Дом

– Наташенька, не надо!

– Надо, ещё как надо, – прохрипела Наташа.

Это был не её голос. Голос принадлежал явно другому человеку. Освещённое через окно светом уличного фонаря лицо Наташи изменилось до неузнаваемости. Это было даже не её лицо, а лицо какого-то старого человека, почти даже мужское лицо. Она наклонилась вперёд и лицо начало приближаться к нему.

– Надо, ты отнимаешь её у меня, надо! – зло прорычало лицо мужским голосом.

Рычание становилось всё громче. Николай предпринял ещё одну отчаянную попытку освободиться, но понял, что ничего не получится. Его поразил какой-то запах, неприятно кольнувший в ноздри. До этого он настолько был захвачен происходящим, что не замечал его. Этот запах исходил изо рта Наташи. Это было что-то совершенно новое, ведь он знал все запахи жены, это же был резкий запах серы. Рот Наташи или кто бы это сейчас ни был, широко раскрылся и из него вышло зловещее рычание и неимоверное зловоние. Это было что-то неестественное, что-то звероподобное. Глаза её светились пульсирующим красным светом. Страшная боль пронизывала не только грудную клетку, но теперь уже и всё тело Николая. Он попытался взять жену за талию и отодвинуть, но и эта попытка не увенчалась успехом. Тело жены было абсолютно твёрдым и неестественно холодным.

– На…та…ша… что… это?

Новая волна боли и страха пронзила его тело. Николаю стало трудно дышать, и он потерял сознание.

Просыпался он трудно и долго. Всё тело неистово болело. Он попытался вспомнить причину этой боли, но память восстанавливала прошедшее событие очень неохотно. Какое-то рычание, зловоние, какая-то неистовая сила.

Было уже светло. Жены рядом не было. Была суббота, и, видимо, она дала ему подольше поспать.

Николай сбросил с себя одеяло и медленно встал. Боль с такой силой набросилась на него, что он невольно сморщился и застонал. Что это было? Он надел пижаму и вышел на кухню. Наташа возилась у плиты.

– Наташа, что это было вчера? У меня всё страшно болит. Никогда такого не было.

Жена повернулась к нему. В её взоре он увидел глубокую печаль. Не говоря ни слова, она вытерла руки, подошла к нему и положила свою голову ему на грудь.

– Это я виновата. Прости меня. Коленька, почему ты мне попался на пути? Нельзя мне было брать тебя. Нельзя было! Прости, пожалуйста.

– Наташа, я ничего не понимаю. Что это такое? Ты была какая-то чужая, и даже совсем не ты. Говорю не в упрёк тебе, вижу, что и тебе плохо было?

– Коленька, – еле слышно прошептала Наташа, – мне было плохо, очень плохо. Давай уедем отсюда. А?

– Что значит уедем? Это не выход. Да и куда нам ехать? Некуда. Сама знаешь. Надо разобраться в причине проблемы. С тобой что-то не так. Мне кажется, что ты что-то от меня скрываешь, здесь что-то не в порядке. Вчера ты была явно не в себе, с тобой происходило что-то страшное, совершенно неестественное. Наташа, хоть я и не трусливый, но мне становится страшно, и пока ты мне не скажешь, что с тобой происходит, я не успокоюсь.

Наташа молча кивнула.

– Это была не я.

– Как не ты? А кто же, кто? Это было что-то кошмарное, будто кто-то другой в тебя вселился. Это же невозможно! Надо что-то делать. Я не хочу, чтобы это ещё раз повторилось. Ну, давай пойдём к врачу. Или поедем к какому-нибудь профессору. А? Ну, нельзя же так дальше жить. Нельзя!

Николай взял жену за плечи, немного отстранил и попытался посмотреть ей в глаза. Но Наташа ещё ниже опустила голову. Вдруг со стороны серванта раздалось еле слышное позвякивание посуды. Наташа украдкой повернула в его сторону голову, и Николай почувствовал, как её тело сразу напряглось.

– Что это?

– Что?

– Ну, сервант?

– А что, сервант?

– Наташа, не води меня за нос. Время от времени он почему-то безо всякой причины звенит, и ты каждый раз на это реагируешь. Ведь что-то здесь не так. С мёртвыми предметами никто не разговаривает. Я хочу знать правду. Хватит, понимаешь, хватит!

– Ну, подумаешь, звякнула посуда, – еле слышно прошептала она в ответ. – Может быть, машина проехала или ещё что.

Николай никакой машины не слышал. Но в голосе Наташи он услышал не только бездонную печаль, но и фальшь, и понял, что ничего не добьётся. Воспоминания о происшедшем накануне не давали ему покоя и наводили ужас.

Николай решил поговорить с дядей Сергеем. Может быть, от него можно добиться какой-нибудь ясности.

Спустя несколько дней, когда тётя Лида ушла в магазин, а Наташа прилегла отдохнуть, он осторожно постучал в соседскую дверь. Дядя Сергей сидел в кухне за столом, перед ним стояла бутылка водки, наполовину наполненный стакан, несколько кусков хлеба и разрезанная луковица.

– Здравствуйте, дядь Серёжа, можно войти?

– Заходи, Коля, заходи. Садись вот и давай, выпей со мной.

Дядя был уже явно навеселе. Он встал и освободил заваленный каким-то тряпьём стул.

– Ты, Коля, вовремя пришёл, вот выпить не с кем. Понимаешь? Лидка ушла в магазин и кто его знает, когда придет, а у меня душа истомилась и утешения просит. Только вот закуски путёвой нет, ты уж извини.

Он достал ещё один стакан и, наполнив его водкой, придвинул к Николаю.

– Дядь Серёжа, спасибо вам, конечно, но я вообще-то не пью. Просто зашёл поговорить про жизнь.

Дядя Сергей на минуту застыл, потом наклонился к Николаю и заговорщицки произнёс:

– Ты, паря, учти, настоящие мужики всегда пьют. Это, во-первых. – Он загнул один палец, – а во-вторых, – дядя Сергей загнул второй палец, потом настороженно оглянулся, – в этой семейке не пить ну просто нельзя. Ты меня понимаешь? Хотя без Лидки я никогда не пью, почти никогда. Она не разрешает. Только с ней.

– Дядька зло ухмыльнулся, – блин, боится, что разболтаю чего-нить по пьянке.

Дядя Сергей сел на стул, потом вдруг ударил себя кулаком в грудь.

– Коля, вот как родственнику говорю тебе, как другу, сопьешься ты в этом доме, сопьешься или крыша поедет. Думаешь, я всегда такой был? Э-эх!..

«Ну, всё, – подумал Николай, – сейчас начнётся пьяная болтовня и не выберешься отсюда».

Таким он дядю Сергея ещё не видел. Обычно спокойный и молчаливый, иногда со спрятанной в глубине лица насмешкой, он жил как бы в тени своей властной и всегда чем-то недовольной жены. Из него трудно было вытянуть лишнее слово. В присутствии супруги на его лице постоянно блуждала виноватая улыбка, а если он что-то говорил, то всегда оглядывался на неё. Теперь же его будто прорвало.

– Раньше я, бывало, как что скажу, так всё, все молчат. А теперь? – Дядька махнул рукой, потом опять ударил себя кулаком в грудь, отхлебнул водки. – Ты, Коля, чего не пьёшь-то? Ты пей, пей.

«Только этого мне ещё и не хватало, чтобы он полез выяснять отношения, уважаю я его или нет».

Николай начал было соображать, как ему выбраться из данной ситуации, как его осенила простая мысль. «А народ ведь не зря говорит: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Может быть, воспользоваться ситуацией?»

– Я, Коля, когда-то был большим человеком, работал на стройке прорабом. Если что надо было достать, мне это было раз плюнуть. А теперь, вот видишь, – он повёл взором по скудно обставленной кухне. – И ты знаешь, кто во всём виноват? – Дядя Сергей приподнялся со стула, приблизился к Николаю и прошептал, – Он, гад, виноват, он! Убил бы его, если бы он не был уже мёртвым. Понял?

Он снова опустился на стул и до дна осушил стакан. Потом поставил его на стол и налил ещё водки.

– Не понял, дядя Серёжа, про кого это вы?

– Про кого? А про того, которого Наташкин прадед когда-то кокнул здесь. Понимаешь? Он фраером оказался, прихлестнул за женой прадеда, ну тот его и порешил. А потом в огороде закопал. Так вот он, оказывается, того, жив остался. В Наташкином серванте живёт. Ты понял?

У Николая захватило дыхание. Дьявольщина какая-то! В их серванте живёт какой-то покойник?