Перекати-моё-поле

– Вот вас и буду бить! – воскликнул Порхатов и нахально засмеялся. Он как будто даже развеселился. – Васильев, обыщи попа… Вот они и документы, при себе. А вот и у меня при себе – ордер на арест! Читать, гражданин поп, не разучился… Одевайся и пошли – далеко ехать.

И увезли отца Николая на паре гнедых… Спустя полгода до Смольков дошли слухи, что осудили батюшку на десять лет лагерей строгого режима.

Ревизор

– А вот и к нам приехал ревизор, – сказал вечером отец и с досадой бросил полевую сумку на стол. – А я и без него уже ревизию навел – и все до копеечки учел! – И засмеялся. На этот раз был он не очень пьян, поэтому и засмеялся. – Ревизор – мужик свой: водку садит без закуски. Авось и договоримся. Вот она, хрюшка, и выручит!

Мама сложила руки на груди, как будто силилась решить неразрешимую задачу. С досадой и с презрением усмехнулся отец.

– Ну что ты? Не напрягай мозги, все равно ничего не придумаешь… Наверно, не посадят твоего тирана. А вот от поросенка нам останутся… уши.

На следующий день после полудня отец привел ревизора обедать. Был он, действительно, странноватый – маленький, толстенький, нескладный, как будто сутулый и спереди и сзади, легкий на ногу, подвижный и разговорчивый. Он бесконечно задавал вопросы: «А щи будут с мясом?.. А картошка с мясом в горшочке?.. А горилочка е?..» И на всякий ответ отца одобрительно повторял: «О, это хорошо!» Он и за столом удивил: ел слишком быстро и много, а водку не глотал, а выливал в горло, как в трубу, хлопал глазами и повторял: «Это хорошо!».

Провожал отец ревизора уже вечером, но и тогда он неуемно все повторял: «А горилочка е?» Отец разводил руки: кончилась. И на это ревизор отвечал: «Это хорошо».

Предписание было такое: в трехдневный срок погасить растрату на сумму 1 273 рубля 80 копеек. Квитанцию банка предоставить ревизионной группе в указанный срок. В противном случае дело по растрате будет передано в следственные органы районной прокуратуры…

Поросенку, за которым и я ухаживал, к которому привык и который к тому времени стал уже настоящим боровом, наступил последний день. И когда утром я увидел, какие два ножа готовил отец, у меня и голова пошла кругом. Это ведь сейчас в нашего Борьку отец и вонзит громадный кинжал!.. И меня охватил нервный страх. Что это было! Я зажимал уши ладонями, закладывал пальцами, кричал и лез под подушку, но не визг даже, а утробный рев разрывал мои перепонки. И такое продолжалось не менее получаса. Я и сам ревел, как под ножом.

Весь день отец возился со свиной тушей. А на следующий день увез на рынок. Дома осталась свиная голова, опаленная шкура и четыре ножки – и я мысленно клялся, что ничего из этого есть не стану. Отец представлялся мне палачом – о, эти ужасные ножи!

Квитанция на указанную сумму растраты была сдана вовремя.

Кем быть?

Накануне весенних каникул Наталья Николаевна провела с нами беседу на тему «Кем быть?». Для начала она выразительно вслух прочитала стихи Маяковского «Кем быть?» – и сделала вывод:

– Хотя все работы и хороши, но выбирать надо на свой вкус, по своему призванию, по себе. Вот я и хотела бы послушать – кто кем желает стать? Особенно старшеклассники. У вас выпускной год, вы сдадите экзамены и получите свидетельства об окончании начальной школы. Дальше, если будете учиться, а учиться надо, то уже в средней группе, – и вам уже надо знать, кем вы станете. Вот и поговорим о призвании, помечтаем. Ну, кто первый? – Она улыбалась прямо-таки счастливо, будто мы действительно могли сорвать, как яблочко с дерева, каждый свое будущее.

Мы смотрели на нее и невольно тоже улыбались, но молчали.

– Что молчите? Кто кем будет? Скажи, Бутнякова, кем ты хотела бы стать?

Зоя побледнела, потупилась и тихо сказала:

– Учительницей…

– Учительницей? Будешь учительницей! Учись хорошо – и будешь… А почему учительницей?

Но на этот вопрос Зоя и не пыталась ответить… Симка толкнул меня в бок и шепнул:

– Парень, сболтай что-нито. Ино упахтает она всех…

Я встал и, наверное, дурашливо ухмыльнулся, а такое ничего доброго не предвещало – это уж я знал по начальным классам.

– Я, Наталья Николаевна, давно когда-то мечтал стать морячком…

– А что же теперь?

– Раздумал. Морячок утонуть в море может, а чего бы ради тонуть в море?

– Как, чего ради? Матросы и за революцию погибали, за власть народную, и воевали…

– Уполномоченным по заготовкам, – шептал Симка и больно щипал меня за ногу.

– Отстань, гусек… Революция давно была, теперь уж и мировая война кончилась… После войны я и надумал стать уполномоченным по заготовкам.

– Почему же так?

– А что! Приду в деревню: Марья, шерсть сдавай, Валька – молоко неси, Федька – яйца сдавай! А самому и сдавать ничего не надо – очень даже гоже!

– Не сдирают кожу, – шепнул Симка так, что, наверное, и Наталья Николаевна услышала.

Все засмеялись, но невесел был этот смех. Засмеялась и Наталья Николаевна:

– Нет уж, Сережа, в таком случае оставайся лучше морячком… Еще кто смелый?

И вдруг – как будто прорвалось! – посыпались ответы со всех сторон.

– Кем быть? Мало ли кем! – ворчал Федя. – Без пачпорта никем и не быть… А хотенье что… Да и едино в колхозе – колхозница.

Умышленно ли сказал он так или случайно, но, помня, что Наталью Николаевну прозывают Колхозницей, после напряженного затишья все так и покатились от смеха!

Наталья Николаевна постучала по столу карандашом.

– Что же, ветеринаром – это замечательно…

В конце концов, появились и врачи, и агрономы, и лесники, и даже летчики. А когда наговорились сполна, Наталья Николаевна покачала головой и сказала:

– А кто же полеводом будет, кто животноводом, кто же в колхозе станет работать?

Вопрос, как говорится, не в бровь, а в глаз. Никто не высказал желания стать колхозником. И наступило томительное молчание, воистину нечего сказать.

– Вот и не подумали, кто же в колхозе станет работать.

– За палочки-то никто, чай, и не станет, – на удивление всем заговорил молчун Витя.

– За палочки никто не работает – работают за трудодни.

– А какая разница?

– Трудодни оплачиваются.

– Знамо дело: полмешка муки в год! Так и в других колхозах.

– Как это – и в других! Где лучше работают, где урожаи выше – там и оплата выше… Была война, поэтому и трудно. И в городе на ребенка триста граммов хлеба выдают по карточкам. – Наталья Николаевна, видать, перенервничала и уже не давала Вите и слова сказать. А он смотрел на нее – и на лице его отражалось полное безразличие ко всему. – Ты видел, как убирали картофель – сами же говорили: половина в поле остается…

– А и что собрали – все померзло в хранилище до единой картошины! – уместно напомнил Симка.