Подвиг Искариота

Alter Ego[1 - Другое я (латд.]

Вот краткое резюме полицейского протокола. Квартира состоит из прихожей, рабочего кабинета, столовой и комнаты с диваном – спальни. Имеется совмещённый санузел. Хозяин занимал эти хоромы один. Особых ценностей, как-то: крупных денежных сумм, ювелирных изделий, дорогостоящих предметов искусства не обнаружено. Следы грабежа отсутствуют.

Магнитофонная запись, найти которую не составляло труда, не убедила инспектора: он принял её за литературное произведение. Другие версии не выдержали проверки. Опрос соседей не дал ничего нового, подтвердилось уже известное: убитый вёл замкнутый образ жизни. Вдобавок полиция столкнулась с тем, что в криминальных романах именуется the locked room mystery и, к сожалению, иногда бывает в жизни: преступление в квартире, запертой изнутри.

Бывает, что человек умирает у себя дома без свидетелей, и никто об этом не знает. Писателя перестали видеть (по утрам он выходил за хлебом). Он не отвечал на телефонные звонки, в наружную дверь не достучаться. Тревогу подняла уборщица. В присутствии дворника и понятых были отомкнуты оба замка. Стало очевидно, что никаких других способов покинуть квартиру, кроме как выйти на лестничную площадку, у преступника не было. Наглухо закрытые изнутри окна, восьмой этаж, гладкая наружная стена исключали возможность бегства.

Согласно заключению судебно-медицинского эксперта, смерть наступила в результате тампонады сердца (заполнения кровью околосердечной сумки). Рана нанесена колющим оружием. Труп, несколько необычно одетый, находится в сидячем положении, головой на письменном столе, следы крови (очень скудные) на одежде и на ковре рабочего кабинета. Здесь же валяются орудия преступления: шпага с прямым однодольным клинком длиной 700 мм, изогнутым эфесом и дужкой (гардой) и кинжал-дага длиной 250 мм, с прямым клинком, рукоятью для левой руки и крестовиной, концы которой направлены вперёд. Отсутствие пальцевых отпечатков указывает на то, что злоумышленник либо тщательно вытер рукоять и эфес, либо действовал в перчатках.

Примечание. Даже находясь в критическом состоянии, пострадавший не утратил профессиональных навыков (связная речь, литературный язык), что, и ввело в заблуждение инспектора. Ниже следует запись. Начало, к сожалению, оборвано, в ряде мест пропуски. Соседи подтвердили, что голос принадлежит убитому.

…чужая лысая голова. Кусты дремучих бровей, борода – я не узнал себя. Мне показалось, что из зеркала на меня смотрит кто-то другой. На мне долгополый халат, древние шлёпанцы. (Примечание. Указанные вещи найдены в ванной комнате.) В этом одеянии я расхаживаю по моим апартаментам, листаю книжки, включаю и выключаю музыку. Я одинок, у меня больше нет женщин; изредка, в виде отдыха, я позволяю себе смотреть порнографические фильмы. О бывших друзьях ничего не слышу; телефон молчит.

Нет времени подробно рассказывать о себе, да и незачем. Я думаю, внимательный читатель (таких, увы, раз-два и обчёлся) мог бы собрать из моих произведений, по мелочам, по осколкам, всю мою жизнь. Много лет подряд я занимался тем, что выдавливал сок своего мозга на бумагу. Порой я чувствовал себя совершенно опустошённым, обезвоженным, бессильным.

Итак, на чём я… (дефект записи)…две щётки в стакане, совершенно одинаковые… улёгся и погрузился в размышления, точно вошёл в мутную тину, и тут меня легонько шлёпнули по щеке.

Оказалось, что я задремал, забвения хватило на… (Голос временами гаснет; звук передвигаемых предметов. Говорящий собрался с силами.) Во сне можно пережить состояние утраты себя. Отсутствует личное местоимение. Некто очутился в странном мире, но мир не кажется странным; действуешь в согласии с его абсурдной логикой, замечаешь подробности. Но ощущение себя, своей личности пропало. Всё равно что увидеть мир после своей смерти, он тот же, а тебя больше нет.

Однако то, что со мной случилось, клянусь, не было сном. Я был бодр, я в полной мере обладал своей личностью. Разве только последовательность мелких событий путалась: что было сперва, что потом. Но вот что интересно: к мозговому центру, который заведует самосознанием, – если есть такой центр, – присоединился ещё один. Не могу объяснить, не хватает нужных слов. Скажут: вот так писатель. Да, я и в писаниях моих доходил до границ выразимого, до пределов того, что ещё можно облечь в слова; я даже думаю, что именно поэтому теперь это произошло на самом деле. Скрипнула дверь, послышались или почудились шаги. Я выбрался из уборной – обычная история. Измученный, сидел на диване в нижнем белье, ловил шорохи, вздохи вещей. Наконец, облачился в халат, побрел в кабинет и остановился на пороге. Субъект, сидевший за моим столом, не поднял головы.

Я услышал его голос:

«У вас запор».

«Это моя рукопись», – сказал я.

«Вижу. Дурно работающий кишечник – и вот это. Очевидная связь. Не правда ли?»

Я спросил:

«Это ваша щётка?»

«Какая щётка?»

«Зубная. На полочке в ванной».

Он сложил стопкой мои листки, их довольно много, большая часть написана от руки, кое-что перепечатано. Машинка даёт мне возможность взглянуть на текст со стороны, как бы уже не моими глазами.

Итак, он складывает мои листки, откидывается в кресле и спрашивает: что я думаю об этом сочинении?

Что я думаю… Докладывать ему, что это, может быть, мой последний труд, что я шёл к нему долгие годы? Моё, быть может, высшее достижение? Всю жизнь, с тех пор как я начал покрывать бумагу чёрными строчками, орошать её невидимыми слезами, – всю жизнь я мечтал создать нечто окончательное, неопровержимое, роман-приговор, роман – итог и диагноз нашего времени, а вместе с тем и баланс моей собственной жизни. Сколько бессонных ночей, сколько сомнений… Баста. Я знаю себе цену. И не люблю пафоса.

«Правильно. (Кажется, он угадал мою мысль.) Пафос был бы здесь неуместен. Жалкая проза, между нами говоря: один язык чего стоит».

«Вы так считаете?» – сказал я холодно. Меня и забавлял, и бесил этот тон. Большая часть написана от руки, вряд ли он мог разобрать мой почерк. Небось, проглядел, пролистал, и готово дело, приговор вынесен.

«Оставим эти церемонии – давай на ты. Садись».

«Куда же мне сесть, – возразил я, – ты занял моё место».

«Ничего подобного. Это моё место».

(То самое, на котором я сейчас сижу. Крутись, лента. Я ещё вполне…)

Усмехнувшись, я сказал:

«Насколько я понимаю, ты мой двойник, довольно распространённый сюжет, я бы даже сказал, банальный».

«А ты другого и не заслуживаешь. Вполне в твоём духе».

Я пропустил мимо ушей эту колкость. В жизни, заметил я, так не бывает.

«Всё бывает. Хорошо, что ты наконец-то вспомнил о том, что существует реальная жизнь».

«Вы хотите сказать… хочешь сказать: у меня не все дома?»

«Отнюдь. Это значило бы, что и я спятил».

«Но всё-таки. Кто здесь настоящий, кто из нас существует на самом деле?»

Вместо ответа (а что он мог ответить?) незваный гость хмыкнул, покачал головой. Всё это с таким видом, точно он говорит с несмышлёнышем.

Я решил набраться терпения, объяснил, что мне трудно вести беседу с человеком, который считает, что он – это я. По чисто грамматическим причинам: какое местоимение надо употребить?

«Ego sum Imperator Romanus et supra grammaticos!»[2 - Я римский император и стою выше грамматиков (фраза приписывается имп. Сигизмунду; лат.).]

Я пожал плечами.

«Говоришь, банальный сюжет… Забудь о литературе. Не я у тебя в гостях, а это ты, можно сказать, явился ко мне на поклон. Я – подлинник, а ты всего лишь дурная копия».

«Вот что, – сказал я. – Убирайся».

Он молчит.

«Убирайся, – повторил я, – нам не о чем говорить. Да и час уже поздний».

«Ты всё равно не спишь. Или?»

«Что – или?»

«Или думаешь, что я тебе приснился. Как бы не так! Да ты должен меня благодарить, гордиться должен, что существует нечто высшее, чем ты, и в то же время часть тебя самого… Радоваться, чёрт подери, что я здесь!».

«Никто вас не звал!»

«А вот это ты уже напрасно».

«Позвольте спросить: чем это вы лучше меня?»