Никифоров лежал в отдельной палате. Лежал на животе, неудобно вытянув подвешенную на шнурах руку в гипсе. Худое лицо его заросло щетиной, глаза ввалились. Он встретил их приветливо, но говорил так мало и неохотно, что они вскоре заторопились.
– Погоди, Иван Трофимыч, – вдруг спохватился Федор, когда они уже подошли к дверям. – Останься на два слова, а?
Сергей и Еленка вышли, а Иван вернулся к Никифорову и сел на табурет возле его головы. Федор молчал.
– Может, лекарство какое нужно или еще что? – спросил Иван.
– Да не в этом дело, – вздохнул Федор. – Тут, понимаешь, баба моя в суд подавать надумала. Нажужжали ей, понимаешь.
– Не знаю, – сказал Иван, подумав. – Может быть, правильно.
– Да что правильно, что? – зло дернулся Федор. – Ты меры прими, понял? Она у меня дура, ей что наговорят, то она и делает. А я позора такого…
– Ты, Федя, взвесь все, – мягко перебил Иван. – Ты подумай.
– Так ведь на тебя же – в суд-то!..
– Ну и что? – Иван помолчал. – Если б я преступление совершил, тогда… И тогда было бы правильно, Федя.
– Дурак ты, капитан!.. – Федор дернулся, скрипнул зубами. – Ты, это, не сердись. Не давай ты ей воли, Трофимыч. Позор выйдет. Один позор.
– Посоветоваться бы надо, Федя. С юристом.
– Не надо. Не хочу я этого. Не хочу!.. Обещаешь?
– Ладно, Федя.
– Ну, затем и звал. А сейчас иди. Сестру покличь: боли, мол, начались…
В Юрьевец для консультаций приехал профессор из самой Костромы. Иван случайно узнал об этом и кинулся в больницу. Главврач, недовольно хмурясь, написал записку, предупредив, что профессор – человек занятой и вряд ли согласится ехать в такую даль. И Иван тут же решил, что уговорить заезжую знаменитость сможет только Сергей.
– Понимаешь, я две недели Сашка не видал…
– Что за вопрос, капитан! – улыбнулся помощник. – Надо – значит, надо.
Иван выправил документы на рейс, долго объяснял, как идти, куда швартоваться, где искать профессора. Потом отдал чалку и стоял на берегу, пока катер не скрылся за дальним поворотом.
Налегая на палку, он медленно взбирался по крутой тропинке к поселку. Конечно, можно было пройти до лестницы и подняться по ней, но Иван всегда ходил только здесь. Это была тропинка его детства – узкая, утоптанная до бетонной твердости: даже палка не оставляла следов. Когда-то он на одном дыхании взлетал наверх, а теперь полз с остановками, приволакивая хромую ногу.
Наверху он оглянулся, но катера не увидел даже за первой излучиной: видно, шел «Волгарь» куда ходче своего капитана.
У ворот бревенчатого, в три окна дома он остановился. Низкий штакетник захлестнула малина, и с улицы двор не проглядывался. Иван одернул пиджак, застегнул на горле ворот рубахи, пригладил волосы и распахнул калитку.
За столом в палисаднике полная женщина перебирала клубнику. Она без улыбки посмотрела на Ивана, неторопливо заправила под косынку подбитую проседью прядь.
– Здравствуй, Иван.
– Здравствуй, Надя. – Иван присел, вытянув усталую ногу. – А где же Сашок?
– Сынок! – крикнула женщина. – Сынок, папа пришел!..
Прибежал Сашок, и они долго и старательно мастерили планер, руководствуясь крохотным чертежиком из «Юного техника».
– Ты, сынок, когда с мелочью какой работаешь – клеишь, к примеру, крючок к леске привязываешь или еще что, – языком зубы считай, – говорил Иван, оклеивая бумагой легкие крылья.
– А зачем?
– Для порядка. Сосчитал в одну сторону, тогда считай в другую. Глядишь, и не порвешь ничего, не сломаешь. Работа, Сашок, терпеливых любит, слушается их.
Это был его день. Он выторговал его, когда сын еще ползал по полу, и в такие дни они были только вдвоем: строили, чинили, бродили по лесу или ловили рыбу. Он просто учил сына тому, что знал сам. Поначалу казалось, что знаний этих много – целая жизнь, – но год от году становилось все труднее, и Иван с горечью чувствовал, как гаснет в сыне восхищение его рабочей сноровкой…
Профессор долго читал записку, все время нервно встряхивая листок.
– Это далеко?
– Шесть часов ходу, – сказал Сергей. – Против течения.
– Против течения – это очень хорошо, – неожиданно усмехнулся профессор. – В девять вечера зайдите за мной. Сюда.
Он сунул записку в карман и пошел наверх: на лестничной площадке ждали двое в белых халатах.
– Спасибо! – с опозданием крикнул Сергей, а Еленка испуганно дернула его за рукав:
– Тише!..
Они вышли на улицу.
– А вдруг поможет? – вздохнула Еленка. – Знаешь, мне Пашу жалко. И Федю, конечно, но Пашу – жальче.
– Она и сама жалкая, – сказал Сергей. – Живет, голову втянув, словно вот-вот кто-то ударить должен.
– Так оно и есть, Сережа… – Еленка по-бабьи поджала губы. – Доля у баб такая – каждую минуту удара ждать.
Сергей посмотрел на нее, расхохотался, вдруг шутливо обнял.
– Пусти… – Еленка высвободилась и, чувствуя, что краснеет, поспешно отвернулась. – Может, в кино пойдем?
В кассах широкоэкранного кинотеатра толпились люди. Сергей быстро разобрался, в каком окошке дают на текущий сеанс, занял очередь. Еленка стояла рядом, искоса остро, изучающе поглядывая на соседей.
– Смотри, смотри! – не выдержав, зашептала она. – Чулки красные, а туфельки – черные…
– Ну и что? – спросил Сергей, бесцеремонно оглядев проходившую мимо девушку.
– Смешно. Как гусыня.
– Ты бы не надела?
– Да что ты!.. – Еленка тихо рассмеялась. – Что же тут хорошего?