Это было недавно, это было давно. Воспоминания о 30-х, 40-х, 50-х

Она вынесла воду в ковше, помогла Сергею умыться. Затем завела его в дом, перевязала ему чистым полотенцем голову.

Юхим возился с лошадью, готовясь к отъезду. Потом вошёл в дом, молча оделся, и гости тут же уехали.

– А з тобой, красотка, мы ящэ сустрэнемся, – обращаясь к Рике, бросил на прощание Юхим.

До четверга, когда должен был приехать Сергей, оставалось три дня.

«Что делать? – не переставала думать Рика. – Бежать? Куда? В лесу не укроешься – холодно, замёрзнешь. Может быть, уйти в другую деревню и там спрятаться? Удастся ли? Да и найдёт ведь её там Сергей. Что тогда?..»

Не раз, когда в доме не было Марии, подходила она к иконам в углу и шептала молитву.

Наступила среда, а она так ничего и не придумала. «Бог даст, – решила она, – удастся убедить Сергея отказаться от своей затеи».

На этот раз Всевышний, видимо, услышал Рикины молитвы.

В четверг, утром, к Марии явилась сестра Сергея и сообщила, что накануне ночью он был убит в бою с партизанами.

Гибель Сергея вызвала противоречивые чувства в душе у Рики. С одной стороны, она испытывала какоето удовлетворение: не стало врага её родины и её народа, исчезли ощущения страха и внутренней напряжённости, которые были связаны с ним, и в то же время ей было в какойто мере жаль этого парня, которому она, по сути, была обязана жизнью.

Однако, со смертью Сергея полного душевного покоя Рика не обрела. Она постоянно думала о Юхиме и брошенной им на прощание фразе: «А з табой, красотка, мы ящэ сустрэнемся». Это была явная угроза. Что она означала? Была ли это просто болтовня пьяного человека, или за этим скрывалось чтото более серьёзное и опасное? Может быть, Юхим заподозрил, что вовсе она не детдомовская, а скрывающаяся еврейка, которых, слыхала Рика, нередко обнаруживали в окрестных сёлах и расстреливали? Все эти мысли не выходили у неё из головы, омрачали её душевное состояние.

Шла вторая половина февраля тысяча девятьсот сорок второго года. Както в один из дней Мария решила истопить баню и вымыть старую Ганну, а заодно и ей с Рикой вымыться.

Мария возилась в доме, а Рика, принеся воду из колодца, залила её в котёл, растопила печь в бане, затем стала расчищать дорожку от снега. В это время неожиданно во двор ктото въехал. Среди трёх полицейских, соскочивших с саней, Рика увидела Юхима. В тревоге забилось сердце.

– Господи! Он всётаки явился, – подумала Рика. – Что же делать? Они, наверное, приехали за мной?

Она продолжала убирать снег вокруг бани, искоса поглядывая на полицейских и словно их не замечая.

Оставив лошадь за сараем, гости направились в дом.

– Прымай гостей, Марыя! – бросил с порога Юхим. – Мы тут рядом были, дай, думаю, к табе заедем, можа, чаркой угостишь. Больно самогон у тябе добры. А закуску мы свою привязли. Во, возьми. Тут сало, мясо. – Он передал Марии увесистый белый холщовый мешок.

Полицейские разделись и сели за большой самодельный стол, стоявший в столовой, – его сразу после свадьбы смастерил своими руками Илья.

– Баба Ганна жива, здорова? – глянув на печь, спросил Юхим.

– Здорова, – махнув рукой (дескать, какое там здоровье?), ответила Мария.

– Хто гэта там? – зашевелилась на печи старуха. – Ты, Илья? – спросила она, забыв, что Илья давно на фронте.

– То Юхим, мама! – громко сказала Мария.

– А, Юхим, – равнодушно произнесла Ганна и, повернувшись на другой бок, тут же задремала.

– Баню мы сёння истопили, купать яе будем, – сказала Мария.

– А можа, хлопцы, и нам папарыцца, а? – обратился к полицейским Юхим.

– Не, я не хочу, – ответил один из них.

– Я тожа не буду, – отказался другой.

– А я, пожалуй, попарюсь, – сказал Юхим, садясь на скамейку.

Мария между тем поставила на стол бутыль самогона, приготовила закуску. Гости принялись за привычное дело.

– Што гэта твая деука у хату не заходить? – закусывая огурцом, спросил Юхим Марию.

– Хозяством занимается, – ставя на стол сковороду с жареным салом, ответила Мария. – Яна дяучына работящая, добрэ памагае мне.

– Марыя, поросят накормила? – встрепенулась на печи баба Ганна.

– Накормила! – недовольная назойливостью матери, ответила Мария. – Ты спи, спи, мама!

– Ага, – успокоилась старуха.

– Ну, вы тут закусывайте, а я пойду попарюсь, – сказал Юхим, вставая изза стола. – Я мигом.

Мария подала ему кусок чистого серого холста вместо полотенца, и он вышел во двор.

Рика заканчивала очищать от снега дорожку к бане, когда к ней подошёл Юхим.

– Ну, вот мы зноу сустрэлись, красавица. Ты што ж у хату не зашла? Спужалась але брезгуешь?

Глаза Юхима горели недобрым огнём.

– Не брезгую, просто работать надо, – задыхаясь от волнения, но стараясь, как можно спокойнее, ответила Рика.

– Я знаю, ты жыдоука!

Юхим крепко держал её одной рукой за косу, другой – за подбородок. Его налитые кровью глаза сверлили Рику насквозь.

– Русская я!

– Брэшэшь! По глазам бачу. Мяне не обманешь!

– Русская я! Пустите меня, мне больно! Пустите!

– Бальней буде, кали не пойдешь зараз со мной у баню.

Рика поняла, что он хочет от неё. «Нет, только не это!» – подумала она.

– Пустите! Никуда я не пойду с вами!

– Пойдешь! – Юхим намотал её косу на руку и потащил в баню.

– Мама! – успела она от отчаяния крикнуть, прежде чем Юхим заткнул ей рот куском холста.