– Ты? – удивился Франческо. – Так смени занятие! Займись тем, что вызовет уважение людей, – с веселой дерзостью посоветовал он.
– Но, но, но! Не зарывайся! Ты не на пирушке с друзьями, ты с отцом разговариваешь, – строго остановил его Пьетро.
– Извини, – Франческо склонил голову.
– Если бы я позволил себе так разговаривать со своим отцом, старик взял бы палку, да всыпал мне по первое число… Не забывай, Франческо, что важнее отца нет никого на свете: мать всего лишь родила тебя, но жизнь тебе дал отец и он же научит тебя жизни, – внушительно произнес Пьетро.
– Да, батюшка, – покорно согласился Франческо.
– Ну, хорошо, – смягчился Пьетро. – Ты домой?
– Нет, мне надо зайти… – Франческо смешался, не желая лгать. – В общем, я, наверное, приду попозже… Может быть, совсем поздно…
– Или очень рано, – усмехнулся Пьетро. – Ты уже вторую ночь не ночуешь дома. Я-то тебя понимаю, но вот твоя мать… Она беспокоится, как бы ты не сбился с правильного пути. Она хотела бы, чтобы ты стал монахом.
– Я?! Монахом?! Вот уж никогда! – расхохотался Франческо. – Грязным вонючим монахом с постной рожей? Да я лучше в наемные солдаты запишусь!
– Тише, не кричи! – Пьетро оглянулся на дверь конторы. – Я-то тебя понимаю, – повторил он, – но твоя мать… Пусть лучше твоего брата Анджело готовит в монахи, от него все равно мало проку.
– Ну, Анджело еще слишком молод! – возразил Франческо.
– Вот и пусть она с ним возится… Бог с ней, – сорока она и есть сорока! – проворчал Пьетро.
– Что? – переспросил Франческо.
– Ничего… Ступай, куда хочешь, я разрешаю. Об одном тебя прошу: не урони как-нибудь ненароком чести нашей семьи. Помни, ты – Бернардоне! – с гордостью проговорил Пьетро.
– Не беспокойся, отец. Я не уроню чести нашей семьи и не замараю славное имя Бернардоне, – ответил Франческо, вытягиваясь перед отцом на манер того самого наемного солдата, о котором упоминал.
– Эх, распустил я тебя, разбаловал, – покачал головой Пьетро. – Будь я строг, как был строг мой отец, отведал бы ты, каковы бывают палочные удары.
* * *
Спальня мадонны Лии была украшена разноцветной майоликою по стенам; две колонны в центре, поддерживающие сводчатый потолок, были сложены из розового туфа и имели затейливые капители с узорами из виноградных лоз; мозаичный пол был устлан большим арабским ковром, на нем стояла широкая кровать с балдахином.
Три окна, освещавшие спальню, были прикрыты дубовыми ставнями, сквозь них проникали в комнату лучи лунного света. Под этими лучами лежала на кровати нагая, с распущенными волосами мадонна Лия. Она лежала на животе, на тонком шелковом одеяле с вышивкой из райских птиц и дивных растений. Перед кроватью, на мраморном столике были расставлены блюда с дичью и мясом, вазы с фруктами и два кувшина с вином; в большой вазе на полу стояли свежие розы. Мадонна ела персик и пила рубиновое вино из прозрачного венецианского бокала; Франческо, возлежавший возле нее, сыпал ей на плечи лепестки роз и время от времени нежно целовал ее шею ниже мочки уха. Мадонна смеялась и ежилась; «мне щекотно», – говорила она, но сама подставляла шею для поцелуев.
Портрет венецианской куртизанки. Художник Эжен де Блаас
– Признайся, ты часто бывал у куртизанок? – внезапно спросила она.
– Ни разу не был, – смутившись, ответил Франческо.
– Да? – она посмотрела на него из-за плеча. – Значит, у тебя талант к любви. Я подумала, что ты научился искусству страсти у куртизанок.
– Куртизанки – это развратные, продажные женщины. Они ужасны лицом и телом; тот, кто знается с ними, быстро становится немощным стариком, а его душу забирает дьявол, – сказал Франческо.
– Это твоя мама заставила тебя затвердить? – улыбнулась Лия. – Глупенький, любовь продлевает наши годы, а что касается погибели души, то какой грех в любовных утехах? Разве они причиняют зло? А то, что не причиняет зла, не может быть грехом, – так говорил наш прежний священник. Любовь это радость, любовь это счастье, – где же тут зло? Ответь мне, мой маленький Франческо.
– Любить тебя – это отрада и сладостное волнение; любить тебя, моя мадонна, – это награда и наслаждение; любовь к тебе, мой ангел, окрыляет и возносит к небесам! – отвечал Франческо, покрывая поцелуями ее плечи и лаская тело. – Я пью из прекрасного источника и не могу утолить жажду.
– Разве я не сказала, что у тебя талант к любовному искусству? – страстно прошептала Лия, охотно поддаваясь его ласкам. – О, Франческо, ты любимец Венеры!..
Через три четверти часа, блаженно вытянувшись на кровати, Лия доедала свой персик, в то время как Франческо отрезал куски жареного мяса и жадно глотал их.
– Проголодался? – с ласковой улыбкой спросила она.
Франческо промычал в ответ нечто нечленораздельное.
– Кушай, – Лия погладила его по спине, – а пока я расскажу тебе о куртизанках. Напрасно ты считаешь их ужасными, они лучше многих наших женщин. Тебе известно, что в ранней молодости я собиралась стать куртизанкой в Венеции?
– О-о-о? – Франческо удивленно поднял брови.
– Да, собиралась, и мои мать с отцом были не против до тех пор, пока этот противный старикан, богатый вдовец, не захотел жениться на мне, – Лия вздохнула. – Я отказывалась выйти за него, но родители принудили меня. Они вбили себе в голову, что брак с этим богатым стариком – дар судьбы; интересно, для кого – для меня или для них?.. Я сопротивлялась, и тогда меня жестоко высекли. Еще одной подобной порки я бы не перенесла; пришлось подчиниться.
– Бедняжка, – Франческо нежно поцеловал ее.
Она поцеловала его в ответ и продолжала:
– Три года, что я прожила с этим стариканом, были кошмаром; к счастью, потом он отдал Богу душу. Противный старик не получил от меня того, что хотел, хотя еще до замужества я успела получить кое-какие уроки от куртизанок и кое-что узнать от них. Ты слышал о Фрине?
Франческо, пережевывая мясо, лишь помотал головой.
– Она была куртизанкой в Греции, задолго до прихода Сына Божьего в наш мир. Помимо умения выгодно продать свое тело, Фрина могла искусно вести беседу, танцевать и играть на многих музыкальных инструментах. Тогда, как и сейчас, добропорядочным женщинам запрещалось разговаривать с незнакомыми мужчинами, ходить в смелых нарядах, пользоваться снадобьями для украшения лица и ароматической водой. Однако куртизанкам это не запрещалось, и Фрина скоро покорила всех мужчин в Греции. Статуи богинь стали делать с ее телом и лицом, а один художник изобразил Фрину в виде выходящей из воды Венеры.
Однако среди ее поклонников нашелся негодяй, домогавшийся ее, но отвергнутый ею. От злобы он обвинил Фрину в оскорблении греческих богов, что каралось смертью. Фрину судили, но во время суда защищавший ее господин сорвал с нее одежду прямо перед судьями и воскликнул: «Разве может такая красота оскорбить богов?». Судьи были столь восхищены красотой обнаженной Фрины, что все, как один, провозгласили ее невиновной.
– Вот что значит язычники… Наши судьи так не поступили бы, – сказал Франческо, и было непонятно, одобряет или порицает он решение греческих судей.
– Язычники? – вскинулась Лия. – Хорошо, тогда послушай, как живут куртизанки в Венеции. Вначале они жили в специально отведенном для них квартале и не могли выйти за его пределы, но после им разрешили свободно передвигаться по городу и селиться, где угодно. Мужчин в Венеции больше, чем женщин, к тому же многие мужчины не имеют возможности жениться, не обладая достаточными средствами для этого или редко бывая дома, поэтому если бы не было куртизанок, то не было бы ни порядочных девушек, ни честных жен… Еще скажу, – Лия смущенно засмеялась, – что среди венецианской знати распространена содомия, отчего даже был издан указ, который обязывает куртизанок сидеть напротив окон с обнаженной грудью и выставленными на улицу ногами, привлекая собою мужчин для отвращения их от содомского греха.
Знатные люди, не оскверненные содомией, открыто содержат в Венеции куртизанок, окружают их прислугой, покупают им роскошные платья и драгоценности, нанимают им дома или отдают в их распоряжение свой дом. Здесь они бывают совершенно открыто, приводят друзей и устраивают общие празднества. При этом куртизанки находятся на содержании не только у светских господ, но и у епископа и прелатов: такие содержанки называются courtisanae honestae. Благодаря щедрым дарам своих покровителей, куртизанки становятся владелицами домов и иного имущества, утопают в роскоши, и, как самые изысканные принцессы, устраивают ежедневные приемы.
Конечно, не всем куртизанкам удается достичь такого положения: некоторые их них попадают в дешевые дома терпимости и делаются утехой грубых мужланов, но я расскажу тебе, мой Франческо, о лучших из этих дам. Они более опрятны и ухожены, чем другие женщины, потому что тщательно следят за собой. Каждый день они омывают свое тело отваром из ароматных трав, приводят в порядок волосы и ногти, умащиваются благовониями и следят за белизной зубов. Одежда куртизанок совершенно не отличается от нарядов знатных дам, за исключением туфель, которые куртизанки носят на очень высоких каблуках. Рядом с госпожой всегда идут две служанки: на одну куртизанка опирается при ходьбе, а другая несет ее шлейф. Я не говорю уже о драгоценностях: колье, цепях, браслетах, диадемах с алмазами, рубинами, и жемчугами. Все это куртизанки носят не только вечером, но и днем.
Обедают куртизанки скромно, в одиночестве или в кругу семьи. А вот ужин обычно оплачивают их возлюбленные, и состоит он не меньше чем из пяти блюд, а иногда доходит до двадцати. На стол подаются дорогие вина и много дичи…
– У тебя, мадонна, еда не хуже, – перебил ее Франческо, указывая на снедь на столе.
– Да, но я вынуждена принимать тебя тайно, а к лучшим куртизанкам открыто наносят визиты князья и короли, – возразила Лия.
– Я не хотел бы, чтобы моим соперником был король, – усмехнулся Франческо. – Что же касается подарков, то прими пока вот это, – он встал с постели, подошел к своей одежде и вынул из пришитого к плащу внутреннего кармана маленькую деревянную коробочку, обитую бархатом.
– Что это? – спросила Лия.
– Открой и посмотри.
Она открыла коробку, и в лунном свете блеснул бриллиант на золотой подвеске.