Живица. Исход

«Смеется, бессовестный! И что смеешься!» – так хотелось с гневом укорить, но опять же лишь робко сказала:

– Не надо.

А он уже обхватил, сжал ее хрупкие плечи, привлек и поцеловал в сжатые губы. Она все же оттолкнула его в грудь.

– Уйди! – выкрикнула громко и, стыдясь, закрыла лицо ладошками. – Уйди, бессовестный, уйди! – тише повторила она, вздрогнув вся, и слезы сами собой поплыли по щекам. И на какое-то время охватило безволие…

Те же сильные руки толкали ее, казалось, в пропасть. Она прятала лицо и повторяла, как если бы и слов других не знала:

– Не надо…

А когда Анна окончательно рухнула в эту пропасть и открыла глаза, то прежде всего удивилась тому, что лежит на диване и что в учительской темно.

– Да что это такое на самом-то деле! – Она мгновенно вдруг отрезвела, рванула, как птица из рук ловца, но было уже поздно. И Анна лишь шумно вздохнула.

Несколько сочинений так и остались непроверенными.

* * *

Виктор приходил по ночам, как лис на жировку. Анна боялась и его, и уединения с ним, боялась посторонних глаз и языков, но изменить что-либо не могла. Она страдала, связь была для нее противной, неестественной, из души так и не ушло гадливое чувство, которое осталось после учительской. Лишь в забытьи это чувство как будто исчезало, тогда становилось жаль себя – и она плакала. Не раз решала: последняя уступка. Но приходил он, и она безропотно подчинялась.

Когда же Анна, точно проснувшись, почувствовала себя иной, женщиной, когда взглянула на свет иными, удивленными глазами, когда обновленная, как трава к солнцу, потянулась к Виктору – он неудержимо начал ускользать. Она встревожилась и сама уже искала встреч, а он уходил, как вода через сети. Наконец поняв, что обманута и теперь не нужна, Анна постаралась убедить себя, что во всем сама и виновата. А если виновата, значит, и заслужила, а если заслужила, стало быть, это и есть твой крест.

Даже при мысли о Викторе ей становилось стыдно – за себя.

9

Осыпалась черемуха, отзвенели колокольчики сирени – явилось лето. Не верилось, что учебный год закончен. Настало время учительских отпусков. Но Анна пока работала. Отбыв в школе тарифные часы, она днями и вечерами куковала в своей каморке: ждала от мира каких-то чудодейственных перемен, но их не было, перемены происходили, однако лишь внутри её самой.

Однажды ранним вечером на пару с хозяйкой она сидела возле дома на скамеечке. С Волги тянуло теплой сыростью и древесной прелью. Воздух на вкус казался кисловатым, но дышалось легко.

– Баишь, ваши домой уехали? – с погоды перевела разговор Мурашкина.

– Да, еще в апреле уехали. – Анна поморщилась, её слегка подташнивало. – Плохо, а тянет. Говорят, лучше ни картошке сидеть, зато дома.

– И то, знамо дело… А ты чаешь, что наши-те злятся? Думаешь, на приезжих? Нет. Люди все одинаки, Божии. Деревню, сады, землицу жаль. Мы ведь испокон веку здеся-тко жили, угодно и всего вдосталь. А теперь хошь не хошь, а всё рушится, разор…

– Зато гидростанцию построят.

– Построят… А вот озер, мужики калякают, не будет, поймы тоже, и рыбку изведут. Да что там… – Мурашкина вздохнула. – Не своя воля.

– А у нас вот, в Перелетихе, так… – Анна недоговорила, вздрогнула и оцепенела. Из мурашкинского проулка появился Виктор. Рядом с ним, нет, чуточку впереди шла девушка. Красивая прическа, красивое лицо и одета красиво. Виктор что-то говорил ей, как если бы оправдывался или заискивал…

– Ишь, что рожей, что одёжей – взяла, – сочувственно определила Мурашкина.

Анна как будто теперь только и поняла, что Виктор никогда не вернется и что оставаться работать в школе никак нельзя.

* * *

Спустя неделю она отправилась на Финский поселок – туда, где зимой по гриве курились палатки. Там уже построили два двухэтажных из брусьев дома, пять засыпных бараков и целую улицу стандартных финских домиков, поэтому и назвали поселок Финским.

В отделе кадров «Гэсстроя» ей предложили место в расчетной группе и секретарскую работу.

– А если желаете, можно и на объект, – сказал инспектор.

* * *

– Что это вы, Анна Петровна, год отработали – и в бега? – крайне удивленная, холодно спросила Людмила Станиславовна

– А я не бегу. – Внешне Анна была спокойна, но уклонилась от встречного взгляда. – Я перехожу на другую работу.

– Куда же это вы? Интересно знать.

– В бетонщицы.

– Ну, милая, какой же из вас бетонщик! Шутить изволите! – Она мгновенно переключилась на игривый тон: – Токарь, пекарь, кочегар.

– Какая из меня вышла учительница, такая выйдет и бетонщица.

Людмила Станиславовна насторожилась:

– Вы к чему это?

– К тому: ведь по моей вине из тридцати учащихся одного исключили, двое остались на осень, а остальные – обозлились.

– Ну, зачем так, Анна Петровна! Вы же прекрасно знаете, что четвертый класс – трудный и не так-то уж и плохо закончился ваш год. Нет, простите, это не главное!

В Анну точно плеснули кипятком.

– Что же главное?! Что? – Анна поджала губы и еще больше подчеркнуто закончила: – У вас всё не главное.

Людмила Станиславовна прищурилась, ответила броско, как бы принимая вызов:

– Однако можно подумать, что я лично или кто-то из моей семьи вас кровно оскорбили.

«Она все знает!» – вдруг поразила догадка; сердце екнуло, оборвалось и запостукивало где-то в животе. А директор, точно усмехаясь, размашисто, по-мужски подписала заявление.

– В районе получите трудовую книжку, там же через банк вам оформят денежный расчет. Но помните: вас могут задержать – не по-моему желанию, после училища положено отработать три года по направлению. Хотя и это не главное, – с иронией заключила она.

Но Анна уже не могла отвечать, молча взяла заявление и, как в полусне, вышла из кабинета.

Глава третья

1

Из отдела кадров с направлением Анна пришла к Соловьеву, к председателю постройкома. Встретил он приветливо, долго смотрел рассеянно, после чего, как будто спохватившись, резко сказал:

– Садитесь… Образование?.. Почему учителем не работаете? – Нахмурился. – Да, почему?