Маленький мудрец

Однако когда дошло дело до «проректора», он предложил поменять его на «прозектора» – «трупного доктора». Я опять возмутился, и мы сошлись было на «протекторе», который «цепляется за дорогу, пока не износится», но его вытеснил «прожектор» – «луч света в темном царстве». Это была настоящая изюминка, что я ему и объявил. Потом мы заменили «убой» на «удой», «саван» на «Севан» – озеро в Армении (в Армении! У меня екнуло сердце), «палач» на «калач» и «труп» на «труд». Одним словом, оживили мертвое поле.

– Хватит, – сказал Валерий, – хватит на сегодня.

Я увидел, что он нервничает. Он как-то вдруг замкнулся, перестал на меня реагировать, потом запрыгнул на кровать и повернулся к стенке, напоминая обиженного ребенка. Я тоже завалился на свое ложе, закрыл глаза и стал думать о Еве. Как-то странно все выходило. Казалось бы, после вчерашнего свидания мы должны быть неразлучны, но Ева совершенно не стремилась к этому. Ни взглядом, ни словом она не выдавала, что между нами что-то произошло. А ведь произошло, произошло! Никто не мешал мне окунуться в воспоминания, и я окунулся, и меня бросило в жар. Не так, конечно, как вечером от этого самого армянского поцелуя, но все-таки… Незаметно накатил сон, и я во сне пережил то, что еще вчера пережил наяву. Вдруг кто-то (совсем не Ева!) громко произнес мое имя. Я проснулся с неудовольствием. Валерий сидел на кровати, свесив ноги, и смотрел на меня полными тревоги глазами.

– Что с тобой? – удивился я.

– Я чувствую, – проговорил Валерий осипшим голосом, – я чувствую беду. Я так же чувствовал в тот вечер, когда Лика сорвалась с трапеции. Я тоже тогда места себе не находил… Ты знаешь, когда меня толкнуло вот сюда? – Он показал на середку грудной клетки. – Я тебе скажу. Когда они говорили по-армянски. Я узнал одно слово. Это эстонское слово. Это слово, верней, два слова – «Суур Кару». Означает «Большой Медведь» – название маяка, который расположен километрах в пяти отсюда. То ли в интонации я услыхал что-то тревожное, то ли просто какое-то шестое чувство, не знаю…

А я поверил. Я поверил в его предчувствия, как давно уже поверил в его способность читать мои мысли. Я никогда не пытаюсь докопаться до природы непонятных вещей. Говорю себе, что есть, наверное, какое-то объяснение, но мне оно недоступно. И все. И не переживаю.

– Что же делать? – с тоской проговорил Валерий.

Я пожал плечами. Воцарилась оглушительная тишина.

В этот момент раздался стук в дверь. Валерий вздрогнул и проговорил:

– Войдите.

В следующий момент вздрогнул я.

Потому что дверь отворилась и вошла Ева.

На ней было умопомрачительное платье. Вернее даже так: сама Ева была умопомрачительной, а платье подчеркивало ее красоту, открывая все, что можно открыть, и даже чуть-чуть того, чего открывать нельзя.

Мне захотелось сказать: «Ты очаровательна!» Но я, как всегда, замешкался. И вдруг услышал низкий, чуть сдавленный голос Валерия:

– Вы очаровательны!

– Спасибо! – она улыбнулась. – Вы извините меня, пожалуйста, за вторжение. Но я пришла к вам с просьбой. Я прошу вас сопровождать меня в ресторан. Госпожа Маале говорила, что в городе можно пойти в ресторан. Автобус будет проходить через тридцать пять минут. – Она вздохнула и добавила. – Мне очень хочется. Обратно мы приедем на такси. – Она смутилась.

– Такси я оплачу… И ужин тоже.

Тут Валерий спрыгнул с кровати и принял театральную позу.

– Мадемуазель, – заявил он важно. – Вы имеете дело с джентльменами. Которые почтут за честь… Потрудитесь оставить нас на десять минут. Мы соберемся.

– А вы знаете, где в городе ресторан? – спросила Ева.

– Да, конечно, – с пафосом заявил Валерий, этот маленький д'Артаньян, – возьмем, например, ресторан «Старая мельница». В нем провел я лучшие часы своей юности. – Он вышел из образа, развел руками и засмеялся: – А других ресторанов на острове и нет.

Ева тоже засмеялась и сказала уже по-свойски:

– Ну, собирайтесь.

Возможно, эта круглая невысокая башня, облицованная блестящим декоративным кирпичом, и была когда-то мельницей. Она и сейчас была увенчана мельничными крыльями, которые едва шевелились, послушные любому дуновению ветра. Было совершенно ясно, что они не связаны никаким приводом ни с какими жерновами. Башня была двухэтажной. На втором этаже имелись аккуратные квадратные окошки. Черная дубовая дверь держалась на массивных кованых петлях, под стать которым были позеленевшие от времени медные уголки и ручка-кольцо, которой при надобности можно было стучать в дверь. Над дверью полукругом красовались медные латинские буквы.

– «Вана вески», – прочитал Валерий. – Это означает «Старая мельница». Пойдемте.

Я дернул за дверное кольцо. Массивная дверь на удивление легко поддалась, и мы оказались в залитом светом вестибюле с пустующим по летнему времени гардеробом и курительными столиками возле кожаных диванов. На второй этаж вела винтовая лестница, по которой и совершил подъем наш небольшой отряд, возглавляемый Валерием. Зал против моего ожидания оказался довольно просторным, словно бы внутренний объем был больше наружного. Здесь имелось все, что полагается в ресторане: стойка бара, эстрада для оркестра и круг для танцев. Столики были накрыты добротными зелеными скатертями, оркестр и официантки – в национальных одеждах. Метрдотель в белоснежной рубашке и затейливой зеленой жилетке с вензелями устремился к нам с радостной улыбкой. Улыбка была не казенной, а самой искренней, но предназначалась она только одному из нас, а именно Валерию. Нам мэтр вежливо кивнул, с Валерием же поздоровался за руку, не постеснявшись присесть возле него на корточки. Они обменялись веселыми возгласами, мэтр похлопал Валерия по плечу, тот тоже не остался в долгу, постукал кулачком по спине своего, как было понятно, старого знакомого.

– Это мои друзья, – представил нас Валерий. – Они русские. Ева и Евгений.

– Очень приятно, – отозвался метрдотель. И представился. – Арво.

Короткий поклон, и Арво повел нас к свободному столику. Раскрыл меню в солидном кожаном бюваре и положил его перед Евой. Едва он отошел, появилась официантка с кувшином пива и наполнила небольшие стеклянные кружки.

Валерий пояснил, что пиво местное, тоже называется «Вана вески», причем один кувшин на столик подается бесплатно.

О-ля-ля!

Мы сделали заказ и принялись оглядываться вокруг себя.

Оркестр, хоть и был одет в старинные деревенские камзолы, белые чулки и грубые башмаки, мелодии исполнял больше современные, самых разных ритмов – от блюза до рок-н-ролла. Народ охотно танцевал, после каждого танца награждая оркестр аплодисментами. Иногда к микрофону подходила солистка, этакая прибалтийская «барышня-крестьянка». Она пела эстонские песни, чаще всего это были вальсы и польки. Тут уж танцевали буквально все, многие при этом подпевали. Среди танцующих мы увидели и своих соседей по пансионату: шведов, Жака и веселую чету пожилых американцев. Недолго же они высидели в нашем уединенном уголке! «Да, – подумалось мне, – все дороги ведут в Рим».

Валерий подергал меня за рукав. Когда я наклонился к нему, он произнес, хитро сощурившись: «Все дороги ведут в Рим». Я уже не удивлялся.

Тут появился метрдотель Арво. Он принес две кожаные диванные подушки, для того чтобы приподнять Валерия над пространством ресторанного столика. Когда мой друг водрузился на надлежащую высоту, между ними завязался какой-то разговор, причем мэтр на чем-то настаивал, а Валерий отказывался. Он часто произносил «эй» – это эстонское отрицание, я уже знал. Отказывался, отказывался, но потом, судя по всему, согласился, потому что метрдотель Арво обрадовался, разулыбался и вспомнил наконец о вежливости.

– Уважаемый Валерий согласился станцевать нам брейк, – объяснил он по-русски. Я вопросительно посмотрел на составителя сканвордов. Валерий развел руками.

– Этот Арво… Я не смог ему отказать. Мы с ним – одноклассники.

Принесли заказ. Я разлил коньяк и минеральную воду и предложил какой-то дурацкий тост: за любовь и дружбу или что-то в этом роде. Мне очень хотелось выпить, чокнувшись с Евой и глядя в ее глаза. И мы все чокнулись, и я действительно смотрел и смотрел в упор на Еву, потягивая напиток ее предков. Я уж не преминул попросить, чтобы коньяк принесли именно армянский. И этот коньяк, и этот тост, и этот взгляд, и ее полуулыбка казались мне судьбоносными.

Валерий же не пил ни коньяк, ни воду, не притронулся и к еде.

– Мне работать, – хмуро сказал он. – Я потом.

До его «работы» я успел дважды станцевать с Евой.

Стоит ли говорить, что я мог бы и не пить свой коньяк, голова и так шла у меня кругом. Во время танцев мы молчали, язык взглядов заменял нам слова. Ева постепенно прижималась ко мне все теснее, я воспринимал подробности ее прекрасного тела и один раз, не сдержавшись, поцеловал ее где-то возле уха. Душа моя, естественно, воспарила и парила бы долго на небывалой высоте, если бы Валерий не бросил мне за столом довольно пошлую фразу. Он произнес своим низким ущемленным голосом:

– Танцы-шманцы-обжиманцы…

На какое-то мгновение я его возненавидел, потом мгновение это прошло, я принялся за отбивную, а потом какой-то парень возник у нашего стола и пригласил Еву танцевать. Ева кивнула и поднялась с места, даже не оглянувшись на меня, хотя я был ее кавалером этим вечером – и по чувствам, и по обстоятельствам. Парень был молод, гораздо моложе нас – нам всем троим было под тридцать, а парню, как мне показалось, не было и двадцати. Он был хорошо сложен: фирменная майка облегала спортивный торс. Волосы светлые, глаза – голубые. Лицо его показалось мне знакомым. Хотя откуда здесь, на эстонском острове… Он был пьян. Прядь волос, не откинутая вовремя со лба, закрывала правый глаз. Вместо того чтобы убрать ее, он скособочил голову и сказал, глядя на Еву левым глазом:

– Привет. Пойдем?

На чистом пьяном русском языке.

Ева, как я уже говорил, кивнула и поднялась с места, отодвинув стул. Даже такой малости, как отодвинуть даме стул, он не удосужился сделать. Зато схватил Еву и сжал ее с такой силой, что она вынуждена была упереться руками в его плечи, чтобы хоть немного отстраниться от пьяного хама. Я, насколько позволяла обстановка, высматривал их среди танцующих. Вот они обменялись какими-то фразами. Потом Ева что-то говорила, а он кивал. Потом, видимо, распалился и стал ее грубо лапать – до такой степени, что танец у них сам собой прекратился, Ева вскрикнула: «Пусти же», я, вскочив с места, подбежал к ним и схватил этого козла за плечи. Он оглянулся злобно, но Еву не отпустил. Тут рядом со мной оказались миниатюрный Жак и верзила-швед из нашего пансионата, и втроем мы легко освободили даму из нелепого плена. Тем более что парня этого уже удерживал, оглаживал и успокаивал его приятель, который сказал ему по-русски, но с акцентом:

– Я сейчас отвезу тебя на маяк.

В ответ послышалось:

– А я еще не нагулялся.