Перекати-моё-поле

– Какая?

– Да такая наша жизнь и не нужна: тянем, тянем – ни света, ни радости… Сами подневольные и детей растим такими. Без слез и погребут.

– Голод, чаю, мы уже осилили. А вот душа задубела – веры никакой. Иссохла душа. Может статься, отсюда и беды все. Опустошились – вот и не ради чего, вот и руки наложить тянет.

– Так… Это и след понять. Не поймем – со свету и вовсе сгинем.

– Кромешники – вот и отступились от Господа. А теперь – для чего и зачем! Ради земли живем – землю и получим, окромя смерти ничего и знать не хотим… Господи, избави нас от труса. Батюшку явились брать, а мы как курчата от кобчика[42 - Кобчик – ястреб.] под мосты упрятались. А нет бы вышли – не смей! И никаких. Так и отстоять! Терять-то нам что? Нечего. А ведь он ходил и всякий раз ждал этого. И взяли. А мы рабишки, потому нам и жить не для чего. Нет, бабы, лишились заступников – самим надо заступаться. И стоять до последней. Под лежачий камень и вода не течет…

– Так-то так… Да только всё дети.

– Что дети! Наглядятся на нас – будут за спины хорониться.

– Пусто. Мне хоть кол на голове теши, а я все одно баба – так и останусь бабой.

– Все так, а только без Бога – и жить не стоит. Урока нет, коли смерть заповедана…

– А оно и впрямь тяжело, однако. Огороды на носу, сызнова почнут шугать! Ни по какому наряду не пойду, пока со своим не управлюсь – пошли они вон со своими трудоднями!

– Эх, по лафетничку бы да поплакать…

– Вот-вот, на Великом-то посту.

– Да у нас круглый год – Великий пост… А мой тятенька покойный говорил: пост голодного и молитва пьяного до Бога не доходят.

Эх, во субботу день ненастный,
Нельзя в поле работать…

– Только легче не будет – так и сгинем.

– Церкви нет, батюшку увезли, скоро и сами запоем: Бога нет… подъяремные. Как чушки – неба не видим… Господи, побегу – кормить роту…

И потекли по одной, по две, и когда уже совсем завечерело, остались Мамка и Настя, вдвоем. Сидели они возле стола и молчали.

И мы на печи молчали – думали недетские думы.

Дикий лук

За луком мы ходили вдвоем с Федей – все на тот же высокий берег, где резали вербу. Только теперь не по воде переходили лощинку. Лука было много, но он еще не поднялся до сбора. Заостренными палками мы выковыривали лук с головками, и когда наковыряли достаточно, спустились к Суре, намыли лука и наелись с хлебом. Хлеб Мамкин и наш, ржаной, мы разделили поровну. И я удивлялся, что и Мамкин хлеб с диким луком казался мне вкусным. Беленькие головки лука даже сладковатые, но язык палило, мы то и дело зачерпывали в пригоршни воды и полоскали во рту.

– Надо бы еще наковырять лучку, маловато. Манечке надо и Симке, оба хворые. А лучок-дичок – гоже от всех болячек. Чеснок да лук от семи недуг. Во как! Наковыряем, а мыть не станем, он и не подвянет. А Симка, эх, и много луку может съесть! – Федя и глаза удивленные выкатил, и головой покачал. – Летось вот туточки же и Витя был, наковыряли мы лука вдвое, чем теперь. И он на слабо всё съел, и всего-то махонький кусочек хлеба был – ест и ест, и все ухобачил!..

Мы сидели на бережку неуемной Суры. До сих пор речка не вошла в свои летние берега, ярилась, пенилась. Потопленный ивняк пластался по течению, и свинцово-темная вода будто уносила вниз по течению еще одну тяжелую зиму. Удивительная речушка, бедовая! И даже летом, вдруг и взбунтуется после дождя!

– Федя, – говорю я ему, – а вы с Мамкой чего корову не заведете? И жили бы с молочком и с маслом.

– Да ты что, парень! – И как будто замер с открытым ртом. – Ну ты и сбуровил! А корма где? Одного сена сколь надо – стог целый! И комбикорма нужны. А то ведь и будет зиму на помочах болтаться! А покосов, паря, не дают! А если что и дадут, так для козы не накосишь, где-нито в осоке… Я ведь Милке по обочинам да по Лисьему оврагу так по клочку и сшибаю. В лесу косить не дают… А сколь тягот с коровой! Если бы Мамка даже не батрачила в колхозе – и то никак! И налог на корову… Я ведь Милку и подою, и в хлевушке у нее почищу, и на зиму веников наломаю – все сам. Манечка без Милки что бы и делала! Мне, парень, только бы Манечку поднять. Меня, может, и в армию не забреют из-за нее. А мне в армию, как пить дать, надо, я уж из армии не возвернусь. И Манечку утяну отсюда. Она в колхозе помрет раньше срока…