Хроники Нетесаного трона. Клинки императора

– Я не могу! – прокричал он.

– Постарайся! Давай, черт возьми, бросай! Я поймаю ее за запястья.

Это было невозможно. Лин знала это не хуже, чем он сам. «Поэтому она и понукает меня», – понял Валин во вспышке озарения. Салия была мертвым грузом. Он мог бы преодолеть расстояние в одиночку, хотя и с трудом. Но пока у него на руках было обездвиженное тело девушки, он не мог никуда деться с этой стороны расселины, он был в ловушке вместе с пылающим, кренящимся остовом трактира, грозящим утянуть его за собой на верную смерть. Все это открылось ему без тени сомнения, но что он мог сделать? Бросить девушку здесь, чтобы она погибла? Такой выбор был правильным, на учебном задании это было бы единственно верное решение, но, Кент побери, здесь было не учебное задание! Нельзя же просто взять и…

– Я прыгну вместе с ней! – крикнул он, поудобнее укладывая Салию себе на спину. – Думаю, у меня получится.

Глаза Лин расширились от ужаса, потом стали холодными.

Прежде чем Валин успел понять, что происходит, она выхватила свой поясной нож, замахнулась и бросила. Остолбенев, Валин смотрел, как сверкающее на солнце лезвие, вращаясь, приближается к нему. Оно погрузилось в шею Салии; хлынула горячая, густая кровь. Губы девушки разомкнулись, она издала звук – то ли вскрик, то ли стон, – который тут же захлебнулся.

– Она мертва! – крикнула Лин. – Ты уже не можешь ее спасти, Валин! Она мертва, черт побери! Прыгай же!

Он не мог оторвать глаз от Салии, от рукоятки ножа, торчавшего из ее шеи. Она мертва… Здание под ним снова содрогнулось и застонало. Издав яростный рев, он отпустил тело девушки и прыгнул. Его ноги коснулись осыпающейся кромки; Лин поймала его за запястья и оттащила в безопасное место.

Оттолкнув ее, Валин повернулся к трактиру. Тела Салии уже не было – оно соскользнуло в провал. Языки пламени лизали дверные косяки. Изнутри доносились вопли обреченных людей, огонь пожирал смолистые балки. На подоконнике появилась чья-то рука, окровавленная и обгоревшая, заметалась, ища возможность уцепиться, потом снова пропала внутри. Потом все строение задрожало, медленно отъехало от берега и, наконец, словно истощив последние силы, обрушилось под собственным весом, сложилось вовнутрь и кануло в воды бухты.

7

Адер уй-Малкениан, стараясь сохранить спокойное выражение, смотрела, как солдаты в ослепительно блещущих доспехах раскрывают перед ней тяжелые, кедрового дерева, двери в гробницу ее предательски убитого отца.

«Если ты хочешь сыграть роль в жизни империи, – снова и снова повторял ей Санлитун, – ты должна научиться скрывать свои чувства. Мир видит то, что ты позволяешь ему видеть, и судит тебя в соответствии с тем, что ты перед ним раскрываешь».

Слово «мир» казалось вполне уместным для тех, кто сейчас наблюдал за ней, – десятки тысяч граждан Аннура собрались в Долине Вечного Сна, чтобы увидеть, как великого человека укладывают на покой в этой узкой, голой расщелине, окаймленной рядами гробниц ее предков. Какое бы горе ее ни снедало, плакать перед ними было недопустимо. Она и так выглядела здесь не на своем месте – молодая женщина посреди кучки престарелых верховных министров, все из которых были мужчинами.

На самом деле позиция, которую она занимала на возвышении, принадлежала ей по праву, и даже дважды: во-первых, благодаря ее императорскому происхождению, а во-вторых, поскольку она совсем недавно получила пост министра финансов – это назначение было оговорено в завещании ее отца. Это был высокий пост, почти равный по важности званию кенаранга или мизран-советника, и она готовилась к нему бо?льшую часть своей жизни. «Теперь я готова», – внушала она себе, думая о тысячах прочитанных ею страниц, о бесконечных делегациях, которые она принимала от имени отца, о бухгалтерских книгах, которые изучала далеко за полночь. Адер разбиралась в аннурских финансах лучше уходящего в отставку министра, и тем не менее она не сомневалась, что никто из собравшихся в этой долине не считает ее кандидатуру уместной.

Тысячи глаз, обращенных сейчас в ее сторону, видели в ней прежде всего женщину, слишком долго остающуюся без мужа и детей, достаточно привлекательную для брака (даже без своих имперских титулов), хотя и, возможно, чересчур худую, высокую и меднокожую для города, где в моде были приземистые смуглые женщины с пышными формами. Адер прекрасно знала, что прямые волосы подчеркивают угловатость ее лица, придавая ей излишне суровый вид. В детстве она пробовала делать разные прически; сейчас же некоторая жесткость была ей только на руку. Она хотела, чтобы люди, глядя на возвышение, видели там министра, а не жеманную девчонку.

Разумеется, те, кто стоял достаточно близко к ней, вряд ли запомнят что-либо помимо ее глаз: радужные оболочки, пылающие словно угли. Многие говорили, что глаза Адер сияют даже более ярко, чем у Кадена… Впрочем, какая разница? Несмотря на то, что она была на два года старше, несмотря на тщательное обучение под руководством ее отца, несмотря на близкое знакомство с политической теорией и практикой Аннурской империи, Адер никогда не займет Нетесаный трон. В детстве у нее однажды достало наивности спросить свою мать, почему это так. «Это место для мужчин», – отвечала та, закончив разговор еще до того, как он начался.

Адер ощутила всю тяжесть этого утверждения лишь сейчас, сидя среди этих мужчин в ожидании, пока погребальные носилки с телом ее отца доберутся до них с противоположного конца долины. Хотя на ней, как и на них, были темные министерские одежды, перехваченные в поясе черным кушаком, хотя на ее шее, как и у них, висела золотая цепь высокопоставленного должностного лица, хотя она сидела плечом к плечу с этой горсткой людей, которые под руководством самого императора руководили всем цивилизованным миром, она не была одной из них, и она ощущала их незримые сомнения, их благопристойное негодование, холодное и молчаливое, словно снег.

– Это место дышит историей. Историей и традицией, – произнес Бакстер Пейн.

Пейн выполнял обязанности главного цензора, а также министра налогов и сборов, и хотя он занимал менее значительный пост, чем Адер (а может быть, как раз поэтому), он был среди тех, кто наиболее открыто оспаривал ее назначение. Слово «традиция» в его устах звучало как обвинение, но Адер, глядя на Долину Вечного Сна, не могла с ним не согласиться. Начиная с каменных львов Алиала Великого и до фасада гробницы ее собственного отца – барельеф с восходящим солнцем над дверью, ведущей во тьму, – она могла проследить уверенную линию правления династии Малкенианов.

– Традиции – дело хорошее, – заметил Ран ил Торнья. – Проблема только в том, что на них, Кент побери, уходит слишком много времени.

Ил Торнья был кенарангом, то есть главнокомандующим империи, и считался чем-то вроде военного гения. Во всяком случае, Совет министров испытывал к нему достаточное почтение, чтобы возвести его в должность регента на то время, пока Аннур будет ожидать возвращения Кадена.

– Разве вы не погребаете своих солдат, убитых в сражении? – колко парировала она.

Не считая Адер, ил Торнья был самым молодым из собравшихся на возвышении: ему было, наверное, около тридцати пяти лет. Но более важно было другое – он единственный, по-видимому, принял ее назначение на пост министра финансов. По всем статьям он должен был считаться ее союзником, но она не могла не ощетиниться, услышав его тон.

– Несомненно, генерал должен заботиться о павших, – продолжала Адер с ноткой вызова в голосе, но кенаранг лишь пожал плечами.

– Должен, если есть возможность. Я предпочитаю догонять тех, кто их убил.

– На это тоже найдется время, и скоро, – глубоко вздохнув, сказала Адер. – Через месяц Уиниан будет мертв. Будь моя воля, он был бы мертв уже через неделю!

– Я совсем не против скорой расправы, но разве вам не понадобится что-то наподобие суда? Все же этот человек – Верховный жрец Интарры. Подозреваю, что его паства может обидеться, если вы попросту вздернете его на самом высоком суку.

– Мой отец вошел в Храм Света, – начала перечислять Адер, загибая пальцы. – Там он тайно встретился с Уинианом Четвертым. И во время этой тайной встречи он был убит!

Она бы дорого заплатила за то, чтобы знать, зачем ее отцу понадобилось встречаться со жрецом и почему для этой встречи он отказался от защиты эдолийской гвардии… Впрочем, основные детали его убийства были ясны.

– Уиниан получит свой суд, и после этого он умрет, – закончила Адер.

Гулкий, низкий бой барабанов прервал их разговор. Вновь и вновь звучали удары, строгие и торжественные, словно гремела сама земля. Похоронная процессия, еще не видимая за поворотом ущелья, приближалась к ним.

– Для погребения Сантуна Второго было принесено в жертву пять сотен белых быков, – заметил азран-советник Билкун Хеллел. – Как печально, что мы не смогли оказать такие же почести вашему отцу.

Это был розовый, елейный, непомерно толстый человек; его одежда, сшитая из лучшей ткани, сидела на нем вкривь и вкось. Тем не менее его маленькие умные глазки не упускали ничего, особенно в области политики.

Адер отмела замечание взмахом руки.

– Пятьсот быков по десять солнц за каждого – пять тысяч солнц. Эти деньги пригодятся нам в других местах.

Советник приподнял уголок рта в кривой улыбке.

– Я восхищен вашими математическими способностями, однако не уверен, что вы осознаете, какое воздействие подобный спектакль может оказать на умы людей. Он возвеличил бы вашего отца, а вместе с ним и весь ваш дом.

– Мой отец ненавидел все это – все это хвастовство, всю эту мишуру!

– Однако именно ваш отец и отдал распоряжение о церемонии, – с усмешкой возразил Бакстер Пейн.

Адер открыла было рот, чтобы ответить, но передумала. Она пришла сюда оплакивать отца, а не обмениваться колкостями со стариками, которые все равно никогда не станут ее слушать.

В этот момент вся долина притихла: из-за поворота показались первые колонны аннурской пехоты. Ряды маршировали за рядами, подняв копья под одинаково острым углом и сверкая наконечниками в полуденных лучах. В центре каждой шеренги шел знаменосец, над которым на белом шелковом полотнище развевалось яркое восходящее солнце Аннура, а по обе стороны от него барабанщики выбивали ритм процессии на больших шкурах, туго натянутых на деревянные барабаны.

Не считая штандартов, легионы ничем не отличались друг от друга: те же стальные доспехи, те же облегченные шлемы, то же длинное копье, зажатое в каждой руке, тот же короткий меч, висевший у каждого бедра. Лишь струящиеся на ветру вымпелы сообщали, кто они такие: Двадцать седьмой легион, называемый «Шакалами»; «Скала» – Пятьдесят первый легион с северного Анказа; «Долгий Глаз», прибывший от Стены Разлома; «Красный Орел» и «Черный Орел»; Тридцать второй легион – его бойцы называли себя «Ночными Ублюдками». Здесь был даже легендарный Четвертый легион – «Мертвецы», который вел нескончаемую войну в глубинах Поясницы, пытаясь усмирить дикие племена джунглей.

Далее шли войска народного ополчения регионов – менее значительные в военном плане, но гораздо более разнообразные и пестрые. Раалтанцы несли невероятной длины двуручные мечи, а их сверкающие стальные доспехи, должно быть, весили не меньше, чем они сами. На их штандарте была изображена ветряная мельница с вращающимися мечами вместо крыльев. Под эмблемой был вышит девиз «Бури – наша сила». За ними шел отряд из восьмидесяти человек в черных кожаных доспехах, каждый из которых держал в руках вилы.

– Глупцы! – фыркнул Пейн. – Крестьяне-выскочки со своими сельскохозяйственными орудиями!

– Двести двенадцать лет назад, – возразила Адер, – Маартен Генке при помощи такого сельскохозяйственного орудия выкроил себе независимое королевство. После чего пятьдесят четыре года успешно сопротивлялся аннурскому владычеству, используя все те же вилы.

– Хорошее оружие – вилы, – безмятежно заметил ил Торнья. – Большой радиус действия, плюс проникающая способность.

– Восстание Генке было подавлено! – возразил Хеллел. – Еще один бунтовщик, потерпевший поражение.

– И тем не менее его едва ли можно было назвать глупцом, – настаивала Адер, уязвленная тем, что ни один из них, судя по всему, не понял, что она имела в виду.

Из-за поворота показалась следующая группа, и у нее свело живот.

– Сыны Пламени, – пробормотала она, скривившись. – После того что совершил Уиниан, они не должны быть здесь. Им здесь не место!