Великий Наполеон

Но сейчас, в Итальянскую кампанию 1796 года, этот уже хорошо известный арсенал использовал гений и виртуоз.

VIII

Полководцы Республики, как правило, могли рассчитывать на то, что у них будет численный перевес: генерал Дюмурье во время своей кампании 1791 года в Австрийских Нидерландах (современной Бельгии) имел около 50 тысяч человек против 15 тысяч австрийцев. Австрийцы долго держались за счет своего профессионального мастерства, но в конце концов вынуждены были уступить подавляющей массе противника. Итальянская армия отправлялась в поход, имея всего 37 тысяч человек.

Против нее были пьемонтские и австрийские войска, общим числом превышавшие 50 тысяч. Но генерал Бонапарт отличался от генерала Дюмурье – немедленно после вторжения в Италию он всеми силами, что у него были, атаковал австрийцев у Монтенотте. Их главнокомандующий, генерал Болье, с основной частью своей армии находился южнее и на помощь им не поспел. Уступая австрийцам в общем количестве солдат, Бонапарт за счет быстроты и решительности своих действий создал то самое подавляющее численное превосходство, которое имел Дюмурье, но не повсюду, а только в нужном ему месте, – и победил.

Тут же, не теряя ни минуты, он развернул свою армию против войск Пьемонта и разгромил их наголову. Позднее специалисты посчитали, что достигнутые Итальянской армией результаты – «…шесть побед в шесть дней…» – были на самом деле одним непрерывным шестидневным сражением. Уже 28 апреля Пьемонт запросил перемирия.

Оно было ему даровано, но на тяжелых условиях: король Пьемонта, Виктор-Амедей, сдавал без боя две сильные крепости, обязывался не пропускать через свою территорию никаких других войск, кроме французских, отказывался от Ниццы и от Савойи (уже, впрочем, и так оккупированных французской армией) и обязывался поставлять Итальянской армии все необходимые ей припасы. Но у Виктора-Амедея и выхода не было – ему грозили тем, что отберут у него его столицу, Турин.

Следующим пострадал герцог Пармы. Он, собственно, с Францией не воевал и всячески настаивал на своем нейтралитете. Генерал Бонапарт доводам его не внял. На Парму была наложена контрибуция в два миллиона франков золотом, и уж заодно – герцогству было велено немедленно выделить для нужд французской армии 1700 лошадей. Это было важно – Бонапарт начал поход, имея только две сотни мулов для всех своих транспортных нужд и практически не имея кавалерии.

10 мая 1796 года произошло знаменитое сражение при Лоди. Бонапарт сам со знаменем бросился на мост, под картечь. В завязавшейся отчаянной схватке он был ранен и даже сброшен с моста, уцелев просто чудом. На эту тему, многократно обсуждавшуюся в литературе, мы можем привести два крайне отличающихся друг от друга мнения.

Первое из них принадлежит истинному литератору и интеллектуалу, Дмитрию Сергеевичу Мережковскому:

«…Он упал в болото, угруз по пояс в тине; барахтался и только еще больше угрузал. Хорошо было стоять на мосту героем, но скверно сидеть лягушкой в болоте. Слышал, казалось, и сквозь шум сражения только тихий шелест сухих тростников над собой; видел только серое, тихое небо, и сам затих; ждал конца: то ли тина засосет с головой, то ли австрийцы зарубят или захватят в плен. А может быть, знал – «помнил», что будет спасен…»

То есть храбрый генерал «знал – помнил», что будет спасен, и во всем происшедшем Дмитрию Сергеевичу виден Перст Судьбы. Этот речитатив «знал – помнил» он вообще повторяет на страницах своей книги очень охотно.

Дэвид Чандлер [2], профессор военной истории в Королевской Военной Академии, преподававший также в военных школах США и получивший от Оксфорда почетную докторскую степень, куда более прозаичен. Про эпизод с мостом в ходе сражения при Лоди он сказал просто:

«Повезло...».

IX

15 мая 1796 года французские войска вошли в Милан. За день до этого генерал Бонапарт отправил Директории в Париж донесение:

«Ломбардия принадлежит Республике».

Город Ливорно был занят без боя – просто туда был направлен отряд под командой расторопного и исполнительного офицера. Звали его Иоахим Мюрат, и он был знаком Бонапарту по Парижу. B день 13 вандемьера, при подавлении роялистского восстания, он послал его в пригородный военный лагерь за пушками – приказ был выполнен быстро, и пушки доставлены вовремя. Так что в Ливорно отправлялся человек надежный, и он не подвел и на этот раз.

Генерал Ожеро занял Болонью. Великое герцогство Тосканское было занято, можно сказать, мимоходом, хотя, как и Парма, было нейтральным – но такие мелочи генерала Бонапарта не интересовали. Убийством пяти французских драгун в Луго (недалеко от Феррары) он заинтересовался гораздо больше. Туда был послан карательный отряд, который разгромил и разграбил город до основания, истребив в нем все мужское население в возрасте старше 16 лет. Количество изнасилований учету не поддается.

Армия, не задерживаясь в Тоскане, двинулась на осаду неприступной крепости Мантуя, где засел австрийский гарнизон. Уже под Мантуей Бонапарт получил известие о том, что на выручку крепости из Тироля идет сильная австрийская армия под командой генерала Вурмзера. Этот генерал оказался орешком покрепче разбитого французами Болье – он шел к Мантуе, невзирая на все попытки задержать его, и сумел разбить сперва корпус Андре Массена, а потом – Ожеро.

В тылу у французов был Пьемонт, через который и шли все коммуникации между Итальянской армией и собственно Францией, и что может там случиться, наглядно показал случай в Луго.

В таком трудном положении Бонапарт снял осаду Мантуи. Войска Вурмзера вошли туда, можно сказать, с триумфом – и тут узнали, что тем временем французы напали на австрийский корпус, который шел к Милану. Вурмзер двинулся на выручку, но не успел – корпус был к этому времени вдребезги разбит, и ему самому пришлось думать уже не о победе, а о спасении.

Генерал не посрамил своей репутации – Бонапарт его не поймал, и он смог уйти от него и запереться в Мантуе – но теперь Вене надо было думать о том, как выручить из беды самого Вурмзера. В Северную Италию была направлена спешно собранная австрийская армия, уже третья по счету, под командой генерала Альвинци.

В ноябре 1796 года она была отброшена французами в сражении при Арколе и отступила с большими потерями.

Через полтора месяца после этого, в битве при Риволи 14–15 января 1797 года, Альвинци был разбит окончательно, наголову, и с остатками своей армии буквально бежал к перевалам через Альпы, только и надеясь на то, что ему удастся спастись в Тироле.

В итоге, потеряв всякую надежду на выручку, в начале февраля Вурмзер капитулировал и сдал Мантую. Наполеон Бонапарт принял генерала Вурмзера самым дружеским образом. Видимо, оценил в коллеге профессиональные качества.

А потом пошел на север, угрожая уже самой Австрии.

X

В начале апреля 1797 года генерал Бонапарт получил послание из Вены – его уведомляли, что австрийский император Франц хотел бы начать переговоры о мире. Дело было в том, что собранная с бору по сосенке новая австрийская армия, на этот раз под командованием эрцгерцога Карла, после нескольких неудач отступала, а в Вене уже и вовсе шептались, что в Шенбрунне пакуют коронные драгоценности и куда-то их увозят.

Переговоры начались в Леобене, небольшом городке в Штирии, и окончились до того, как правительство Франции успело сказать хоть слово. Генерал Бонапарт сам переговоры провел, сам их окончил, сам подписал все необходимые документы и мнением Директории при этом ничуть не озаботился. Вообще весной 1797 года он занимался главным образом проблемами политическими и дипломатическими, а вовсе не военными.

Даже его февральская военная экспедиция против Папской области – и то носила политический характер. Папские войска потерпели поражение, и с побежденных была взыскана огромная контрибуция в 30 миллионов франков золотом, не считая того, что армия награбила на месте, так сказать, по ходу дела. В Париж отправлялись картины, скульптуры и, самое главное, звонкая монета, которая помогала держаться шаткой системе французских государственных ассигнаций.

Вот это последнее обстоятельство – как и то, что немалая часть денег прилипала к рукам высоких персон в правительстве Республики, – и давало генералу Бонапарту нужный ему политический эффект. Он становился лицом несменяемым, и его даже не пожурили за самостоятельное заключение перемирия с австрийцами, хотя это явно выходило за пределы его полномочий.

Он не постеснялся и окончательный мир с Австрией заключить сам – в мае 1797 года его войска, прицепившись к инциденту в Венеции, заняли все владения Светлейшей Республики. Теперь, в Кампо-Формио, он предложил австрийцам компенсацию за их потери. Владения Венеции в Италии переходили к созданной им Цизальпинской Республике, а сам город на лагунах, так уж и быть, он отдавал Австрии.

Генералы все-таки не так уж часто создают вассальные государства для своей страны по собственной инициативе, но Бонапарту простили и это. Он сумел оказать Директории важную услугу – его подчиненный, генерал Бернадотт, перехватил в Триесте некоего графа Д’Антрага, эмиссара роялистов.

В бумагах, найденных у него, обнаружились неопровержимые доказательства заговора, в котором участвовал генерал Пишегрю, отважный завоеватель Голландии, а ныне – президент Совета Пятисот, главного органа законодательной власти Республики.

Документы были срочно отправлены Баррасу. Тот не стал торопиться, а сперва подтянул к столице верные части, дождался посланного ему из Италии генерала Ожеро, получил срочно отправленные Бонапартом в Париж 3 миллиона франков – естественно, в золоте – и только тогда начал действовать. 4 сентября 1797 года в Париже прошли массовые аресты, в число подозреваемых включили и двух членов Директории, чьи имена оказались упомянуты в захваченных в Триесте бумагах, – Бартелеми и Карно, и дело было сделано.

Баррас в сентябре полностью победил своих соперников в Париже, а в октябре Наполеон Бонапарт заставил австрийцев подписать в Кампо-Формио тяжелый для Австрии мир, куда больше походивший не на мир, а на капитуляцию.

В ноябре он получил извещение из Парижа: «…его присутствие в столице совершенно необходимо…» Его ждала там триумфальная встреча – и даже день для нее был уже назначен.

10 декабря 1797 года.

Примечания

1. Politics and War, by David Kaiser, Harvard University Press, 1990, page 216.

2. Дэвид Чандлер, английский историк, специалист по Наполеоновской эпохе. Преподавал в Сэндхерсте, английской Военной Академии, и в нескольких высших военных учебных заведениях США. Получил докторат в Оксфорде.

Неспособность повиноваться и последствия этой неспособности

I

Генералу Бонапарту приписывается следующее изречение: «…взбунтовавшуюсяармиюнеобходимо илираспустить, или залить кровью…».

Сказано так, как он обычно и выражался, – коротко и ясно. Так что, возможно, эта четкая формулировка действительно принадлежит ему. Однако достаточно простого здравого смысла, чтобы понять, что для любого правительства офицер, «…потерявший способность повиноваться…», – вещь крайне неудобная. И в этом смысле генерал Бонапарт представлял собой явную опасность. Он сам говорил, что в Италии он скорее государь, чем генерал, – и члены Директории ощущали это очень отчетливо. Они пытались принять какие-то меры – ну, например, послали ему подмогу под командой Келлермана, причем Келлерман должен был действовать сам по себе, независимо. Бонапарт резко восстал против разделения командования, заявил, что один плохой командующий лучше, чем два хороших, и предложил свою отставку. Менять популярного военного лидера в момент, когда он шел от успеха к успеху и слал в Париж огромные трофеи и просто поток золота, на котором держалось казначейство Республики, было не с руки. Уж не говоря о чисто частных ответвлениях этого потока в карманы чрезвычайно влиятельных лиц…

Так что его оставили на месте, в надежде убрать в тот момент, когда кампания закончится. Однако генерал Бонапарт заканчивать военные действия и не думал, а все расширял и расширял их, и волей-неволей приходилось посылать ему подкрепления и одобрять задним числом сделанные им распоряжения – а когда Директория сделала попытку перехватить у своего слишком способного полководца инициативу и закончить войну с Австрией победоносным миром, Бонапарт подписал договор с австрийцами самостоятельно – и в глазах общественного мнения вся заслуга досталась ему.

Он явно не собирался покидать Италию.

Тогда Директория начала принимать определенные меры. Генерала Ожеро, посланного Бонапартом в Париж для помощи Баррасу и его коллегам в подавлении «заговора Пишегрю», наградили и назначили командующим Рейнской армией, сравняв его в статусе с его бывшим командиром. Бонапарта это не смутило – Ожеро он уже знал и ровни себе в нем не видел. Тогда был измыслен ход похитрее. Начальник штаба Итальянской армии, генерал Бертье, явившийся в Париж с трофеями и захваченными знаменами, получил распоряжение от правительства: немедленно возвратиться в Италию и передать, что Бонапарта ждут в столице. Героя ожидает встреча, достойная его подвигов, а сменить его на посту командующего Итальянской армией должен он, генерал Бертье.

Делать было нечего – неподчинение означало бы мятеж. Надо было выбирать между триумфом и мятежом.

Генерал Бонапарт выбрал триумф.