Поляки в Дагестане

Шамиль, обращаясь к сыну Кази-Мухаммеду, воскликнул:

«О, бедный наш Коран! – его перевели на язык гяуров…»

С тех пор между ним и полковником выросла глухая стена.

Во время Кавказской войны Пржецлавский служил в штабе генерала И. Д. Лазарева и активно воевал против жителей Чечни и Дагестана. Он являлся эпигоном царизма на Кавказе, потому прикладывал усилия для подавления восстания горцев.

В 1863 году новый мятеж в Польше снова был подавлен, над теми, кто выступал с оружием в руках чинились суд и расправа.

Пржецлавский о событиях в Польше рассказал Шамилю в самых черных красках, особенно напирая на жестокость со стороны Муравьева в Литве и графа Берга в Польше.

В конце беседы пристав объявил, что царь о беспощадности двух названных высокопоставленных лиц ничего не знает и что хорошо было бы, если Шамиль обо всем этом доложил императору. Дагестанец слушал Пржецлавского в пол-уха и ничего не предпринял.

Однако пристав на этом не успокоился. В другой раз он подал Шамилю заранее подготовленный текст, где на арабском языке и русском языках говорилось о милосердии царя, пощадившего кавказские народы 4 года назад. И хорошо бы, говорилось дальше в тексте, если бы царь проявил такое же милосердие и к полякам…

«Прошу Вас, полковник, – заговорил Шамиль, – не обращайтесь ко мне с таким предложениями. Я никогда не осмелюсь беспокоить государя такими письмами».

Видя несговорчивость дагестанца, Пржецлавский не на шутку испугался и не отходил от него, пока тот не дал слово, что о письмах он, Шамиль, впредь будет молчать.

С того дня ненависть П. Г. Пржецлавского к Шамилю и к его семье проявлялась открыто, и к 1865 году отношения между приставом и Шамилем настолько ухудшились, что для разбора дела из Петербурга в Калугу специально прибыл адъютант военного министра полковник Брок. Выслушав обе стороны, Брок вернулся в столицу. Вскоре Шамиль от министерства получил весточку, в которой говорилось, что Пржецлавский любит великого дагестанца и все делает для его спокойной жизни. И все в таком духе… Между тем примирение не состоялось, т. к. пристав по-прежнему кляузничал, по пустякам придирался к семье имама, старался рассорить сыновей, распускал слухи, будто имам жаден, а его жены скандалистки.

1-го февраля 1866 года должность пристава пришлось упразднить, и калужские пленники, наконец, были избавлены от возмутителя спокойствия.

Теперь все дела, связанные с дагестанцами, передавались в руки губернатора Калуги Чичагова, ставшего близким другом Шамиля, а его супруга напишет прекрасную книгу о калужском пленнике под названием «Шамиль на Кавказе и в России».

«Казимировская балка»

В 1898–99 годах в Аранинском укреплении близ Хунзаха стоял 6-й Кубанский пластунский батальон. У одного из офицеров данной части служил денщиком безропотный и тихий солдат Казимир. Очень часто хозяин Казимира возвращался домой пьяным, и тогда начинались издевательства. Без всякой причины офицер избивал денщика, угрожая даже убить его. Не очень он был милостив и тогда, когда оказывался трезвым.

Неизвестно, сколько терпел бы солдат, но однажды ему стало невмоготу – он выбежал из крепостных ворот, преодолел с полверсты от укрепления, чтобы броситься в пропасть, что рядом с водопадом.

Хунзахский водопад

С тех пор стометровой глубины пропасть хунзахцы в память о поляке именуют «Казимировской балкой».

Лекарь поневоле

Иван Загорский в 1842 году оказался в плену у горцев. Через горы и долины его привели к Шамилю и заключили в подземелье, где поляк попал в среду таких же несчастных, как он сам.

Прошли дни, недели, месяцы – никто не собирался их вызволять. Пленные страдали кишечными заболеваниями. Но к их счастью Иван Загорский имел медицинское образование. По просьбе товарищей он обратился к имаму, чтобы ему разрешили собрать лекарственные растения. Шамиль дал согласие. Загорский из собранных в окрестностях Ведено трав готовил настой, поил товарищей и, как он сам рассказывает: «Все мои больные выздоровели».

К тому, что написал выше, добавлю, что туземные лекари помогали Загорскому, где и как искать необходимые травы, а поляк, в свою очередь, передавал им опыт медика, окончившего специальное учебное заведение.

10 лет на чужбине

Много лет назад я получил из г. Львова письмо от некоего человека со смешной фамилией, трудно сочетающейся с его именем – Лев Заяц. Он обращался за советом. Заяц хотел побродить по Дагестану и просил, чтобы ему предложили интересный маршрут для многодневного пешего перехода.

Я откликнулся. Лев Заяц прибыл не один. С ним была его супруга Нина – рослая, плотная, со светлым лицом женщина. Они оказались людьми интеллигентными, донельзя обязательными. Мы вместе разработали маршрут, разрисовали его, а я вдобавок дал рекомендательные письма к товарищам, у которых они могли бы получить какую-либо помощь.

Через какое-то время из Львова пришло благодарственное письмо, где выражались охи и ахи от увиденного, услышанного и не менее – от гостеприимства дагестанцев.

Так и пошло. Почти каждый год чета Зайцев совершала путешествия по Дагестану, не забывая при этом каждый раз приглашать к себе – во Львов. Время от времени они радовали меня, присылая вырезки из польской печати – сведения о Кавказе, Дагестане, о Шамиле и его сподвижниках.

…Наконец, в 1980 году мы с женою решили посетить Львов. На то было несколько причин. Во-первых, Лев Федосеевич Заяц сообщал, что в этом году они по разным причинам не планируют побывать в Дагестане, во-вторых, его семья приготовила для нас сюрприз, который нас весьма обрадует.

Была и третья причина, зовущая в Закарпатье. Нас звала в гости известная дагестанка Резеда Махмудова.

…В первой половине июля 1980 года мы оказались в объятиях четы Заяц. Был вечер. Стол был богато сервирован. После сытной еды пошли разговоры о том о сем, а я все думал какой же сюрприз нас ждет? Сюрприз оказался книгой. И какой! В ней поляк Кароль Калиновский рассказывал о том, как во время Кавказской войны попал в плен к горцам и 10 лет находился на чужбине.

Но большой труд Калиновского был написан на польском языке. Отложив все дела в сторону, в тот же вечер Лев Федосеевич начал делать перевод с польского на русский. Делал это он блестяще, и я записывал без помарок. Мы работали в течение четырех дней, с перерывами на еду, небольшие прогулки по Львову и на сон.

Должен заметить, что это первый перевод книги К. Калиновского на русский язык и честь этого принадлежит Льву Федосеевичу Зайцу, которому я бесконечно благодарен, хотя бы потому, что читатель узнает много нового о Кавказской войне, о судьбе людей, оказавшихся в плену у горцев, о Шамиле, его наибах, а главное о самом Кароле Калиновском, 10 лет находившемся на чужбине.

…После развала СССР связи нашей семьи с семьей Заяц оборвались. Они больше не приезжали в Дагестан, хотя мечтали ходить по его тропам, пока ноги держали их.

– Если книга выйдет в свет, – сказал я себе, – то непременно перешлю ее во Львов, как благодарность Льву Федосеевичу и Нине Никитичне, как прощальный привет из Дагестана.

«Я родился в селе Калиново Августовского воеводства 21 января 1821 года», – с таких слов начинает свое повествование Карол Калиновский о своем 10-летнем пребывании в плену на Кавказе[3 - Мемуары моей военщины на Кавказе и плена у Шамиля от 1844 по 1854 гг. Варшава. – 1983.].

И далее продолжает: «Помню в 1830–1831 гг. воспитывался у монахов ордена Василия в Варшаве. Когда меня сослали как солдата на Кавказ, родители умерли от жалости…»

Далее К. Калиновский объясняет причину ссылки. В реальном училище он прошел курс механики, работал на заводе в г. Сольцы, а затем в Варшаве, где на железной дороге исполнял должность помощника инженера, увлекся противоправной политической деятельностью, за что его 9 месяцев держали в тюрьме, а затем, как сказано выше, сослали на Кавказ.

«Это было, – пишет Калиновский, – в воскресенье, 15 декабря 1844 года, в 10 утра под сопровождением донских казаков, нескольких дезертиров и уголовных элементов…»

Бедолагу сопровождали также родственники и знакомые. Звон колоколов долго шумел в ушах.

Путь на Кавказ оказался далеким, приходилось идти пешком. Весну он встретил на Украине, а когда прибыл в крепость Внезапную, что в Дагестане, то стояло уже лето.

«Я увидел три формеции, с башнями для отражения нападения, – делится первыми впечатлениями ссыльный солдат. – За месяц до моего прихода Шамиль напал на одну из них. Малый гарнизон удержал несколько штурмов, хотя неприятель был силен…»

Дни потекли за днями. Его перебрасывали с одного места на другое.

«В полдень я прибыл в редут у татарского аула Энгельсюрт, а под вечер… – в Таш-гечу над рекой Аксай, где мы переночевали. В ауле живут кумыки и чеченцы. На второй день утром мы двинулись из Таш-гечу до Внезапной с охраной войск. День был жаркий, а сейчас шел дождь, температура упала…

Внезапная? Ее издали не видно… При крепости – большой аул кумыков – Андреевский[4 - Эндирей.]. Во Внезапной кончалась моя трудная дорога на Кавказ, где я должен был жить много лет…

На следующий день я представился местным властям и адъютанту полка… В это время наместник, князь Воронцов находился в большом походе против Шамиля, для уничтожения его резиденции в Дарго, т. е. «Красного аула». Наш полк почти целиком был в походе, а один батальон оставался при штабе, чтобы запасти на зиму сена, капуста и других продуктов. О походе мы ничего не знали… ходили различные слухи, будто Шамиль со своими женами, детьми и мюридами попал в плен… Радость была великая, особенно среди солдат. Солдаты-ветераны не доверяли таким слухам, считали, что такие вести не к добру, к неудаче…».

На первых порах у Калиновского время проходило незаметно. Он слушал рассказы старых воинов о походах, о местном населении. По совету ветеранов, кроме обмундирования, новичок приготовил мешок для сухарей, сапоги с длинными голенищами, чтобы в любую погоду быть готовым к походу.

«После двух недель моего пребывания здесь, – продолжает повествование новобранец, – хорошие известия переменились в самые худшие. Татары Андрей-аула с презрением смотрели на нашу крепость. На базар Андрей-аула солдаты ходили большими группами, при оружии, притом в полдень…

Внезапно поступил приказ быть готовым к походу, притом как можно скорее…»

На следующий день начался поход – это батальон пехоты и полковая артиллерия. Солдаты не убавляли темп движения, хотя жара усиливалась. Торопились достичь Ирактау, чтобы напиться воды и освежить обожженные уста. К вечеру прибыли в Герзель-аул, где был получен приказ: после принятия чарки водки, оставив снаряжение, идти дальше.

Солдаты шли по крутой дороге и в вечерней тишине оказались в ичкеринских лесах.