком-то его спаивай!»

«Тебе-то какое дело», – буркнула я, не глядя на бабу.

«А то он неспособный будет».

«Заткнись, тебя не спрашивают».

«Можно спросить, о чём это вы спорите?»

«Она считает, что я вас плохо принимаю…»