Мирай Тойота рассказывает о своем конце

Мирай Тойота рассказывает о своем конце
Brangusis

В жизни Курта Хартлесса, его дяди Мартина и других близких людей появляется еще один очень яркий персонаж – Мирай Тойота. Мирай зарабатывает себе на жизнь тем, что спит с богатыми мужчинами, чтобы получать от них деньги и платиновые украшения. Легкий и открытый по своему характеру, душа компании и человек-праздник, Мирай ни к кому не привязывается и любит брать от жизни все самое лучшее. Однажды он устраивается переводчиком в компанию "Глория", которой заправляют Мартин и Юки. Благодаря своей харизме и мошеннической хватке, Мирай быстро сближается со своими начальниками, и вскоре очередь доходит до знакомства с Куртом. Эта встреча становится судьбоносной, и Мирай начинает понимать, что хочет от жизни нечто более ценное, чем платина и бриллианты.

Содержит нецензурную брань.

Brangusis

Мирай Тойота рассказывает о своем конце

Мирай Тойота – переводчик «Глории»

Внимание! Все персонажи и события вымышлены. Любые совпадения являются случайными.

– Господи, хоть бы он меня прогнал! – скулил Мирай Тойота, выходя из лифта. – Если он меня прогонит, я буду та-а-ак счастлив! Это будет просто лучший подарок на День рождения! Я уж не прошу, чтобы на мой День рождения вообще не случалось никакой мерзости и я спокойно засыпал, не сожалея о том, что родился 20 февраля! Так, спокойно, Мирай! Ты взрослый двадцатисемилетний парень с восемнадцатисантиметровым членом! Неужто ты не справишься с каким-то малолетним дебилом?

Еще раз сверившись с телефоном, он отыскал нужную дверь и, собравшись с силами, неуверенно в нее позвонил.

– Ну, наконец-то! – раздалось за ней. – И года не прошло! Сколько вас можно ждать, козлы?

Дверь распахнул Курт Хартлесс, и Мирай Тойота потерял дар речи от его вида. Он представлял себе отожратого толстощекого европейца с бандитской стрижкой под ежик в спортивных штанах, но никак не тоненького Курта Хартлесса с прелестным лицом, огромными глазами, черными гладкими волосами и в милой белой рубашке с каким-то скромненьким анимешным принтом (кстати, это был подарок Кицуне). Разве так выглядят малолетние головорезы, отмотавшие срок в исправительной колонии, укокошившие двоих человек, ставшие свидетелями убийства собственных родителей и страдающие от какого-то жесткого психического заболевания?

– Э-э-э, Вы кто? – вякнул Курт, откровенно пялясь на Мирая своими огромными черными глазами.

Тот вышел из ступора и поклонился.

– Меня зовут Мирай Тойота, я работаю переводчиком в «Глории». Мои любимые начальники попросили меня присмотреть за племянником Харатересу-сана.

– А, это я, – ответил Курт растерянно и неловко поклонился в ответ. – Меня зовут Курт. То есть, Куруто. Куруто Харетересу.

Когда позвонил змеючий Юки и сказал, что не сможет с ним посидеть (потому что им с Мартином нужно срочно ехать в Киото, ибо в тамошнем филиале «Глории» случилась авария и присутствие их обоих крайне необходимо) и за Куртом приглядит их переводчик, некий Мирай, тот тоже нафантазировал себе невесть что, но только не Мирая Тойоту. Потому что Мирай Тойота был очень привлекательным и ухоженным молодым человеком ростом метр восемьдесят, сильно похожим на женщину. Он был тонкокостным, обладал нежными и аккуратными чертами лица, глаза у него были карие и по-европейски большие, а волосы довольно длинные, волнистые, осветленные до каштанового оттенка с выжженными прядями. Если уж совсем конкретно, цвет его волос чем-то напоминал шоколадно-арахисовую пасту. При этом у него был крупный кадык, большие руки (с длинными костистыми пальцами, как у вампиров в фильмах ужасов, и накрашенными ногтями!), и одет он был абсолютно как молодой мужчина: раздолбайская фланелевая рубашка с теплым подкладом, раздолбайская шапка-чулок, раздолбайская футболка с закосом на фаната какой-то рок-группы, раздолбайские драные джинсы на тонких ногах, раздолбайские стоптанные кеды, какие-то браслеты на руках (но скорее мужские, чем женские), на угловатых, по-мужски широких плечах – раздолбайский потертый рюкзак с вещами, наверняка такими же раздолбайскими.

Оба в гробовом молчании водили глазами вверх-вниз, разглядывая друг друга с ног до головы и категорически не веря тому, что видят.

– Я представлял тебя немного по-другому. Если ты меня прогонишь, я буду очень расстроен, – вдруг сказал Мирай. У него был обычный мужской голос, даже немножко низковатый, и разговаривал он в нормальной мужской манере, как разговаривают самые обычные японские мужчины (*японская речь разделяется на мужскую и женскую).

– Ах, да. Проходите, пожалуйста, – ответил Курт, снова неловко поклонившись и неуклюжим жестом приглашая гостя войти.

– Простите за вторжение (*традиционная японская фраза при входе в чужой дом), – пробормотал Мирай, оглядываясь.

В тот самый миг, когда его раздолбайский кед переступил порог токийской квартиры Хартлессов, существование шлюхи Мирая Тойоты подошло к концу.

Присяжные дамы и господа! Меня зовут Мирай Тойота, и я шлюха. Нет, не потому что меня так однажды назвал отец. И не потому, что надо мной так прикалывались одноклассники. И даже не потому, что обо мне так думают прохожие, когда я иду мимо, а они благопристойно опускают глаза и боятся на меня посмотреть, будто я убийца какой, а не обыкновенный гомосек, которому просто не наплевать на свою внешность. Я шлюха, потому что люблю трахаться в отелях с малознакомыми мужиками, чтобы заставлять их подписывать контракты с «Глорией» и получать дорогие подарки.

Я люблю секс и всякие эксперименты, поэтому занимаюсь этим добровольно и с удовольствием. Клянусь, мои слезы, жалобные вопли, мольбы остановиться и «не делать этого» – всего лишь умелая актерская игра. Моя мамаша была гримером в театре, и иногда мне приходилось подолгу торчать вместе с ней на работе. А вы сами знаете, чего неусидчивый любознательный ребенок шести лет может нахвататься у взрослых дядь и теть, которые любят наряжаться и играть на публику.

Мои старые вонючие благодетели с большими кошельками – всего лишь зажравшиеся извращенцы, которым хочется острых ощущений. Как и мне – бестолковому неудачнику из маленького прибрежного городка на острове Хоккайдо, которому в этой жизни повезло разве что с внешностью. Так что всех все устраивает. То, чем я занимаюсь, законно, доставляет удовольствие и приносит дополнительный доход. У меня много опыта, и на такие встречи я всегда прихожу подготовленным. Поэтому если какой-нибудь молодой женоподобный педераст, которого вы сняли на вечер, визжит так, словно ему вспарывают брюхо, и умоляет «вынуть из него эту штуку», убедитесь, что он не сыночек театралов, охочий до больших денег и постыдных наслаждений.

Год назад я решил, что мне нужна нормальная работа со стабильной зарплатой. Увидел объявление о вакансии переводчика в «Глорию» и рискнул. С английский я дружил еще в школе, матушка научила меня кое-чему на французском, а в моем родном задрыпенном городке на острове Хоккайдо всегда было до чертовой бабушки вывесок на русском языке. Так что моя предрасположенность к иностранным языкам определенно не должна была пропасть задаром. Явившись в «Глорию» на собеседование, я ни на что особо не рассчитывал и занял очередь среди пары дюжин таких же неудачников, как я. Они все были студентиками и недавними выпускниками. Уверен, что я был старше всех. Не выгляди я, как 20-летняя девица, в свои-то 26, они бы меня непременно раскусили. И по какой-то неясной и совершенно нелогичной причине должность переводчика в компании «Глория» досталась именно мне. Я не старался произвести впечатления, я вел себя, как обычно. Мои знания иностранных языков были далеко не блестящими, убогое резюме вызывало восхищение только у меня, я не скрывал, что мне уже 26 и я ничего в этой жизни не добился. Но почему-то Марутин Харетересу, тамошний топ-менеджер и мой любимый начальник, мною заинтересовался. Не то, чтобы он хотел меня трахнуть. В его взгляде и ухмылке было нечто другое, и я целых полгода ломал голову над тем, ЧТО это было, хотя разгадать иностранцев обычно довольно просто – в отличие от нас, японцев, у них все на лице написано. Скажу по секрету (который уже известен абсолютно всем), от Харетересу-сана я тащусь! Не то, чтобы я хотел, чтобы он меня трахнул… Это что-то другое. Я бы объяснил это так: будь я котом, при виде его я бы каждый раз задирал хвост и тряс им, как ненормальный. Я тащусь от того, как он одевается, закидывает ногу на ногу, закатывает глаза, пожимает плечами, достает дорогущую коллекционную ручку из держателя, чтобы подписать документ. Меня сводит с ума его благородная худоба и стервозность, от него так и веет богатством, роскошью и чувством собственного достоинства. Готов поклясться, когда я познакомился с Харетересу-саном, я впервые обрел для себя образец для подражания. Также Харетересу-сан стал первым в моей жизни человеком, которому я захотел сделать подарок просто так, от чистого сердца, не ожидая ничего взамен. На его тридцатипятилетие я подарил ему самые стильные запонки, которые специально заказал в моем любимом магазине брендовой одежды для мужчин. Позвольте похвастаться – мои запонки он носит чаще всех! В общем, ответив взаимностью на мою заинтересованность его эффектной персоной, Харетересу-сан тут же познакомил меня с Юки Кириямой, генеральным директором «Глории», моим нелюбимым начальником и просто хитрой узкоглазой сволочью с собачьей мордой. Я это, конечно, несерьезно. Кирияму-сана я тоже очень люблю, просто мы с ним постоянно цапаемся – стиль общения у нас такой. Мы все-таки оба японцы, оба Водолеи, поэтому прекрасно друг друга понимаем. На его День рождения я тоже подарил ему дорогой набор профессиональных карандашей для чертежей, и это был второй в моей жизни случай, когда я делал кому-то подарок совершенно бескорыстно. Во время нашей первой встречи Кирияма-сан тоже посмотрел на меня как-то странно. Не то, чтобы он хотел попросить своего коллегу Харетересу-сана держать меня, пока Кирияма-сан будет меня насиловать. Он смотрел на меня так, будто хотел вознести мне молитву и перегрызть горло одновременно. Я целых полгода не мог понять, ЧТО за взгляд был у этих двоих. А когда, наконец, понял, они уже окончательно стали для меня целым миром…

Мирай Тойота – элитная шлюха

Мартин впервые что-то заподозрил несколько месяцев спустя, когда Мирай Тойота заявился на работу весь помятый, сонный, отрешенный, но какой-то… духовно удовлетворенный. И так уж совпало, что клиент, которого они вчера обрабатывали (старый жирный француз, редкостный несговорчивый ублюдок), соблаговолил явиться в «Глорию» с утра пораньше, чтобы объявить о своем щедром решении подписать контракт с их «скользкой шарашкиной конторой», и настаивал, чтобы на переговорах присутствовал именно вчерашний переводчик. Это был Мирай. Усадив его за стол переговоров, Мартин не мог не заметить, что старый лягушатник поглядывает на их новенького смазливого переводчика, как изголодавшийся пес на кость, а тот спит на ходу и игнорирует его самым хамским образом.

– Ну-с, все хорошо, что хорошо кончается! – сказал Мирай после переговоров, сладко потягиваясь.

В костюме и белой рубашке при галстуке, с кое-как убранными в хвост непослушными пышными волосами, он выглядел, как нерадивый старшеклассник.

– Ты хорошо себя чувствуешь, Мирай? – спросил Мартин. – Ты сегодня какой-то вялый.

Тот лишь криво усмехнулся.

– Я в порядке, Харетересу-сан. Спасибо за беспокойство.

Когда Мартин вернулся в их с Юки офис, Мирай вломился туда без приглашения и поставил перед своим непосредственным начальником чашечку горячего кофе. На Юки, недовольно стреляющего в него невидимыми молниями, он даже не посмотрел, словно того в кабинете вообще не было.

– Я решил сделать себе кофе, чтобы взбодриться, и вспомнил о Вас, Харетересу-сан. Давайте отпразднуем очередной успешный контракт «Глории». Кампай!

Мартин с благодарностью принял чашку и сделал глоток.

– М-м-м, какой приятный вкус! – сказал он. – Кто-то из завсегдатаев комнаты отдыха притащил новый кофе?

– Нет, я просто добавил щепотку ванили, – ответил Мирай, отпивая из своей чашки. – От Вас всегда пахнет ванилью, Харетересу-сан, поэтому я подумал, что Вы ее любите.

– Это правда. Я пользуюсь ванильным маслом, чтобы перебивать тягу к сладкому. У меня страшная аллергия…

– Вернись, пожалуйста, к работе, Мирай! – гаркнул Юки из-за своего стола.

Мирай пострелял глазками во все стороны, помялся и фальшиво поклонился.

– Прошу прощения за доставленные неудобства, ?'est de ma faute (*это моя вина (фр.)).

– Это что сейчас было?! – рыкнул Юки в сторону Мартина, когда Мирай томно и лениво закрыл за собой дверь.

– А что такого необычного? Он всегда приносит мне кофе. Очень учтивый молодой человек, – буркнул Мартин недовольно и присосался к своей чашке. – И вообще, будь так любезен, ори на своих подчиненных, а не на моих.

– Сначала ты разрешаешь ему ходить с накрашенными ногтями, потом он врывается к нам в кабинет, как к себе домой, ублажает тебя кофейком с ванилью, а мне даже нельзя поставить его на место! Что дальше? Он усядется к тебе на колени, начнет целовать в шею, а потом ты завалишь его на стол и прикажешь мне смотреть, как вы развлекаетесь?

– У тебя, как всегда, очень буйное воображение, – покраснел Мартин и допил кофе.

Он увидел, что Мирай красит ногти, когда тот в первый раз принес ему кофе. До того дня Мирай носил перчатки, что казалось Мартину странным. Но вот, Мирай впервые решился переступить черту официоза и перевести их сотрудничество в более интимное русло. Он приготовил себе кофе в комнате отдыха и решил отнести чашечку своему начальнику. Перчатки он, естественно, снял, потому что держать в них посуду было неудобно. Тогда-то Мартин и увидел его накрашенные ногти. Они были холодного темно-синего цвета – берлинская лазурь. Не какие-то банально черные, а берлинской лазури. Длинные тощие пальцы с холодными темно-синими ногтями.

– Я прошу прощения, Харетересу-сан, – сказал Мирай, увидев, что его начальник пялится на его ногти. – Я знаю, что это не соответствует дресс-коду. Я сегодня же все сотру.

– Да я не против, тебе идет, – ответил Мартин, неловко пожав плечом.

– Вам, правда, так кажется? – просиял Мирай.

– Да, конечно.