Мой дядя Адриано

Первая остановка семьи Челентано произошла в 1927 году в регионе Пьемонт, в Галлиате, небольшом муниципалитете провинции Новара, где сегодня проживает около 13 000 человек[7 - По данным на 2021 г., больше 15 000 человек.], а тогда – не более 3000. Как и сегодня в случае с эмиграцией из стран, не входящих в Евросоюз, выбор какого-то конкретного места объяснялся либо случайностью, либо деловыми контактами. Леонтино удалось найти работу разъездного продавца белья[8 - Такие продавцы обычно владели передвижным прилавком, по типу ларька, с которым перемещались по городам, в зависимости от того, где в данный момент проводилась ярмарка или работал рынок.], и он вместе с семьей переехал из Фоджи[9 - Фоджа (ит. Foggia) – провинция в регионе Апулия.] на север Италии. Но Леонтино был не единственным добытчиком в семье, со своим крошечным заработком он бы никогда не пошел на такую авантюру – переезд в Ломбардию. Джудитта, которой тогда было немногим больше тридцати, отлично шила, и все в нашей семье помнят, как она часами просиживала за швейной машинкой. К тому времени супруги уже обзавелись потомками: в 1917 году родилась Роза, в 1920-м – Алессандро, а в 1922-м – Мария, моя мать. Самую младшую девочку назвали Адриана, она родилась в 1925 году. Большая семья, которой приходилось жить на довольно скудные доходы в очень нестабильной экономической и социальной обстановке. Если вы посмотрите на ситуацию во всем мире и, в частности, в Италии того времени, то обнаружите, что страна выходит из многолетнего кризиса, но одновременно движется к драматическому периоду Великой депрессии, которая разразится в Соединенных Штатах в 1929 году: крах Уолл-стрит[10 - Биржевой крах 1929 г. – обвальное падение цен на акции в США, начавшееся в Черный четверг 24 октября и принявшее катастрофические масштабы в последовавшие за ним Черную пятницу, Черный понедельник и Черный вторник. Этот биржевой крах, известный также как «крах Уолл-стрит», стал началом Великой депрессии.], стремительный рост безработицы после банковского и промышленного кризиса, события, которые встряхнут весь западный мир не хуже землетрясения. Быть эмигрантом в то время было равносильно тому, чтобы плыть на маленькой лодке в бурном море, еще и потому, что цунами Великой депрессии в США вскоре пересекло океан, границы Старого Света, и со всей мощью обрушилось на Европу и Италию. Все страны с рыночной экономикой сильно пострадали от великого кризиса. В Италии фашистский режим смягчил последствия депрессии благодаря авторитаризму[11 - Авторитаризм – тип недемократического политического режима, основанного на сильной централизованной власти одного лица (президента, монарха, премьер-министра) или группы лиц (например, определенной партии) при сохранении экономических, гражданских и духовных свобод для граждан.] и автаркической[12 - Автаркия – закрытая экономика, предполагающая абсолютный суверенитет. Состояние экономического самообеспечения, независимости страны от внешних торговых и инвестиционных связей.] системе экономики, которая приняла на себя последствия американского кризиса, но, даже несмотря на это, «толчки» ощущались во всех отраслях итальянской производственной сферы. Милан в те годы жил лучше других итальянских городов, поскольку был средоточием торговых путей и местом зарождения первых крупных промышленных производств, но даже трудолюбивая Ломбардия пострадала от разрушительного воздействия Великого мирового кризиса. По мнению многих историков, именно кризис 1929 года подорвал экономическую и политическую стабильность режима Бенито Муссолини. Если кризис 1920-х годов создал политические и социальные условия для появления фашизма, а затем и нацизма в Германии, то кризис 1929 года поставил под сомнение популярность, которой достиг фашизм в начале 1920-х годов. Миграционные потоки были не только внешними, но и внутренними, эмигранты переезжали туда, где была работа, и это одна из причин, почему семья Челентано решила покинуть Пьемонт и перебраться поближе к Милану, в Робекко, деревушку в нескольких километрах от Монцы[13 - Монца (ит. Monza) – один из пяти крупнейших городов Ломбардии, административный центр провинции Монца-э-Брианца. В настоящее время пригород Милана.]. Тогда Милан уже представлял собой важный коммерческий центр и вместе с Турином, более промышленно развитым городом, был излюбленным направлением для эмигрантов.

«Нужно переждать ночь»[14 - Очень распространенное на юге Италии диалектное высказывание, популяризированное пьесой «Неаполь, город миллионеров» Эдуардо Де Филиппо, употребляется в значении «завтра будет лучше, чем сегодня; ночь рано или поздно закончится».], – часто говорила мама Джудитта своим детям, просиживая круглые сутки за швейной машинкой. И в начале 30-х годов антикризисные меры принесли-таки кратковременный результат. Социальные конфликты смягчились, а безработица перестала расти. Даже в семье Челентано, казалось, все наладилось: Леонтино нашел работу на фабрике Mellin, производившей детское печенье, и мог освободить жену, по крайней мере частично, от тяжелой работы за швейной машинкой. Заработанных денег никогда не хватало даже до конца месяца, но Джудитта не хотела взваливать все на мужа, не хотела, чтобы дети несли на себе клеймо бедняков, поэтому подрабатывала шитьем и, что немаловажно, обеспечивала своих детей хорошей одеждой. Эта гордая женщина любила свою семью и готова была проработать на ее благо всю жизнь. Вся родня уважала Джудитту, ее авторитет оставался незыблемым до самой смерти в 1973 году.

В начале 1930-х годов стало казаться, что худшее позади, в Италии появился ИПР, Институт промышленной реконструкции, который спас крупные частные банки от банкротства, производство вновь пошло в гору, экономика и условия жизни рабочих немного улучшились. Кризис перестал так болезненно ощущаться и в семьях эмигрантов, потерявших работу и вынужденных переехать с юга на север, однако через несколько лет очередная мировая война вновь толкнет Италию на край исторической пропасти. Казалось, даже для большой семьи эмигрантов из Робекко этот период стал глотком свежего воздуха и подарил немного счастья. Но в 1934 году в семье Челентано неожиданно случилась трагедия: Адриана Челентано скоропостижно скончалась от лейкемии, оставив после себя неизмеримое горе. Это глубокая, до сих пор незатянувшаяся рана. Джудитта тогда горько плакала из-за потери младшей дочери и поклялась, что больше никогда не будет иметь детей. Возможно, чтобы забыть то место, где умерла Адриана, семья Челентано покидает Робекко и находит скромное жилье в двух шагах от Центрального вокзала Милана. Эмигранты в то время частенько стремились поселиться рядом с вокзалом, словно лелея надежду – однажды они вернутся в родные края, главное, чтобы поезд был под боком. Так случилось и с семьей Челентано, которая нашла квартиру с окнами, выходящими на дорогу, общим санузлом для нескольких квартир, в доме номер 14 по виа Кристофоро Глюк, крошечной улице, по странной случайности носящей имя музыканта XVIII века. В то время виа Глюк была частью северного пригорода Милана – утопающего в зелени, плотно заселенного рабочими, ремесленниками и бедняками. Место, которое станет лейтмотивом песен мальчика с виа Глюк. Экономический бум 60-х, превративший этот район Милана в гигантский кусок застывшего цемента, был еще впереди.

Клятве Джудитты помешала свершиться одна из многочисленных случайностей, которыми наполнена жизнь каждого из нас. В 1937 году Джудитте был сорок один год, и она даже не мечтала о том, чтобы произвести на свет еще одного ребенка. В те времена материнство в столь преклонном возрасте граничило с позором. Правда, после смерти Адрианы образовалась пустота, которую смог бы заполнить другой малыш, но эти доводы не убедили Джудитту. Женщина несла на своих плечах груз тяжелой работы швеей и ответственности за семью, она не могла позволить себе родить еще одного ребенка. Леонтино много работал, но семья не могла прожить только на его заработок. Однако непредсказуемая жизнь распорядилась по-своему. В 1937 году строгая сорокалетняя женщина с виа Глюк заметила первые признаки грядущего материнства. Сперва она решила, что больна, но не могла исключить и беременность, поэтому, несмотря на закоренелое отвращение к докторам, побежала на обследование. Врачи же могли сказать ей только правду: семье Челентано придется принять в свои ряды еще одного отпрыска. Малыша назовут Адриано, в память о сестре, умершей четырьмя годами ранее. Несмотря на прохладное отношение со стороны матери, новорожденный Козерог появляется на сцене жизни с солидным весом – пять с половиной килограммов. День, когда он родился, станет памятным событием для всей семьи. Роды в доме номер 14 проходят коллективно, как если бы Адриано был сыном всего района. Воистину «мальчик с виа Глюк». Пока Джудитта, уже смирившаяся с появлением ребенка, готовила еду для маленького Адриано, ее сестра Антониетта стирала пеленки, соседка ходила за покупками, а дочери наводили порядок в доме, чтобы освободить место для беспокойного новорожденного. Адриано не помнит первые месяцы своей жизни, но, когда речь заходит о том времени, мысли дяди неизбежно обращаются ко Второй мировой войне и бомбардировкам, которым почти беспрерывно подвергался город и в особенности район Центрального вокзала. Когда началась Вторая мировая, Адриано было два года. В 1940 году Милан был важной военной целью для британцев – самый индустриально развитый итальянский город и один из важнейших городов Европы вообще, входящий в промышленный треугольник Италии, наряду с Турином и Генуей. Британская служба промышленной разведки еще до начала военных действий заполучила подробную информацию о расположении основных предприятий Милана и окрестностей, включая Alfa Romeo, Edoardo Bianchi, Officine Galileo, Magneti Marelli, Borletti, Tecnomasio Italiano Brown Boveri, Pirelli, Isotta Fraschini, Breda, Caproni, Ansaldo и, наконец, сталелитейный завод Falk. Город также считался одним из главных железнодорожных узлов страны: здесь проходила двадцать одна железнодорожная линия, находился один из крупнейших в Европе вокзалов и грузовые станции, включая Ламбрате и Фарини – жизненно важные транспортные узлы для вышеупомянутых предприятий. Если вспомнить, что виа Глюк располагается слева от Центрального вокзала, то можно понять, почему в Адриано до сих пор жива память о бомбежках и панических попытках добежать до бомбоубежища, устроенного под зданием вокзала.

1943 год, война в разгаре: несостоявшаяся встреча со смертью

Это был день, ничем не отличавшийся от других дней: маленькому Адриано шесть лет, и он ходит в начальную школу на виале Сондрио – прячущейся под кронами деревьев улице в пятнадцати минутах ходьбы от виа Глюк. Иногда его провожала в школу мама Джудитта, иногда это поручалось Розе или Марии, двум сестрам, которые часто брали на себя материнские обязанности и присматривали за Адриано. Как гласит семейная хроника, тем утром Адриано почувствовал себя плохо, пожаловался маме и спросил, нельзя ли ему остаться дома. Как известно, мой дядя не очень любил ходить в школу, поэтому Джудитта строго взглянула на малыша и велела не выдумывать, надевать школьную форму и скорее бежать на уроки. Только упрямство Адриано и, возможно, его актерский талант, позволивший симулировать болезнь, заставили мать изменить решение. Обсудив все на семейном совете, Джудитта и Леонтино решили оставить сына дома на один день. Это было самое мудрое решение в их жизни. В то утро школа на виале Сондрио пострадала от бомбы, упавшей в районе Центрального вокзала, и, согласно свидетельствам того времени, несколько детей стали жертвами взрыва. В официальных хрониках того времени нет никаких упоминаний о бомбардировке школы на виале Сондрио, как и о многих других трагедиях войны, но ее помнят очевидцы. Первой эту историю мне рассказала мама: «Когда мы услышали, что школу на виале Сондрио разбомбили, то содрогнулись от ужаса, я схватила Адриано и крепко-крепко обняла. Он смотрел на меня своими большими глазами и не понимал, что в то утро избежал встречи со смертью».

Мать Адриано, узнав о случившемся, разрыдалась, потому что поняла – на этот раз только удача позволила ей не потерять еще одного ребенка. В те дни Джудитта обнимала Адриано так крепко, как никогда раньше не обнимала. Возможно, так она хотела загладить вину за едва не исполнившийся приговор, который вынесла сыну при рождении: «Это ребенок стариков, он непременно умрет».

Но Адриано не умер. Гул самолетов, предвестник новых бомбардировок, не шел у него из головы, испуганное лицо отца Леонтино вставало перед глазами всякий раз, когда раздавался вой сирен, и он вспоминал слова матери, которая нередко предпочитала прятаться дома, а не в бомбоубежище, вверяя свою судьбу провидению, а не системе городских укреплений. Джудитта обнимала Адриано и повторяла: «Если нам суждено умереть, пусть лучше мы умрем вместе».

Адриано часто включал военные сцены в свои фильмы. Возможно, в его памяти осталась та несостоявшаяся встреча со смертью в 1943 году.

Есть и еще один эпизод, который оставил след в памяти Адриано. Это случилось 29 апреля 1945 года, через четыре дня после освобождения Италии от фашизма. На пьяццале Лорето, в пяти минутах ходьбы от виа Глюк, там, где раньше была бензоколонка, на железных балках висели тела Муссолини и Петаччи[15 - Клариче Петаччи (1912–1945) – итальянская аристократка, последняя любовница Бенито Муссолини.]. Рядом с Муссолини и Петаччи еще три символа прошлого режима: слева Никола Бомбаччи[16 - Никола (Николо) Бомбаччи (1879–1945) – итальянский революционер и политик.], справа – Паволини[17 - Алессандро Паволини (1903–1945) – итальянский политик, журналист и эссеист, член фашистского правительства.] и Стараче[18 - Акилле Стараче (1889–1945) – итальянский политик-фашист.]. Никто точно не знает, кто отдал приказ принести их тела на эту площадь. В тот день Комитет национального освобождения[19 - Итальянская подпольная общественно-политическая организация, создана в 1943 г. в Риме по инициативе Итальянской коммунистической партии для координации деятельности всех политических сил в борьбе с фашизмом и освобождением страны. Состояла из шести партий, в 1944 г. занимался формированием правительства, действовавшего до провозглашения Республики в 1946 г.] опубликовал послание с выражением сожаления, под документом подписались все члены Комитета, включая коммунистов. Однако никто не взял на себя ответственность за перевозку тел. Говорили, что это была месть: раньше на этой площади немцы приказали фашистам убить пятнадцать партизан. Согласно хроникам того времени, фашистские солдаты жестоко поглумились над телами и бросили на весь день под палящим солнцем, не позволив семьям забрать останки близких.

Около семи утра первые прохожие заметили тела Муссолини, Петаччи и других фашистов. Через несколько часов площадь запрудила толпа, молва о произошедшем в мгновение ока облетела весь Милан. То и дело слышались автоматные очереди, люди проталкивались к телам, топтали их и пинали. Какая-то женщина пять раз выстрелила в труп Муссолини, чтобы отомстить за своих пятерых погибших детей. На трупы бросали гнилые овощи, кто-то плевал на них, в руку Муссолини вложили фашистский флаг, с тела сорвали ремень и сняли правый сапог, а на тело Петаччи кто-то помочился. Новость распространилась по окрестностям и дошла до виа Глюк. Дядя однажды рассказывал, что в тот день моя мама решила пойти посмотреть, что происходит на пьяццале Лорето, и Адриано, которому тогда было семь, напросился за компанию со старшей сестрой. Когда они пришли, на пьяццале Лорето царил хаос, какой-то мужчина попросил мою мать взять ребенка на руки: «Синьора, пусть мальчик увидит, что произошло, сегодня исторический день».

Мама не поняла, речь о партизанах или о фашистах, и несколько минут держала Адриано на руках, а потом, когда осознала, что за ужасную сцену они наблюдают, поставила ребенка на землю и заторопилась домой. Джудитта предпочла бы, чтобы ее сын не видел этой кровавой вакханалии, но пути назад уже не было. Тогда было сложное время, в Италии только что закончилась освободительная война, часто приобретавшая черты гражданской. Мы нашли человека, который поделился воспоминаниями о том времени, а именно о 1944 годе, когда маленький Адриано после уроков отправлялся на дополнительные занятия в школу при монастыре монахов-салезианцев на виа Копернико, ту самую, где позже будет учиться Сильвио Берлускони. Вспоминает Бьянкамария Пападиа, жена Джанколомбо, известного миланского фотографа, бывшая учительница Адриано в 1944/45 году.

«Я помню, – рассказывает синьора Пападиа, которой сейчас восемьдесят три года[20 - Бьянкамария Пападиа скончалась в 2017 г.], – что иногда Адриано приводила в школу женщина, высокая и строгая, с очень суровым взглядом. При первой же встрече меня поразило, как трепетно эта властная женщина относится к сыну. Тогда, – вспоминает синьора Пападиа, рассматривая фотографию Адриано, хранящуюся в богатом фотоархиве Джанколомбо, – мы работали в очень тяжелых условиях, уроки проходили в подвале, и я помню, что в этом подвале были столбы, поддерживавшие потолок. Некоторые дети пытались взобраться по ним, но только не Адриано. Он был очень тихим ребенком, с большими глазами и немного меланхоличным взглядом. Знаю, его все считали непоседой, егозой. Я не помню его таким. Может быть, потому, что времена были очень трудные, а может, потому, что и он понимал, насколько все непросто. Жизнь была тяжелой, я помню, что в год освобождения на улицах то и дело слышались перестрелки между немцами и партизанами, детям ничто не угрожало, но, конечно, такие события навсегда остаются в памяти ребенка».

После войны начались юношеские приключения мальчика с виа Глюк. Сегодня виа Кристофоро Глюк – это безымянный участок дороги, задушенный бетоном и огромным потоком машин, кишка, лишенная индивидуальности, потерявшая со временем все свои отличительные черты. Недавно, в полном соответствии с логикой постиндустриальной эпохи, администрация города велела снести несколько заводов и построить на их месте новые дома. «Дом на доме, смола и цемент», – как поется в самой известной песне дяди, «Il ragazzo della via Gluck» («Мальчик с виа Глюк»).

«Виа Глюк сейчас – печальное зрелище. Я как-то раз взглянул на нее, когда проезжал мимо: они понастроили там бетонных монстров», – сказал мне Адриано во время одной из многочисленных семейных встреч в доме моей матери.

Безликие монстры, похожие друг на друга. Безликое место, как и многие другие безликие места в Милане. До конца 50-х годов начало виа Глюк, вплоть до дома номер 14, где родился Адриано, представляло собой пригород, заселенный простыми работягами, затерявшийся в зеленом море северных районов Милана. Не то чтобы здесь были разбиты парки, вроде британских. Это была крошечная община рабочего класса: со штаб-квартирой Итальянской коммунистической партии, очень популярной среди местного населения, баром, в котором Адриано мог просидеть весь день, соревнуясь с местными чемпионами по бильярду, закусочной, где можно было дешево перекусить, и несколькими магазинчиками, в их числе – кафе-магазин молочной продукции[21 - На месте знаменитого кафе-магазина Аннибале Мантовани (виа Кристофоро Глюк, 12) сейчас располагается магазин кожаных сумок.], где собирались парни из «банды» с виа Глюк. Сорванцы из рабочего пригорода, проводившие все свободное время на улице. Иногда их забавы становились опасными – например, посмотреть, кто быстрее проберется по канализации, или закидать камнями соседей из «заколдованного замка» – заброшенного здания, пережившего бомбардировки и служившего штабом конкурирующей «банды» с другого конца виа Глюк. Это уютное местечко вскоре погибнет, задушенное строительными спекуляциями 60-х годов. Главарем «банды» с виа Глюк был Серджо Каванера, кумир юного Адриано, образец для подражания, человек, всегда державшийся в тени, несмотря на то что потом мой дядя неоднократно пытался вывести его на первые страницы газет. Когда между членами «банды» возникала ссора, они шли к Серджо, и тот решал, кто прав, кто виноват. Эту часть своей юности Адриано вспоминает с большой теплотой.

Примерно в 1948 году семья Челентано покинула виа Глюк и переехала на виа Чезаре Корренти – центр Милана, в пяти минутах ходьбы от пьяцца дель Дуомо, рядом с Порта Тичинезе[22 - Самые большие из средневековых ворот Милана, сохранившиеся от крепостных стен XI в. С тех времен были немного перестроены архитектором Камилло Бойто, который добавил два боковых входа.]. Сперва Леонтино, Джудитта и маленький Адриано поселились в доме номер 7 на виа Чезаре Корренти, в квартире моих родителей. К тому времени моя мать, третья по старшинству в семье, вышла замуж за портного из Саронно[23 - Саронно (ит. Saronno) – город и коммуна в провинции Варезе, регион Ломбардия.] Паоло Перини. Через некоторое время семья Челентано-старших перебралась в дом номер 11 на виа Чезаре Корренти, к Алессандро Челентано, старшему брату Адриано, который умер в возрасте восьмидесяти девяти лет, и его жене Ивонне, ныне тоже покойной. Переезд с виа Глюк на виа Чезаре Корренти оставил неизгладимый след в памяти Адриано. Если о каком-то другом случае из жизни дядя может и забыть, то, как только речь заходит о виа Глюк, у него срабатывает своего рода эмоциональная память. Не то чтобы квартира на втором этаже на виа Чезаре Корренти была дворцом, но любая семья хотела бы жить в центре города. Однако для Адриано этот переезд стал глубокой травмой, концом мечты, болью, которую он пронесет через годы, и она воплотится в таких гранях его творчества, как забота об экологии и окружающей среде и критика строительных спекуляций, чья мощная вспышка пришлась на 60-е годы. Виа Глюк, улица в пригороде, утопающая в зелени, не представляла собой ничего особенного, но для Адриано она была синонимом свободы, связи с природой, игр с друзьями, в то время как центр Милана воспринимался как нечто чуждое, далекое, изолирующее от общества, заставляющее отказаться от беззаботной жизни на улице, возможно, немного похожей на жизнь бродяги, но в то же время полной приключений. Когда семья Адриано переехала на виа Чезаре Корренти, дядя так и не смирился с «цементным» центром города и каждый день ездил на общественном транспорте к друзьям, оставшимся на виа Глюк, в отчаянной попытке остановить время и смягчить боль разлуки с тем местом, где родился. На семейных посиделках Адриано несколько раз вспоминал связанные с этим забавные случаи: «Мама знала, как трудно мне было уехать с виа Глюк, и знала, что каждое утро я садился на трамвай и ехал в свой родной район». Однажды Джудитта решила проявить твердость. «Она отобрала у меня деньги на билет, решила, что таким образом заставит меня отказаться от ежедневных поездок на виа Глюк».

Как бы не так. Адриано не испугался и отправился туда пешком. Час туда и час обратно, только чтобы добраться до своих закадычных друзей, тех, с кем он провел первые десять лет жизни. На помощь пришла сестра Роза, до сих пор жившая на виа Глюк. Впечатленная упрямством младшего брата, который был готов каждый день проделывать такой нелегкий путь, Роза, моя тетя, ничего не сказав матери Джудитте, дала Адриано деньги на обратный билет до виа Чезаре Корренти, чтобы он мог вернуться домой на трамвае.

Джино Сантерколе, племянник Адриано, сын его сестры Розы и героического дяди Микеле, ранее женатый на Анне Мори (сестре Клаудии Мори), от которой у него двое детей (Эвелина и Симоне), муж Мелу Валенте, от которой у него родился сын Адриано, и автор таких успешных произведений, как «? inutile davvero» («Это правда бесполезно»), «Una carezza in un pugno» («Нежность в кулаке»), «Straordinariamente» («Необыкновенно»), «Svalutation» («Обесценивание»), так вспоминает годы, проведенные рядом со своим любимым дядей Адриано:

«Мы с Адриано почти ровесники. Он родился в 1938, а я в 1940 году. Это значит, что Адриано стал моим дядей в возрасте двух лет. Такое нечасто встретишь. Мы росли как братья, и очень часто моя мама заботилась о нас обоих. Бабушка Джудитта, ты ее помнишь, целыми днями сидела за швейной машинкой. До пяти или шести лет мы жили вместе, я жил в доме номер 10 на виа Глюк, а он – в доме номер 14, но большую часть времени мы проводили либо у меня дома, либо у него. И еще одна деталь, которую нельзя упускать из виду: у моей матери была женская парикмахерская в доме номер 14. Окна выходили на дорогу. А в задней части парикмахерской было помещение, где жили Леонтино, бабушка Джудитта, Мария и Сандро. Так что первые несколько лет мы с Адриано были неразлучны, как сиамские близнецы. Потом, когда мне было шесть – первый удар: мама решила отправить нас с Эвелиной в школу-интернат. Я до сих пор помню, как страдал все два года. И, вспоминая те дни, я должен признаться, что больше всего меня огорчала разлука с Адриано. Он был для меня абсолютным авторитетом. Мама целыми днями работала, отец был болен, и поэтому я всегда и по любому поводу обращался к Адриано. Он был не просто дядей, а другом или даже старшим братом, рядом с которым мне всегда было спокойно. Когда я отправился в интернат, он был в отчаянии, рыдал каждый день, потому что скучал по мне. И сражался как лев, пытаясь убедить мою мать и свою мать забрать нас из этой тюрьмы. В конце концов ему это удалось, и мы с Эвелиной вернулись домой. Но в 1948 году – второй удар: Адриано с семьей переехали с виа Глюк на виа Чезаре Корренти, 11. Правда, почти каждый день он приезжал к нам на трамвае или приходил пешком, но именно в это время он стал понемногу отдаляться. Время шло, у Адриано стали появляться друзья постарше. Два года – это небольшая разница, но в подростковом возрасте ее хорошо чувствуешь. Он начал общаться с ребятами постарше. Одним из его кумиров, как ты, наверное, знаешь, был Серджо Каванера. Когда в песне поется: «Я возвращаюсь и не нахожу друзей, которые у меня были, только дома, дома, смола и цемент»[24 - Неточная цитата из песни «Il ragazzo della via Gluck».], это о Серджо Каванере. В начале 50-х годов пришло время выходить на работу. Адриано перепробовал много разных профессий: токарь, сантехник, часовщик; и каждый раз, когда он менял работу, то хотел и меня за собой сманить. Мало кто знает, но мы с Адриано целый год работали вместе часовщиками. Тогда казалось, что мы нашли свое призвание, но потом он встретил Тони Рениса[25 - Тони Ренис – итальянский певец, актер, музыкант, композитор и музыкальный продюсер.] и вместе с другими ребятами, среди которых я помню девушку Адриано, Милену Кант?, начал ездить по танцполам и дискотекам в окрестностях Милана, исполнял песни на якобы английском языке, попавшем к нам из Соединенных Штатов, но этот «английский» на самом деле был сплошной импровизацией. Его карьера певца началась почти случайно. В какой-то момент дядя заявил, что собирается поменять профессию: «Джино, я больше не могу быть часовщиком, я хочу попробовать петь. А ты учись играть на гитаре, может, что-нибудь придумаем вместе». Так все и закрутилось. Я ездил за ним повсюду и вскоре понял, что его известность растет с каждым днем. Когда кто-то узнавал его или просил автограф, я чувствовал гордость за своего молодого дядю. А потом настал день, когда он сказал мне: «Джино, пришло время тебе выйти играть со мной». Только подумай, после распада Rock Boys, первой группы Адриано, был период, когда мы устраивали песенные вечера, сейчас их называют концертами, я, он и молодой барабанщик Джанни Далл’Альо».

В какой-то момент Джино выныривает из потока воспоминаний и начинает смеяться: «Знаешь, почему я смеюсь? Потому что в нашей семье Адриано был единственным, кто не пел. У нас пели все. Я помню, как мы часто устраивали своеобразные концерты во дворе на виа Глюк, пели во весь голос знаменитые неаполитанские песни – и моя мама, и твоя мама. Кое-кто из снобов-миланцев с раздражением смотрел на шумных «деревенщин», но на самом деле во дворе царила атмосфера праздника. Ты же знаешь, что у нас в семье были и настоящие музыканты – я помню дядю Амедео, он прекрасно играл на мандолине и иногда исполнял что-нибудь дуэтом с кем-то из друзей. Помню, что Адриано, очарованный талантом дяди Амедео, пытался ввести его в мир звукозаписи, но тот скоропостижно скончался. Чувствуешь парадокс? Единственный, кто не пел, был Адриано. Но у него была комическая жилка, такой не было ни у кого из нас. Склонность к комизму, которую он так и не растерял».

Джино стал лидером группы Ribelli, а затем, когда родился «Клан»[26 - Звукозаписывающая компания Clan Celentano srl.], отправился в новое приключение вместе с Доном Бакки, Рикки Джанко, Гвидоне, Ико Черутти.

«И снова Адриано подтолкнул меня на новый путь: «Почему бы тебе не попробовать петь?» И тогда я тоже начал петь и записывать пластинки. В то же время я плотно занялся написанием текстов. Первое произведение, которое я написал для Адриано, это «? inutile davvero», но больше всего я горжусь песней «Una carezza in un pugno». По мнению многих критиков, это одна из самых красивых песен Адриано. Можно сказать, что на этом произведении выросло несколько поколений».

Джино с раннего детства был очень близок с Адриано и потому больше всех остальных страдал от разлуки, последовавшей за женитьбой дяди. Со временем в деятельности «Клана Челентано» произошли изменения, они перестали взращивать молодых певцов, а сконцентрировались на творчестве Адриано. Давая мне интервью для книги, Джино признался, что с нетерпением ждет выхода своего нового альбома, выпущенного лейблом Sony, «Nessuno ? solo» («Никто не одинок»).

1956 год, Италия на подъеме. Откровение в стиле рок: Адриано забрасывает токарный станок и открывает для себя Билла Хейли

В начале 50-х годов Адриано бросает школу. Отчасти потому, что не хочет учиться дальше, а отчасти потому, что семье нужен еще один источник дохода. В 1951 году умирает его отец Леонтино. Он уходит в мир иной незаметно, так же, как жил – скромно и непритязательно. В этот момент бразды правления семьей полностью переходят в руки Джудитты. У Алессандро есть хорошая работа продавца в Isolabella[27 - E. Isolabella & Figlio – компания-производитель алкогольных напитков, была основана в 1870 г. знаменитым купажистом Эгидио Изолабеллой. Производила самбуку, амаро, коньяки и другие напитки по оригинальным рецептам своего основателя. В 60-х гг. компания была выкуплена семьей Рейна – владельцами международного холдинга ILLVA Saronno, которому сейчас принадлежат известнейшие итальянские, английские и ирландские бренды производителей алкогольных напитков.], но Джудитта считает, что если Адриано не собирается учиться, то он должен идти работать и добывать деньги. Когда она объясняет сыну, что ситуация изменилась и семья не сможет прокормить нахлебника, Адриано понимает, что пришло время оставить школу, и отправляется искать работу. Его это ничуть не огорчает, школьной парте он всегда предпочитал улицу, а книжным знаниям – жизненный опыт.

Сперва он брался за все, что попадалось под руку. Первой его профессией была токарь – эта специальность в то время пользовалась спросом, и дядя смог бы легко найти работу и стать высококлассным специалистом. Все тогдашние эмигранты мечтали о стабильной работе, и Джудитта надеялась, что Адриано устроится на завод и получит надежное место. Но работа на токарном станке не была верхом его мечтаний, поэтому он решил стать сантехником, как Серджо Каванера, друг, которому дядя пытался подражать. Однако быстро стало понятно – трубы и краны совершенно не его конек, новое дело не пришлось по нраву Адриано. Как выяснится позже, его работой станет играть и веселиться – вот в чем сама суть творчества Адриано. В какой-то момент дядя захотел научиться ремонтировать часы – механизмы, отмеряющие ход времени, всегда его завораживали, – и он был готов на все, чтобы устроиться в мастерскую часовщика, но возможность все никак не подворачивалась, поэтому приходилось довольствоваться временной работой точильщика ножей и ждать подходящего случая. Ожидание длилось два года, Адриано потерял надежду. Казалось, что ждать уже нечего, но вот наступил день, когда долговязый юноша с виа Глюк смог осуществить свою мечту: один приятель рассказал, что на виа Томмазо Гросси, в центре Милана, некий синьор Гальвани ищет себе подмастерье. Адриано отправился туда, спустился в подвал, заставленный рабочими столами, и попросился на работу. Гальвани взглянул на юношу, оценил его умение и потенциал, дал рабочий фартук и начал объяснять секреты ремесла. Наконец-то настоящая работа. И страсть к часам с течением времени ничуть не ослабела. На дядиной вилле в Гальбьяте[28 - Гальбьяте (ит. Galbiate) – коммуна в регионе Ломбардия, на берегу озера Анноне, подчиняется административному центру Лекко.] есть комната, полностью заставленная рабочими столами со сложным оборудованием и инструментами для ремонта часов. Когда появляется свободное время, Адриано запирается в этой комнате и начинает собирать часы. Это хобби, которое не терпит суеты. Злые языки утверждают, что в его мастерской до сих пор стоит будильник, который сестра попросила починить несколько лет назад.

Профессия часовщика уже кажется делом всей жизни, но судьба приготовила для Адриано другое. Посланника этой судьбы зовут Нино и его брат – танцор чечетки. Помимо ремонта часов, Адриано страстно любил музыку и был просто очарован танцорами чечетки, которых видел в американских мюзиклах, изредка попадавших в Италию. Ритм, отбиваемый каблуками, его завораживал. Дядя много раз просил Нино познакомить его с братом, чтобы взять несколько уроков чечетки, но никак не получалось. И вот однажды Нино позвонил Адриано: «Давай встретимся, я тебе кое-что покажу, тебе точно понравится».

Адриано был заинтригован, а при встрече Нино показал ему пластинку, привезенную из США, – «Rock and Roll Around The Clock» («Рок-н-ролл круглые сутки») Билла Хейли и группы The Comets, один из краеугольных камней рока. Это не просто несколько песен из числа тех, что постепенно проникали в Италию из Соединенных Штатов, а начало культурной и музыкальной революции, которая готовилась пересечь океан и перешагнуть границы Европы. Эту пластинку, вышедшую в 1955 году, можно услышать в фильме «Школьные джунгли» (Blackboard Jungle, 1955). Историки музыки не сомневаются: творение Билла Хейли стало частью художественного катаклизма, масштабы которого ощущает и Адриано. Он слушает песню «The Mad Clock» («Безумные часы») и понимает, что в этих электризующих нотах есть нечто потрясающее. Для него это своего рода откровение. Когда Адриано рассказывает об истоках своего творчества, то всегда вспоминает эту судьбоносную встречу с роком Билла Хейли. В интервью Джино Кастальдо Адриано рассказывает, как началась его карьера:

У меня был друг, который работал в американской компании, он сказал мне: «Знаешь, через несколько дней придет пластинка, эта музыка страшно популярна во всем мире, а мы можем услышать ее на пять месяцев раньше, чем остальные». Я был настроен скептически, потому что никогда не слышал эту музыку, но читал, что молодые люди ломали все в зале, ни один концерт не обходился без драки, я не понимал этого, они казались сумасшедшими, но мне было интересно. В то время я чинил часы дома, даже не пел, только немного играл на губной гармошке, иногда свистел, я был далек от музыкального мира, несмотря на то что все дома пели. Была зима, и около шести часов вечера зашел мой друг, я сидел за столом и чинил часы и, даже не повернувшись, сказал ему: «Включай». Я склонился над часами, он прибавил громкость, по странному совпадению песня называлась «The Mad Clock», и меня будто током ударило. Я перестал крутить отвертку, снял линзу, потерял дар речи и подумал:

«Теперь я понимаю, почему все это происходит, просто по-другому нельзя». Друг оставил мне пластинку, я был словно в трансе, слушал ее постоянно и в какой-то момент почувствовал необходимость выучить ее наизусть и спеть, это было как болезнь, как наркотик. Билл Хейли пел в си-бемоле, это не моя тональность, поэтому я не мог петь его песни. Я пробовал снова и снова, наверное, из-за этого упорства мне и удалось расширить свой певческий диапазон. В итоге я выучил песню так хорошо, что американцы думали, что я знаю английский, а я его даже сейчас не знаю. Один раз мы с друзьями с виа Глюк были в заведении под названием «Филокантанти», и они захотели подразнить меня, сказали, что там есть один парень, который умеет играть рок-н-ролл, и практически вытолкнули меня на сцену. Там была группа, и они спросили меня: «Какая тональность?» Я спросил: «А что такое тональность?» – «Ну, знаешь, как ты поешь, высоко или низко?» Потом они сказали: «Мы начнем, потом ты». А я сказал: «Нет, я начну, потому что в песне все именно так» – и спел ее от начала до конца. С этого момента моя жизнь изменилась: сначала мне было трудно пригласить девушку потанцевать, а потом они стали сами подходить и приглашать меня. Год спустя я выступал в клубе «Санта Тэкла», и прошел слух, что в Милане есть кто-то, кто умеет петь рок-н-ролл, а Бруно Доссена, чемпион по буги-вуги, организовал первый в мире рок-фестиваль в Ледовом дворце (май 57-го года), наверное, это неправда, про первый в мире. Но в Европе он был, по сути, первым, там не было рок-певцов, даже во Франции, Джонни Холлидей появился два или три года спустя и пел одну из моих песен, «24 000 baci» («24 000 поцелуев»). Итак, было восемь рок-групп и только один певец – я, у меня тоже была группа, Янначчи за клавишами. Но нам не дали выступить, началась неразбериха, в том числе и потому, что Доссена так «хорошо» все организовал, что пять тысяч человек были внутри, а пять тысяч остались снаружи. После этого нам не удалось дать ни одного концерта с этой группой, потому что полиция мешала проводить рок-н-ролльные концерты. Сегодня это кажется невероятным, но тогда было страшновато. Тогда Доссена придумал организовать рок-н-ролльное соревнование в Театро Нуово[29 - Театро Нуово ди Милано (ит. Teatro Nuovo di Milano) – театр в Милане на площади Сан-Бабила на нижнем уровне палаццо дель Торо, открыт 22 декабря 1938 г.]. Он пошел поговорить с полицией и сказал: «Давайте организуем это, просто чтобы показать, что тут нечего опасаться». Полиция согласилась, и шоу состоялось в Нуово. Перед тем как начать петь, я сказал зрителям, что мы рискуем остаться без работы, «так что аплодируйте, но не слишком сильно». Мне нравится разная музыка, но особенно – рок, это пламя, которое, если зажигается, уже никогда не погаснет. Рок – это как призрак, он каждый раз приходит и говорит: «Я буду на твоем диске». Потом, возможно, я все переделаю, но эта мысль всегда меня посещает.

Следует сказать, что в те годы американская рок-музыка полноводной рекой растекалась по всему миру. Как можно прочитать в одной из многочисленных историй рока в интернете:

Список претендентов на гипотетический приз за первую песню в жанре рок-н-ролл открывает «The Fat Man» («Толстяк»), 1949 года, записанная певцом из Нового Орлеана Фэтсом Домино, который впоследствии стал королем музыкального жанра, получившего название буги. Но если мы хотим вернуться к истокам, то человек, которому приписывают изобретение термина «рок-н-ролл», – это Алан Фрид, белый диск-жокей из Кливленда, который в 1951 году решил подзаработать на волне успеха музыкального магазина Лео Минца и запустил радиопередачу под названием «Рок-н-ролльная вечеринка Лунного Пса» (Moondog Rock’n’Roll Party), чтобы распространять черную музыку среди белых подростков. В том же году вышла песня Айка Тернера «Rocket 88» («Ракета 88»), и она была однозначно рок-н-ролльной, и тогда же Гюнтер Ли Карр записал танцевальную новинку «We’re Gonna Rock» («Будем отрываться»). Так что к 1951 году многие люди уже подхватили рок-н-ролльную лихорадку, но в основном это были чернокожие, которые с трудом выбирались из гетто и пригородов.

Представители индустрии звукозаписи знали, что в среде чернокожих зарождается новая музыка, и с помощью Билла Хейли попытались воспользоваться этой возможностью. Его успех подтвердил существование аудитории, которая буквально сходила с ума от любого музыканта, игравшего в этом стиле. Чернокожие исполняли потрясающую музыку, но деньги на пластинки были у белых. Это позволило сформировать небольшую группу независимых лейблов, которые записывали пластинки чернокожих музыкантов и затем продавали их белой аудитории, но этого было мало для того, чтобы создать массовый спрос. Соединенные Штаты все еще были страной, разделенной сильными расовыми конфликтами, и шансы чернокожего певца стать таким же известным, как Фрэнк Синатра, стремились к нулю. Когда Сэм Филлипс основал компанию Sun Records в Мемфисе (штат Теннесси), то произнес знаменитую фразу:

«Попадись мне на глаза белый, поющий с самоотверженностью чернокожего, и я бы заработал миллион долларов».

1957 год, рок-революция приходит в Италию. История одного обмана. Помолвка с Миленой Канту

Мы не знаем, читал ли Адриано когда-нибудь эти слова Сэма Филлипса, но совершенно точно, в определенный момент жизни он почувствовал, что может стать одним из итальянских глашатаев музыкальной революции, пришедшей из-за рубежа. Он понимал, что такие произведения, как «Rip It Up» («Сорви это») или «Jailhouse Rock» («Тюремный рок») – первые записи на сорокопятке[30 - Пластинка со скоростью 45 об/мин.], которую Адриано выпустил на лейбле Jolly, – исполненные в США новым американским кумиром Элвисом Пресли, могут быть импортированы в Италию. Поначалу все это казалось игрой – в субботу вечером Адриано с друзьями отправлялись на какую-нибудь из миланских дискотек, он, самый сутулый и самый застенчивый, в шутку забирался на сцену и пел. Затем, несмотря на скептическое отношение семьи и, в частности, Джудитты, которая считала своего младшего сына немного сумасшедшим, Адриано решил всерьез заняться музыкой и собрал свою первую рок-группу, Rock Boys, состоявшую из четырех друзей: трех братьев Ратти на барабанах, басу и гитаре и Ико Черутти (туринца, недавно переехавшего в Милан со своей семьей) на второй гитаре. Переломный момент для Rock Boys наступил в 1957 году, когда они приняли участие в первом, по словам Адриано, рок-фестивале, организованном танцором Бруно Доссеной. Фестиваль состоялся 18 мая 1957 года в Ледовом дворце на виа Пиранези, в нем приняли участие группы из Милана (состав взят с оригинальной афиши того времени и из статьи в газете Corriere della Sera): Celentano and his Rock Boys, Ghigo e gli Arrabbiati, Due Corsaro, Swing Parade, Тони Ренис, Colombet (прозванные «королями ча-ча-ча») и Original Lambro Jazz Band; у каждого было по нескольку минут, хватит, чтобы представить три-четыре песни (очень короткие, не дольше двух минут). Был и спонсор. На самом деле фестиваль назывался Trofeo Oransoda[31 - Итальянская фирма, выпускающая газированные напитки.] – «Кубок Орансоды», и его целью было наградить сильнейших танцоров рок-н-ролла, выступавших при поддержке приглашенных групп и певцов. Приз завоевал коллектив Dossena Rock Ballet, капитаном которого был трехкратный чемпион мира Бруно Доссена. Этот фестиваль вошел в историю рока, но о нем ходит много разных легенд, часть из которых Адриано опроверг в одной телевизионной передаче, эти легенды много лет циркулировали в прессе, возможно потому, что некоторые участники событий подзабыли, что на самом деле происходило на фестивале. Легенда первая – в составе Rock Boys, первой группы Адриано, на саксофоне играл Луиджи Тенко. Это невозможно, потому что Тенко тогда находился в Генуе с другой группой, Modern Jazz Group; только в 1958 году он переедет в Милан, где познакомится с Джорджо Габером и вместе с ним создаст группу I Cavalieri. Вторая ошибка – Габер был в группе Челентано (на самом деле он играл с Энцо Янначчи в Duo Corsaro и позже был гитаристом у Рикардо (Гиго) Агости; тот присоединится к Rock Boys позже). Луиджи Тенко, Энцо Янначчи, Джорджо Габер и Адриано Челентано действительно играли вместе, но гораздо позже, во время поездки в Германию.

Нандо Де Лука, музыкант, который много лет аккомпанировал Адриано, рассказывает забавную историю о «немецком обмане». Востребованный аранжировщик, выпускник Миланской консерватории имени Джузеппе Верди, Де Лука делал аранжировку и для одной из песен Адриано, «Azzurro» («Лазурь»). «Я многим обязан Адриано, благодаря ему я начал серьезно работать в мире музыки и кино».

Его композиции можно услышать в фильмах «Народный роман» Марио Моничелли (Romanzo Popolare, 1974), «Паскуалино “Семь красоток”» (Pasqualino Sette Bellezze, 1975) и «Кровавая вражда»[32 - Другой вариант названия – «Кровавая вражда двух мужчин из-за вдовы, подозреваются политические мотивы».] (Fatto di Sangue a Causa di una Vedova, 1978) Лины Вертмюллер и «Бархатные ручки» Франко Кастеллано (Mani di Velluto, 1979). Он играл с такими джазовыми исполнителями, как Джо Венути, Стефане Граппелли, Тутс Тилеманс, Астор Пьяццолла, Ли Кониц, Тони Скотт, Катерина Валенте. В настоящее время, помимо джаза, он посвящает себя классике, но с ностальгией вспоминает бурные 60-е, проведенные вместе с Адриано. Что произошло во время той поездки в Германию? Де Лука смеется:

Шел конец 1958 года. Адриано позвонил и сказал, что встретится со мной на виа Чезаре Корренти, где он жил со своей матерью, братом Сандро и Ивонной, женой брата. Когда я приехал на виа Чезаре Корренти, он был весь на взводе. Сказал мне, что есть прекрасная возможность поработать в Германии. «Что за возможность?» – уточнил я. Адриано посмотрел мне в глаза и заявил, что есть шанс сыграть два концерта в Германии, подменить Элвиса Пресли, в то время восходящую звезду рок-музыки. Когда я услышал имя Элвиса Пресли, то подскочил на стуле, хотя мне показалось странным, что заменить великого Пресли позвали Rock Boys. Но в те времена музыкальный мир так бурлил, что могло произойти все, что угодно. Наша группа состояла из меня на фортепиано и ударных, Паоло Томмеллери на саксофоне и электробасе, Луиджи Тенко на альт-саксофоне, Джорджо Габера на гитаре, Энцо Янначчи на фортепиано и иногда на ударных, и Адриано – вокал. Вместе с нами поехал и Алессандро, брат Адриано, который много лет был администратором «Клана». Мы отправились в Германию, адреналин зашкаливал, хотя перед отъездом Адриано стал относиться ко всему с определенной долей скепсиса. Первое подозрение возникло, когда нам сказали, что бюджет у организаторов маленький и платить нам будут процент с продаж билетов, но кусочек был слишком лакомым, чтобы отказываться, еще и потому, что работы в Италии было не так много. Несмотря на сомнения, мы сели на поезд до Франкфурта, а когда вечером приехали туда, то сразу поняли – это был огромный розыгрыш. Никакого зала, первый концерт, если его можно так назвать, прошел на первом этаже пивоварни, где собралось человек сто, второй концерт был в маленькой комнатушке, куда втиснулось около пятидесяти человек. И, конечно, ни клочка афиш, где бы говорилось, что мы будем заменять Элвиса Пресли. Мы никому не рассказывали об этих концертах-призраках, они так и вошли в историю как одна большая мистификация. Хорошо, что Алессандро тогда решил побыть в роли нашего отца и по крайней мере гарантировал нам бесплатное питание и жилье.

Одним словом, настоящая катастрофа. Любопытно, что в этой истории, которая оставалась тайной вплоть до одного из выпусков передачи «125 миллионов ерундовин» (125 milioni di cazzate) в 2001 году, главными героями была группа неизвестных тогда парней, которые впоследствии стали столпами итальянской музыки: Тенко, Габер, Янначчи и, конечно же, Адриано. Если это правда, то в историографии тех лет есть неточность: речь о том, что Челентано якобы стал лауреатом фестиваля 1957 года – на самом деле Trofeo Oransoda Rock and Roll был конкурсом акробатического рок-н-ролла, где группы и певцы только аккомпанировали танцорам-любителям, профессионалам и акробатическим коллективам, таким как Национальная танцевальная команда Франции, которая в финале проиграла будущему лауреату, команде Dossena Rock Ballet. Факт остается фактом – для Адриано тот рок-фестиваль, проходивший в Милане, стал началом взлета. И вот случай, который это подтверждает. Среди зрителей фестиваля был Уолтер Гертлер, музыкальный продюсер, который много работал за границей, а в Италии искал новые таланты, способные подпитать собой торнадо рока, постепенно захватывающее весь мир. Уолтер Гертлер был одним из самых известных итальянских продюсеров – он родился и умер в Швейцарии, но жил и работал в Милане. Пионер итальянского музыкального бизнеса, он еще в 40-х годах (вместе с братом Эрнесто, который в 1965 году отошел от музыкальной индустрии) начал привозить записи и лицензировать иностранные каталоги для итальянского рынка. В 1948 году он решил посвятить себя выпуску пластинок, основал звукозаписывающую компанию Celson, а в 1951 году купил другой лейбл, Music, но функционировали они независимо друг от друга. Однако в 1958 году он объединил обе компании в одну, SAAR (Societ? Articoli Acustici Riprodotti, ее штаб-квартира была в Милане на виале ди Порта Верчеллина, 14), и создал два лейбла: Jolly и Joker. Именно он заметил талант юноши, выступавшего в Ледовом дворце: когда во время исполнения «Ciao ti dir?» («Я скажу тебе “пока”») Адриано одним из своих электрошоковых движений заставил публику взорваться, продюсер понял, что этот парень поможет ему заработать неплохие деньги. Сразу после концерта Гертлер предложил Адриано контракт на одном из своих лейблов, Music, который издаст весной 1958 года первые записи дяди: два альбома с каверами[33 - Кавер-версия, кавер (от англ. cover – покрывать), в популярной музыке – новое исполнение существующей (как правило, в аудиозаписи) песни кем-то другим, кроме изначального исполнителя. Кавер-версией называют как простую, так и сложную обработку оригинала с элементами новой аранжировки.] на американские рок-н-ролльные хиты, выходившие до этого на четырех сорокапятках – они были не особенно популярны тогда, но потом стали настоящими раритетами. Несмотря на конформизм того времени, видевшего в этих бунтарях конец поп-музыки, национальная пресса очень хорошо отозвалась о выступлении Rock Boys, некоторые музыкальные критики подчеркивали, что Адриано воплощает собой новую музыкальную волну. Джорджо Бокка, напротив, отличился тем, что безжалостно раскритиковал молодую группу. Это был тот самый Джорджо Бокка, который в 1987 году, после телепередачи «Фантастико» (Fantastico) назовет Челентано «талантливым идиотом».

До того как подписать контракт в SAAR, Адриано пытался договориться со знаменитой Ricordi, но после прослушивания звукозаписывающая компания попросила у него взнос пять тысяч лир на полноценную запись. Когда Адриано попытался убедить свою мать, что это хорошая возможность заявить о себе, Джудитта прогнала его: «Как? Вместо того чтобы приносить деньги домой, ты должен платить за пение? Убирайся!»

Потом Ricordi пожалеет, что не разглядела в юноше, появившемся на пороге студии, будущий талант.

Семья не сразу поверила в успех Адриано. Всем было ясно одно – происходит что-то странное, и Джудитта, женщина, твердо стоящая на земле, озабоченная повседневными делами, очень хотела понять, какого черта задумал ее сын. Днем Адриано с головой нырял в часовые механизмы, а ночью ходил по клубам, где оттачивал свое мастерство певца. Он играл в клубе «Аретуза» и благодаря одному другу оказался в «Санта Тэкле», клубе, который в то время был своего рода храмом музыки, потому что там собирались важные продюсеры и импресарио. Однако, несмотря на успех, денег все еще не было. Дядя вспоминает трудные переговоры с владельцем «Санта Тэклы». Адриано, к этому времени уже хорошо известный в музыкальных кругах Милана певец, потребовал, чтобы к нему относились так же, как к другим артистам: 1000 лир, пиво и закуски; но хитрый владелец «Санта Тэклы», оправдываясь тем, что юноша должен сперва «покрутиться в низах», ограничился оплатой натурой – пивом и закусками.

«Но я же уже знаменит, почему ты мне не платишь?» – спросил Адриано в конце своего выступления. «Ты должен сперва покрутиться в низах, начать с нуля, – ответил хитрый менеджер. – А потом к тебе будут относиться как к знаменитости».

Только много позже владелец известного миланского клуба признался, что недооценил юношу, который каждый вечер приходил в «Санта Тэклу». В 1958 году произошел случай, который добавил Адриано известности: в Милане проходил конкурс пародистов Джерри Льюиса, знаменитого американского комика, который в то время собирал полные залы по всему миру. Адриано очень любил Джерри Льюиса и пытался подражать ему, корча перед зеркалом такие же гримасы, как и его американский кумир. Джудитта считала сына немного чокнутым, когда видела, как он кривляется перед зеркалом, но Ивонна, жена его брата Алессандро, понимала, что Адриано может победить. Поэтому, ничего не сказав самому Адриано, записала его на конкурс. Итальянский чудак выиграл первый приз – сто тысяч лир. Огромная сумма по тем временам, и когда Джудитта узнала о выигрыше, то расплакалась от счастья и начала серьезнее относиться к творческой карьере сына. Все в семье чувствовали определенные перемены, дядя Адриано не был еще так знаменит, как сейчас, но по рукам уже ходили его плакаты. Я помню, что, когда он получил первый приз в конкурсе пародистов Джерри Льюиса, я был во втором классе и мог выторговать у хулиганов несколько дней спокойной жизни в обмен на дядину фотографию с автографом.

Но была и еще одна женщина, с изумлением наблюдавшая за восхождением на Олимп знаменитостей парня, с которым она встречалась уже около года, – Милена Канту, первая девушка Адриано. Та самая таинственная девушка из «Клана».

Адриано и Милена познакомились на одной из миланских дискотек, в клубе «Бранка» на виа Ланцетти в районе Бовиза, где Адриано в шутку решил выступить. Милена с родителями жили на виале Падова, в рабочем пригороде к северу от Милана, очень далеко от виа Ланцетти. Тем вечером Адриано предложил подвезти девушку до дома, и это стало началом их отношений. Когда Милена и Адриано стали встречаться, юноша с виа Глюк еще не был знаменит, его карьера только начинала складываться. В те дни у него не было денег, и он передвигался на велосипеде или, в крайнем случае, на мотороллере друга. Милена стала членом нашей семьи, она часто бывала у нас, оставалась поужинать. Адриано казалось, что он встретил женщину, с которой проживет всю жизнь, но это было не так – отношения Адриано с Миленой прервутся в 1961 году, когда на съемках фильма «Какой-то странный тип» (Uno strano tipo) произойдет роковая встреча моего дяди с Клаудией Мори. Разрыв с Адриано будет очень болезненным для Милены. Позже она выйдет замуж за Фаусто Леали, от которого родит двух дочерей, Дебору и Саманту. Милена останется в мире шоу-бизнеса, познакомится с Джулио Рапетти Моголом, поэтом и автором песен для Лучо Баттисти и, много позже, для Адриано. Говорят, что многие тексты песен Баттисти, написанные Моголом, посвящены Милене Канту.

Для Адриано это плодотворный период, уже через год после рок-фестиваля ему начинает сопутствовать успех. Этот успех не идет ни в какое сравнение с тем, что придет к дяде позже, но итальянская пресса и музыкальные критики понимают – этот двадцатилетний парень может стать итальянским глашатаем рок-революции, берущей начало в США и Великобритании. 13 июля 1959 года Адриано победил на фестивале в Анконе[34 - Анкона (ит. Ancona) – город-порт у побережья Адриатического моря, административный центр области Марке и одноименной провинции.] с песней, ставшей настоящим хитом, – «Il tuo bacio ? come un rock» («Твой поцелуй – это рок»).

В конце марта 1960 года, после двух лет совместной работы, Гертлер выпустил первую пластинку Челентано на 33 об/мин, получившую название «Адриано Челентано вместе с Джулио Либано и его оркестром» (Adriano Celentano con Giulio Libano e la sua orchestra). На пластинке есть несколько песен, уже выходивших на сорокапятке (например, «Il tuo bacio ? come un rock»), и только две неизданные – «Personality» («Личность») и «Il mondo gira» («Крутится мир»).