–Ну, Андреевич, – панибратски положив руку на плечо Михаилу, сказал Дронов, – одно произношение твоего имени – уже гарантия успеха. Вот так, Трофим Платонович.
Миша был доволен исходом общения Южака с Дроновым. Вдвойне его устраивало такое положение потому, что всё происходило на глазах у присутствующих сокамерников. Это давало надежду на то, что больше не будет подобных коллизий при их неожиданном освобождении. Каждый может по-своему расценивать неординарный ход событий. Кто-то почувствует подвох в одновременной амнистии всех осуждённых сразу – ведь, у каждого из них своя статья. А за этот подвох придётся заплатить двойную плату и разные дополнительные сроки отсидки. А кто-то, наоборот, обрадуется и на радостях может совершить нечто неожиданное и испортить мирный, «законный» процесс, на который рассчитывал Михаил.
–Есть ещё у кого-нибудь вопросы, пожелания? – обратился Дронов к заключённым, глядя только на Михаила и ожидая от него приказаний.
–Нет, нет никаких вопросов, – с разных мест раздались ответы. Остающиеся после выхода Митяя и Хряща заключённые уже прошли определённую обработку или подготовку. Среди них были Толик Волк – Дуда, которого перевели сюда из другой камеры на место Митяя, и друг Митяя – Егоров. Одно место было свободно, так как три дня тому назад тихого и злобного Крючка срочно перевели в лазарет на койку, где рядом с мужичком-дохлячком не одну неделю «лечился» Михаил Сапушкин.
–Всё в порядке, майор, – подтвердил Миша отсутствие вопросов со стороны заключённых. – Мы все отсюда скоро выйдем. – Последние слова он говорил больше не для ушей Дронова, а для того, чтобы сокамерники ещё раз услышали приятную новость. Так, при любой возможности, при отсутствии написанных планов, Михаил осуществлял свою филантропическую деятельность, на которую его «благословил» Анастас Одинцов.
Ближе к вечеру, Михаил вызвал на «связь» майора Дронова.
–Геннадий Валентинович, прикажи конвоиру, чтобы он меня сопроводил к тебе. Надо поговорить по поводу будущего наших заключённых, – чувствуя слабину к панибратскому общению начальника тюрьмы, Михаил стал обращаться к нему, как к своему давнему знакомому.
–Через минуту он будет у вашей камеры, Михаил Андреевич. А я пока организую что-нибудь на столе.
Сапушкин был удивлён последними словами Дронова и, даже видя и чувствуя его панибратство, он не ожидал такой милости от начальника тюрьмы. И, в то же время, понимая великую миссию, выпавшую на его долю, он подсознательно ощущал некую свою значимость, приобретённую в кругу сокамерников и руководящего состава.
Застучали замки на двери камеры, конвойный обратился к Сапушкину:
–Вас приглашает майор Дронов, Михаил Андреевич.
«Приглашает, а не вызывает, – уловил Михаил разницу в словах и в интонации конвойного. – Не зря же он когда-то носил меня на своих плечах. Уважает».
Эта мимолётная эгоистическая гордость за себя не застлала глаза и ум Михаила. Он теперь был всецело погружён в своё главное дело, которое стало смыслом его жизни.
Прибыв в кабинет Дронова, Михаил увидел хозяина за столом, на котором стояли бутылки и разнообразная снедь для закусывания.
–У тебя праздник, майор? – спросил Сапушкин, показывая взглядом на стол.
–Как говорят, для меня всегда праздник, когда я встречаюсь с тобой, дорогой мой Михаил Андреевич.
–Вот как? С чего бы это такая честь?
–Ну, как же? Скоро мы будем вместе работать, заниматься одним благородным делом.
–О каком деле ты говоришь, Геннадий Валентинович? – как будто ничего не зная и ни о чём, не догадываясь, спросил Сапушкин.
Большим делом, большим, Андреевич. Мне доложили, что готовится приказ начальства о полной амнистии, вернее, о полном перепрофилировании нашего заведения. По секрету тебе скажу, что мне осточертела эта работа, и я с радостью займусь тем, что мне предстоит делать.
–Чем же? Поделись ещё одним секретом.
–Давай по рюмочке выпьем, Михаил. У меня есть отличный французский коньячок, – предложил Дронов, наливая коньяк в красивые, широкие фужеры.
Миша уже давно не держал во рту спиртное и сейчас с удовольствием принял предложение майора. Коньяк, действительно, стоил того, чтобы выпить его в такой тёплой компании.
–Ну, так вот, – продолжал Дронов, крякнув от удовольствия и закусывая бутербродом, – наше учреждение меняет профиль назначения и будет работать над обширным, можно сказать, глобальным переформатированием общества.
–Слова ты, какие употребляешь, Дронов. Сразу и не поймёшь.
–Главное не слова, а дела, дорогой коллега.
–Это как? – понимая смысл слов майора, – спросил Михаил. Он решил не раскрываться перед Дроновым и сделать вид, что он здесь не причём, и для него всё это является неожиданностью.
Дронов ещё налил коньяку в бокалы. Без приглашения и тостов они выпили, снова закусывая чёрной икрой. Лёгкий румянец выступил на щеках майора, глаза заблестели, а речь стала ещё более интригующей и развязной.
–Так вот, Мишенька. Мы будем заниматься воспитанием, то есть выращиванием новых людей, создавать современное интеллектуальное общество. Все мои подопечные, которые сейчас томятся в застенках, будут работать вольно в этом учреждении. Ты понимаешь?
–Не совсем, – продолжал Михаил держать интригу и изображать из себя человека, далёкого от всей этой идеи.
–Как же, Михаил Андреевич? Ты должен понимать!
–Почему должен?
–А потому, дорогой мой, – совсем родным Михаилу стал Дронов после выпитого коньяку, – потому, что…скажу тебе уж всё до конца.
–Говори, Геннадий Валентинович, – Михаил не хотел разрушать дружескую обстановку, созданную Дроновым.
–Вот я и говорю….,– помолчав, Дронов громко произнёс, – ты будешь возглавлять наше учреждение.
Сапушкин искренне был удивлён, услышав от Дронова такую новость. Он не предполагал, что его работа с руководством тюремного заведения пустила такие глубокие корни и проросла уже в виде решения главного руководства о «переформатировании» данного тюремного учреждения. Он знал, что все его усилия были направлены только на персонал этой тюрьмы и не более, а тут…оказывается, идея не замкнулась только на нём, а распространилась через Дронова и на его непосредственное начальство. Это была сверхприятная новость, и о ней нужно срочно сообщить Одинцову.
–Я? Возглавлять?
–Да, это уже решено. Только пока молчок, – Дронов приложил к губам два пальца и понизил голос. – Никому и ни о чём!
–Я понял тебя, майор. Никто об этом не узнает, – пообещал Михаил.
–Вот это приятно слышать. Мы с тобой сработаемся.
–А ты, Геннадий Валентинович, тоже будешь здесь руководить?
–Да, я буду твоим заместителем. Давай за это по одной,– опять налил Дронов по бокалу и один из них всунул Михаилу прямо в руку. – На брудершафт.
–Ну, уж нет, Дронов. Пить на брудершафт с начальством – это извращение и подхалимство.
–А здесь таких нет. Я уже почти не начальник, а ты ещё не начальник, так, что всё по закону.
–И всё-таки, я не буду.
–Ну, ладно. Значит, так. За успехи нашего дела.
–Поддерживаю.
Выпили, поставили бокалы на стол. Молча, жевали бутерброды с густо намазанной икрой.
–А ты чего просил принять тебя, Сапушкин? – вдруг вспомнив, как и почему они здесь оказались, спросил майор.
–Да я уже получил ответы на вопросы, которые я хотел тебе задать. Ты, Геннадий Валентинович, оказался очень прозорливым, я бы сказал, настоящим провидцем.