Михаил улыбнулся и с некоторой долей сарказма, ответил:
–Как Вам угодно, командир. Я к Вашим услугам. Вещички мои подберите. Осторожненько.
–Будет сделано, – моментально, с радостью, произнёс конвоир и бросился собирать из тумбочки нехитрые пожитки Михаила.
Сапушкин, глядя на этого мельтешащего перед глазами конвоира, грустно подумал:
«Переделать таких пресмыкающихся будет непросто. У них в крови, в каждой клеточке организма уже укоренилась привычка кому-нибудь угождать, под кого-то подстраиваться, начальство ублажать. Ну, что ж, чем труднее жить, тем больше интереса и азарта» – подбодрил сам себя Михаил.
Спустя несколько минут, он уже был в общей камере № 18, где ранее провёл некоторое время.
–Здравствуйте, корешки, – весело поздоровался Михаил с постояльцами этого вонючего жилища, значительно отличающегося даже от той непривилегированной больничной палаты, откуда он прибыл.
Все восемь человек, с недоумением и опаской, глядя на известного им пахана, молча, чего-то ожидали. Они не понимали и не догадывались, почему и для чего снова привели сюда этого могучего их бывшего соседа.
–Привет, здорово, – послышалось несколько несмелых ответов.
–Тебя, что, снова на юрцы?– раздался из дальнего угла голос Хряща, бывшего соперника Митяя.
–Лепила его подремонтировал, – осмелев, наконец, после неожиданного появления Миши, произнёс Южак, – можно теперь бекасов покормить. Он любят свежатинку.
Михаил ничего не ответил на язвительные слова старшего из всех присутствующих и только подумал:
«Этого надо в первую очередь амнистировать. И Хряща тоже – а то совсем загнётся здесь».
–Что новенького у вас, корешки? – как можно, более приветливо и панибратски решил налаживать контакт Михаил.
–У нас каждый день что-нибудь новое, – опять за всех ответил Южак, – то баланда, то кандей. Иногда бердач и баш. Веселуха.
Михаил понимал камерный сленг, но после нескольких недель жизни в лазарете, а также общения с Анастасом и его друзьями, эти слова резали слух.
–Все на месте? В том же составе?– снова спросил Михаил.
–Шонька один амнистирован, – сообщил немного осмелевший Хрящ.
–Кто такой?
–Митяй отвалился.
Митяй попал под амнистию не без помощи Михаила, но он сделал вид, что это сообщение было для него новостью.
–Неплохо, – ответил он Хрящу, – я думаю, что и нам скоро буде послабление. Надеюсь на это.
Михаил, ведя этот непринуждённый разговор, приблизился к своему бывшему топчану, где до сего момента лежал Дуда. Тот быстро, без слов, вскочил, собрал свои шмотки и перебрался на верхнее место.
«Этого, как и Хряща, тоже надо побыстрее избавить от соседства с прожжёнными корешами, – думал, между тем, о своём деле Сапушкин, да и Южаку здесь уже давно делать нечего. Хватит с него, покоптил за свою жизнь тюремные стены. Но, поработать с ним придётся немало».
–Да, поскорее бы, надоело баланду хлебать, – тоскливо, глядя на Михаила, процедил сквозь зубы Хрящ.
Миша, стряхнув крошки с топчана, улёгся на него и, неожиданно для сокамерников, закрыл глаза и замолчал.
Он мысленно стал обращаться одновременно ко всем, находящимся в камере «сотоварищам».
«Все, кто рядом со мной, слышат меня и понимают всё то, что я говорю. Вы устали от прошлой воровской и бандитской жизни. Вы тоже люди и хотите достойно влиться в общество, которое честно работает и зарабатывает на хлеб честным трудом. Воровать – это плохо, грабить – недостойно, убивать – преступно. Вы не будете больше нарушать законы общества, вы ждёте помилования, прощения за свои прошлые преступления.
Михаил лежал и, раз за разом, посылал сигналы присутствующим. От напряжения и сосредоточенности на лбу у него выступил пот. Посылать свои обращения к одному человеку легко, а воздействовать на мозги сразу многим людям – требуется значительное усилие.
Проговорив ещё раз свой мысленный монолог, Михаил открыл глаза и, не поднимая головы, обвёл взглядом всю камеру. Люди по-прежнему сидели, лежали, но не двигались и не пытались разговаривать. Каждый, молча, переживал, «переваривал» мысль, зашедшую к нему в голову, и у каждого, в той или иной степени, мозги начали работать в несвойственном им направлении.
«На первый раз хватит, – пусть обдумывают только что услышанное, – размышлял Михаил, – дня три-четыре пройдёт и все эти отупевшие, зачерствевшие головы начнут думать по-иному. А молодых ещё – Хряща, Дуду – а, может быть, и отсидевшего своё, Южака, надо освободить в первую очередь».
Такой тишины в этой камере не было никогда. Даже неожиданное появление Михаила не вызвало бурных эмоций.
6.
Когда, после встречи с друзьями в квартире Одинцова и продуктивного разговора о будущих совместных действиях, Володя появился дома, Вера Никифоровна и Серёжа почувствовали возбуждение и странное его поведение. Он, ни с кем из них не поздоровавшись, быстро прошёл в свой угол, сел за стол и, молча, уставился в раскрытую книгу. Серёжа оторвался от своих дел и пытался уловить мысль брата, кроме сумбурных, не связанных между собой обрывков, понять Серёжа ничего не мог.
Вошла в комнату мать и тоже с удивлением посмотрела на Володю. Она уже давно, как и Вадим Петрович, могла слышать мысли сыновей и общаться с ними без произнесения слов.
–У тебя что-то случилось, сынок? – обратилась она к Володе, подойдя к нему, и гладя его по голове.
Володя поднял глаза, с удивлением посмотрел на Серёжу, потом на мать, как будто они здесь только что появились.
–Нет, мама. Почему ты так решила?
–Вид у тебя странный: то ли сосредоточенный, то ли озабоченный. И мысли скачут, словно кони необъезженные.
–Да, Вова. Я тоже заметил странность в твоём поведении, – поддержал мать Серёжа. – Ты был у Анастаса?
–У него. Там был Михаил. И Светлана находилась вместе с нами. Она беременная, у них скоро появятся двое деток.
–Это же хорошо. Почему же такая радостная новость расстроила тебя? – спросила Вера Никифоровна.
–Нет, мама. Эта новость меня нисколько не расстроила. Наоборот, я только рад ей.
–Тогда что же тебя взбудоражило? – попытался Сергей снова выяснить причину странного поведения брата.
–Анастас отходит от наших совместных планов, Серёжа.
–Что за планы у вас были, Вова? – заинтересовалась мать.
–Серёжа знает о них, мама. Это связано с тем же мыслетроном, над которым Анастас трудится уже не один год и, к работе с которым, он уже давно привлёк нас с Серёжей и даже Михаила.
–Михаил – это тот самый, который пытался ограбить нас и, которого посадили в тюрьму?
–Да, да, мама. Это он. Но, сейчас я не хочу об этом говорить, у меня голова болит, мне нужно немного отдохнуть.
–Хорошо, Володечка, отдыхай, я не буду тебе мешать, – мать вышла, закрыв за собой дверь. Понятно, что дверь не является преградой для распространения мыслительной энергии братьев, но так Вера Никифоровна показала, что она не будет вмешиваться в разговор сыновей, если они захотят пообщаться.