Зверь. Джон Бонэм и Восхождение Led Zeppelin

– С чего вдруг?

– Потому что я снова поцарапал фургон.

Джеймс уже знал, что Джон частенько наносит урон машине Джеко – но это уже перебор.

– Идиот, – сказал Джеймс.

Джон фыркнул на другом конце провода.

– Не называй меня идиотом, иначе вломлю.

«И ведь мне регулярно от него доставалось, – вспоминал Джеймс, – перерастало все в потасовку на полу, правда, потом мы смеялись и шли выступать. И знаешь что? Выходило даже лучше. Клянусь, было весело. Ну, в общем, Джон сказал тогда: „Отец запер барабаны в сарае“. „Ты что, не можешь достать ключи?“ – спросил я. „Нет, потому что, если я войду в дом, он узнает, что я задумал, и спрячет их или уберет в карман“. И тогда мы разработали план. У нас был черно-бордовый фургон Bedford с боковой дверью, так вот я остановился в переулке, ведущем к саду, и встретился там с Джоном».

Бонэм выскочил из-за дерева, и они с приятелем побежали к сараю. Взобравшись по стене, Джеймс приподнял крышу, чтобы Джон мог попасть внутрь и по очереди передать товарищу через окно все элементы барабанной установки. Джеймс позже вспоминал: «Джон все меня поторапливал, передавая оборудование… Пробегая по переулку, мы задевали забор и стену, и пока складывали все в фургон, раздался крик: „Вызовите полицию!“ Уматывая оттуда, мы умирали со смеху над тем, что произошло. Приехав на концерт, Джон начал распаковывать установку и обнаружил, что бо?льшая часть оборудования осталась в сарае».

Все, что удалось тайком вывезти из сарая Джеко, – лишь малый барабан со стойкой, бочка и педаль, не хватало тарелок и хай-хэта, но что хуже всего – барабанных палочек. Поскольку других ударников по близости не было, Джеймс в шутку предложил Джону сыграть руками. «Я уже пару раз видел, как он такое проделывал, и спрашивал, больно ли это, – вспоминал Джеймс. – „Нет, – отвечал Джон. – Вообще-то, когда я так делаю, создается ощущение настоящей грозы“. Той ночью ему удалось это продемонстрировать, орудуя по ударной установке руками. Он отыграл весь концерт, используя лишь кисти и пальцы, и это оказалось невероятно захватывающее выступление. Толпа его обожала… Выдающихся барабанщиков много, но Джон был первопроходцем, именно он проложил им путь. Бонзо задал планку, как в свое время Джин Крупа».

К концу года Джон снова принялся за поиски стабильной работы. Когда в следующем году группа Ники Джеймса распалась, участники разошлись каждый своим путем, перейдя в другие успешные коллективы: Рой Вуд и Бив Бивэн начали сотрудничать с Move, а затем и Electric Light Orchestra (ELO), а Майк Пиндер стал клавишником у Moody Blues.

Позже Бивэн вспоминал: «Впервые мы встретились с Джоном, когда в 1963 году он пришел на мое выступление, я тогда играл с Денни Лейном и the Diplomats, а потом еще в 1964-м, когда я работал с Карлом Уэйном и The Vikings, незадолго до того, как мы основали Move. Он был младше и приходил посмотреть, как я играю. В то время я был самым громким барабанщиком в округе, и если Джон чему-то у меня и научился, так это тому, что барабаны следует колошматить, а не поглаживать… Думаю, он взял на вооружение парочку идей, пока не обошел меня и не стал лучшим рок-барабанщиком современности». Джон и Бивэн останутся лучшими друзьями, пережив совместную работу с Ники Джеймсом.

Решительнее, чем когда-либо, Джон все еще надеялся, что каким-то образом ему удастся попасть в рок-н-ролльную группу такой же мощи.

Глава вторая. Январь, 1966 – Сентябрь, 1968

Почти каждый вечер 1966 года так или иначе проходил на сцене.

Вот уже несколько месяцев Джон продолжал вставать с первыми лучами солнца, чтобы к половине восьмого успеть на стройку Джеко. Хоть он и был сыном босса, работать приходилось на общих основаниях, разрешался лишь десятиминутный перерыв на чай и получасовой обед, правда, в редких случаях можно было выпить лишнюю чашку чая, который строителям приносили в ведрах. В полшестого Бонэм уже мчался домой, чтобы привести себя в порядок и загрузить в машину аппаратуру для вечернего концерта.

«Джону такой график давался тяжело, – вспоминал Мик. – Бо?льшую часть рабочего дня он витал в облаках, думая лишь о выступлении с группой. Бригадир был, мягко скажем, не в восторге, и брату частенько доставалось, пока он работал на отца».

Пары фунтов, что удавалось заработать с каждого концерта, и зарплаты строителя едва хватало на сигареты и пиво, а в тех редких случаях, когда Джеко разрешал взять машину, еще и на бензин. Но финансовое положение Джона не назвать уникальным. В 1960-е годы в Бирмингеме возлагали большие надежды на рок-н-ролл, местным не терпелось сбежать из региона – или хотя бы с проклятых фабрик. Ведь если не удавалось прославиться, приходилось вставать к конвейеру.

«Тогда Бирмингем был совсем другим, – рассказывал Тревор Бёртон, ритм-гитарист Move. – Город наводнили предприятия, да и народ там жил суровый. В тех местах горожане считались расходным материалом производства… Музыка давала шанс свалить с фабрики. Я зарабатывал пятнадцать фунтов в неделю, вдвое больше, чем отец получал на заводе».

В этом отчаянии зародилась особая местная форма рок-н-ролла, тревожнее лондонской и хипповее ливерпульской, даже несмотря на внимание мирового сообщества, которое судостроительный портовый город привлек благодаря Beatles. Музыкальная сцена Брума могла похвастаться бо?льшим количеством групп, чем любой другой регион в Англии, и местные это знали. «Многие не могли выбраться из Мидлендса, потому что, кроме пабов, у нас ничего не было, – вспоминал Билл Бонэм. (Он не родственник Джона, а знаменитый клавишник мидлендской группы Obs-Tweedle.) – Местные парни играли просто невероятно. Наше небольшое музыкальное сообщество было сплоченным. Но все равно приходилось ездить в Лондон и платить за возможность сыграть или же выступать бесплатно. Было очень сложно заставить людей из Лондона приехать вас послушать».

Местный трубач и продюсер Джим Симпсон был ветераном бирмингемской сцены еще задолго до встречи с Джоном Бонэмом в 1966 году.

«Всех, кто вышел из этих мест, и не упомнить, – рассказывал Симпсон. – Может, им просто удалось быстренько умотать в Лондон. Нам всегда говорили, что все самые крутые – в Лондоне, поэтому многие группы туда уезжали и выпускали низкосортные записи, да и Бирмингем не самое престижное место для жизни… Но фишка в том, что действительно великие музыканты и коллективы именно отсюда – и это львиная доля всех артистов страны. Местные группы были жесткими и грубыми, но их и не привлекали хит-парады так, как этих недалеких ливерпульцев с бахромой и дурацкими воротничками на куртках».

* * *

Семнадцатилетний Джон Бонэм был достаточно талантлив, потому никогда подолгу не просиживал без работы. К зиме 1965 года самой большой проблемой (не считая поисков стабильных выступлений) было придумать, как перевозить на многочисленные вечерние выступления из Реддитча в Бирмингем ударную установку, становившуюся с каждым разом все больше. После долгих уговоров Джон наконец убедил отца позволить ему брать один из трех строительных фургонов, чтобы перевозить товарищей по группе и аппаратуру, а приятелю Эдди Коноли, живущему по соседству, Бонэм предложил поработать на полставки роуди, возить его на выступления и обратно, отдельно от группы. Однако это сотрудничество оказалось недолгим, после того как Джон сообразил, что может забирать долю Эдди себе, если будет самостоятельно грузить оборудование и устанавливать барабаны. А еще это верный способ прослыть ценным кадром в каждой из групп – таскать инструмент, снабжать сигаретами и, наконец, привлекать верных брумми[5 - Брумми – прозвище жителей Бирмингема, а также название местного говора и диалекта.] на концерты.

* * *

Учитывая, сколько групп пытались урвать себе время на сцене Брума (особенно в сети заведений Мамаши Рейган), среди молодых музыкантов всегда шла конкурентная борьба. В те дни каждому артисту хотелось, чтобы случайно оказавшийся в зале менеджер или представитель звукозаписывающей компании заметил именно его. Врожденный талант и интуитивное чутье к зрелищности и конкуренции не добавляли Джону популярности среди музыкантов – зависть была слишком сильной. Однако коллеги-ударники быстро осознали, что Джон вырабатывает собственный стиль и, по сути, новый подход к самому инструменту.

Репутация Бонэма как одного из ведущих барабанщиков Бирмингема отлично сочеталась с любовью ко всякого рода выходкам. «Бывало, он оставлял табурет от установки у входной двери, – вспоминал позже Билл Харви. – Над дверью был бетонный цоколь, обвитый плющом, и в нем Джон прятал табурет, чтобы по ночам можно было выбраться через окно, спустившись по водосточной трубе, и улизнуть. А потом вернуться тем же путем. Он как-то поведал мне этот секрет, умоляя: „Только, ради бога, не сболтни отцу“».

Харви рассказывал, что однажды заглянул посмотреть на выступление Джона с бирмингемской группой Locomotive. «В тот вечер Джон напился в хлам. Обычно вечер начинался с его соло – так же, как когда-то у Бадди Рича. Он поднимался на сцену, отрывался на всю катушку, но со сцены спускался трезвый как стекло». К концу выступлений ударник всегда был трезв.

«В Locomotive между собой мы звали Джона Бонни, а еще, возможно, Бонзо, – вспоминает Джим Симпсон (именно благодаря ему в 1965 году сформировалась группа, а позже, когда коллектив отказался от джаза и R&B в пользу психоделического прогрессивного рока, он взял на себя роль менеджера). – Бонэму в любой группе мира было бы комфортно… Мне приходилось пару раз его увольнять. Мы все его любили, но подобное поведение не вписывалось ни в какие рамки – он был чересчур буйным. Нам из-за него запретили появляться сразу в нескольких местах. Как-то Бонэм сел без рубашки за ударную установку в танцевальной школе Фрэнка Фримена в Киддерминстере. Фрэнк мне тогда сказал: „Сегодня все прошло отлично, Джим, но с этим барабанщиком вы у нас больше не выступаете“».

По вечерам, когда Джеко разрешал, Джон брал семейный кабриолет «Форд Зефир» и уматывал куда-нибудь с друзьями и музыкантами из группы, среди которых часто был и Билл Харви. Тем летом Бонэма впервые лишили прав за вождение в нетрезвом виде, хотя тогда за подобные правонарушения наказания были лояльными. Несмотря на то что почти все местные музыканты напивались до чертиков, у Джона начала формироваться алкогольная зависимость. «Брат с легкостью мог меня перепить, а ведь я спокойно осушал пинту меньше чем за четыре секунды», – вспоминал позже Мик.

Джон работал на отца много лет, но с увеличением числа выступлений работа на стройке начала его утомлять. В поисках бо?льшего заработка и графика, позволявшего бы хорошенько высыпаться, он принялся обходить местные магазинчики в поисках стабильной работы с посменным графиком. Как ни странно, но его наняли помощником в известное элитное ателье под названием George Osbourne & Son. Джон хоть и не славился отменным чувством стиля, однако начал замечать на музыкантах броскую одежду, формировавшую их потрясающие сценические образы, – культурное влияние отвязного Лондона, наконец проникшего в центральные графства.

«На смену пестрым костюмам и галстукам пришла яркая одежда и более экстравагантные образы, – рассказывал Мик Бонэм. – Кричащая одежда, соответствующая их громкой музыке… Rolling Stones и The Who теперь распевали иную музыку, положившую начало совершенно другой игре. Впервые увидев по телевизору барабанщика The Who – молодого Кита Муна, Джон настолько был впечатлен его образом, что начал экспериментировать с модой».

Мун уже тогда превратил ритмичную партию «бит-группы» в шоу одного актера – как благодаря своим диким энергичным соло, так и выходкам за кулисами, снискавшим ему дурную славу в музыкальных кругах. Однако его дизайнерские причуды вскоре переплюнул Джинджер Бейкер из Graham Bond Organisation, лишивший Муна звания лучшего рок-ударника. В свои двадцать шесть Бейкер уже заработал репутацию самого безбашенного барабанщика и самого неутомимого экспериментатора, когда дело касалось живых выступлений. Благодаря редкому сочетанию тотального технического контроля и впечатляющих сценических шоу Бейкера никогда не удавалось затмить товарищам по группе – Бонду и басисту Джеку Брюсу. «Вот кем я хочу быть, – объяснял он, – равноправным членом команды, а не кем-то, кто просто отбивает ритм впереди стоящим музыкантам». Впечатленный личностью Муна и мастерством Бейкера, Джон твердо вознамерился следующим примерить их звание.

Вскоре после просмотра первых телешоу The Who Джон начал экспериментировать с модными стилями, дополнявшими его сценический образ. К удивлению друзей и родных, эти эксперименты с одеждой не ограничивались сценой: занимаясь повседневными делами, Бонэм часто мотался по городу в настолько экстравагантной одежде, какую только могла позволить его новая должность у портных George Osbourne & Son. Джон принялся совершенствовать свой гардероб так же, как когда-то барабанную установку. В рамках одного из первых экспериментов Бонэм покрасил ношеную белую куртку молочника в ярко-желтый цвет, а накладные карманы – в кроваво-красный. На этом модные жертвы не закончились: Джоан Бонэм сшила сыну длинный сюртук из темно-зеленого материала и украсила цветами лайма – дизайнером выступил сам Джон. Но гвоздем программы, по выражению Мика, стала замшевая куртка в стиле Levi’s с черным кожаным воротником, которую брат выкрасил в зеленый цвет. «Он в ней частенько ходил, народ никогда прежде не видел ничего подобного, – вспоминал позже Мик. – Все пялились, но брату было плевать… Восемнадцатилетний парень в лиловой куртке молочника или ярко-зеленом сюртуке из материала для штор вызывал на улице настоящий переполох».

Нуждаясь в деньгах больше, чем в повседневной одежде, Джон как-то предложил Мику купить у него куртку за пять фунтов. Однако вскоре после сделки покупатель крайне удивился, наткнувшись на вечеринке на барабанщика Бива Бивэна в точно такой же оранжевой замшевой куртке. Мик быстро смекнул, что старший брат свистнул куртку и перепродал ее приятелю в обмен на возможность заменить его в группе Move.

На работе в George Osbourne & Son Джон приглушал свою вычурность, выбирая вместо этого более подходящий (хотя не менее элегантный) костюм и галстук, которые теперь он мог себе позволить благодаря скидке работникам ателье. Как позже вспоминал Мик: «Он хорошо устроился и благодаря своей должности мог носить современные элегантные костюмы, которые так любил… Он часами проверял перед зеркалом, правильно ли завязан виндзорский узел, а стрелки на брюках могли вполне разрезать бумагу. Застегнув запонки, он отправлялся на работу на автобусе».

* * *

Если же выдавался свободный от выступлений вечер, что случалось нечасто, Джон ехал в центр и предлагал различным группам свои услуги барабанщика по найму. Поскольку на улицах, где располагались концертные площадки Мамаши Рейган, постоянно стояли фургоны артистов, груженные оборудованием, Джону удавалось договориться и выйти на сцену. Как-то в один из таких вечеров он оказался с Эдди Коноли в Киддерминстере, где познакомился с симпатичной миниатюрной блондинкой – Патрицией «Пэт» Филлипс. Как и ребята, Пэт отдыхала в городе с сестрой Берил, в клубе Old Hill Plaza. Девушки частенько здесь встречались с кузинами, Шейлой и Маргарет.

С того момента, как Джон пригласил девушку на танец, больше они не расставались. Мик позже вспоминал: «Он встретил Пэт в шестнадцать, и его любовь к ней нисколько не уменьшилась за годы, проведенные вместе… Она всегда была рядом».

А несколько месяцев спустя выяснилось, что Пэт беременна. Несмотря на молодой возраст (ему только исполнилось семнадцать), Джон решил поступить, как порядочный человек и жениться. Эту новость он сообщил друзьям за день до самой свадьбы в типичной для него манере: заявившись в местный паб «Бычья голова» в костюме. Как позже вспоминал один из его приятелей, товарищ по ударным Мак Пул: «Все остальные были в джинсах и ярких хипстерских футболках. „Почему ты в костюме, Джон?“ – „Да репетирую. Завтра я женюсь“».

Так как на настоящий мальчишник времени не оставалось, Джон угостил присутствующих выпивкой. «Он выстроил все напитки в ряд и просто с катушек слетел, – вспоминал Пул. – Джон уселся за установку и посыпал барабаны перцем… Он практически уничтожил инструмент, хотя тогда мне это казалось забавным, даже несмотря на то, что установка была моя».

Джон и Пэт предпочли небольшую гражданскую церемонию, временно не афишируя бракосочетание и беременность, послужившую причиной такого поспешного решения. На свадьбе, состоявшейся 19 февраля 1966 года, присутствовали лишь несколько близких друзей, сестры Пэт и брат жениха – Мик.

Несмотря на статус счастливого семьянина, когда 15 июля 1966 года у Джона родился первенец, Джейсон, Бонэм все еще жил с родителями и братом. Все эти месяцы Пэт продолжала жить в Дадли с родителями и тремя сестрами, помогавшими ей во время беременности, а супруг навещал ее, лишь когда хватало денег на автобус от Хант-Энда. Однако после рождения сына Джон был вынужден выполнить обещание, данное молодой жене в самом начале их брака: он оставит музыкальную карьеру и найдет нормальную работу, если только не случится «большой прорыв», о котором он грезил. «Это вопрос времени, – говорил он ей. – Я добьюсь своего, если ты в меня поверишь. Не ставь на мне крест».

Позже Джон признавался: «Я поклялся Пэт, что перестану играть, когда мы поженимся, но каждый вечер, приходя домой, непременно садился за барабаны… Без них я чувствовал себя несчастным».

Не имея за душой никаких сбережений, новоиспеченное семейство из трех человек обосновалось в доме родителей девушки в жилом комплексе Прайори Эстейт. Ситуация усложнялась тем, что сестры Пэт все еще жили там, и тогда молодая семья приняла предложение Джеко Бонэма воспользоваться его пятиметровым трейлером, припаркованным за домом. «Отец продал предыдущий дом на колесах и купил большой туристический трейлер, который поставил за мамин магазинчик, – рассказывал Мик. – В здании была небольшая кладовая, которую мы отремонтировали и превратили в гостиную. Так что Пэт и Джон могли ночевать в фургоне, а жить в кладовой. Фургон был довольно большим, и мы его переоборудовали, снабдив всем необходимым».

Не желая жить с семьей в трейлере, Джон заключил с отцом договор, согласно которому он получал в пользование один из недостроенных домов компании. В то время фирма Джеко заканчивала строительные работы в паре коттеджей недалеко от магазина и в обмен на рабочую силу согласилась передать один из домов Джону и Пэт, как только долгосрочный проект будет завершен. Снова вставая на рассвете, Джон проводил почти все время, укладывая половицы. Но соглашение с Джеком было в силе недолго, как-то раз Джон так переживал, что не успеет закончить работу, что забыл пометить, где проходит водопровод, прежде чем забивать гвозди в пол. В результате он пробил трубу и вызвал потоп, отчего на сантехников, работающих внизу, ливнем хлынули потоки воды. По вспоминаниям Мик: «После этого он внезапно исчез и вернулся к игре на барабанах».

Когда появился ребенок, родители Джона и Пэт помогали деньгами. Вскоре между парой начались ссоры, поскольку значительная часть денежных поступлений продолжала спускаться на эль и новые барабаны. «Конечно, они c Пэт постоянно ругались, – вспоминал Мак Пул. – „Как теперь оплачивать счета?“».

* * *

Днем Бонэм продолжал работать в ателье, а по вечерам играл на барабанах. Бывало, он приходил домой только переночевать. В начале 1966 года Джон засиживался до глубокой ночи с Терри Уэббом и Spiders, а также с другими бирмингемскими музыкантами: Патриком Уэйном и Beachcombers, Стивом Бреттом и Mavericks, Дэнни Кингом и Mayfair Set. Но к концу года пришлось выполнить обещание, данное Пэт, и положить конец ночным вылазкам в город поиграть за гроши.

Джон уже на протяжении года заменял барабанщика в коллективе Пэта Уэйна, Beachcombers. Первоначально сформированная в 1957 году скифл-группа была детищем Патрика Кёрли из Бирмингема, позже прославившегося под сценическим псевдонимом Пэт Уэйн. Со временем они стали Rockin ’Jaymen, а затем, наконец, Beachcombers, незадолго до того, как Джон присоединился к коллективу в качестве постоянного барабанщика. Он возлагал на группу большие надежды, так как кавер Beachcombers на песню Чака Берри «Roll Over Beethoven» записывали на легендарной студии Abbey Road в Лондоне, немного опередив релиз хита Beatles. Но, увы, славы «Великолепной четверки» они так и не добились. А вот The Mavericks уже подписали контракт с Columbia Records и даже записали несколько треков в Hollick & Taylor Studios, на момент прихода к ним Джона. Тем не менее ни одна из групп не добилась серьезных успехов.

В 1966 году ударник попытал счастья с еще одной более-менее стабильной бирмингемской группой A Way of Life. Пообещав Пэт найти нормальную работу, Бонэм согласился выступать с A Way of Life лишь на правах постоянного участника – больше никаких замен и неполного рабочего дня. Риск себя оправдал, и сотрудничество оказалось на тот момент самым продолжительным из всей совместной деятельности с местными группами.