Лазейка

– Кхм, Арта, я понимаю: ты ограничена и имеешь полное право быть недовольной, но…

Арта резко его перебила:

– Откуда ты знаешь?

Лозен извиняющимся тоном объяснил:

– Мне… мм… давали читать твоё досье.

– Кто? Зачем?

– Политрук. Для ознакомления. Нам всем давали читать. Каждому про свой круг общения.

Арта посмотрела на него искрящимися от слёз жалости глазами.

– Глупенький, ну, как же до тебя не доходит? Там ведь досье были только на людей.

Лозен насупился. Ему не нравились ни слова Арты, ни её тон. Он не любил выглядеть дураком. Тем более настолько, чтобы его при этом жалели.

– Я не сравнивал, не могу сказать уверенно.

– А я могу, – вкрадчиво проговорила Арта. – Там только люди. Нас всех ограничивают, Лоз. Не только меня. Мы все для них дефектны.

Лозен поморщился:

– Это всё не так просто. Не для вот таких вот кухонных дебатов. Дефектность определяется научным консилиумом по целому спектру качеств…

– Нет, Лоз, – снова вспыхнула Арта. – Всё как раз-таки просто! Законом установлено, что мы хуже других. Консилиум (или что там у них) – это ширма. Ты знаешь, что дефектны только люди. Так ответь мне: это справедливо?

Лозен возмутился:

– Я не обладаю достаточной компетентностью! Что ты от меня хочешь, я обычный солдат.

Арта проговаривала слова тяжело, будто перемалывая их:

– Ты военный офицер, Лоз. Когда Восьми понадобится убить дефектных, пошлют тебя.

Лозен кивнул, наконец-то услышав нечто вменяемое.

– Правильно, это мои обязанности.

– Но ты только что согласился, что дефектные – это люди.

Лозен повысил голос:

– И что? Они дефективные! Кто бы ни был дефектным, коспехи устранят его как угрозу.

– Угрозу чему? Восьми гуманоидным расам? Кучка людей?

– Слушай, я не знаю, что ты хочешь от меня добиться в этих странных политических спорах, так что давай поговорим о нас.

Арта грустно улыбнулась.

– Мы о нас и говорим, глупый. Мы с тобой – люди, а один из нас ограничен. Думай об этом, не отмахивайся.

– Да думаю я! Я же не просто так стараюсь получить высшую должность! Я думаю о достатке и семье. И благополучии.

Арта качалась на стуле вперёд-назад, проговаривая чуть ли не нараспев:

– Что толку думать о малом, претерпевая много? Маленький мой, ну, подумай, ну, я понимаю, всё это сложно, мысли путаются и сбиваются, но ты борись с этим. Думай. Думай, что вокруг тебя, что над тобой. Кто ставит рамки? Где пролегают границы? Откуда они взялись? Давай, маленький, я верю в тебя, ты справишься, ты же такой любознательный. Ты был самый пытливый в нашем классе.

Арта взъерошила ему волосы и встала.

– Не считая ограниченных, конечно, – добавила она с доброй ухмылкой и вышла.

Лозен посмотрел на дверь, за которой она скрылась и медленно расстегнул воротник кителя.

«Кушай аккуратненько, не запачкай форму», – почему-то вспомнил он слова мамы. Если бы она не гордилась его достижениями, то немедленно послала бы его переодеться. Странно всё это. Он так и не смог понять, о чём говорила Арта.

Спать в своей старой кровати было и необычно (из-за роста и прошедших лет) и странно блаженно – нега пеленала его объятиями ностальгии. Старые запахи, от которых отвык, новые запахи, пришедшие в дом со старостью родителей. Кровать стояла уже не на прежнем месте, но у знакомой стены – каждые шероховатости её он знал наизусть. Ощущения были причудливые и от прикосновения к детству казались пришедшими прямиком из сказки. Будто странник пережил возвращение в уменьшенное чарами родное королевство. Всё было прежним, но другим: зыбким, как воспоминания, и реальным, как взросление. Это была сказка, а сказкам не было места в вымуштрованном сердце мужчины.

Ближе к утру раздался сигнал тревоги в служебном напульснике комма. Лозен лихорадочно принялся искать ступней штанину, стараясь сориентироваться в предрассветных сумерках. Снизу деликатно посигналил водитель.

В штабе творилось упорядоченное безумие. Хаос аврала, подчиннный строгому алгоритму боевых инструкций, создавал воронку припоминающих своё предназначение исполнителей.

Начальник штаба руководил операцией. Заметив козырнувшего Лозена, он скомандовал:

– Капитан Ко. Берите свой отряд и оцепляйте Южный человечник. Действовать надо немедленно – пришли донесения о готовящемся штурме блокпостов. Необходимо обыскать все квартиры дефектных, арестовать несговорчивых и добыть разведданные. Сегодня обязательно нужно раскрыть все явки и схроны. Приказ понятен?

Лозен кивнул, бросив:

– Так точно.

– Действуйте, – отпустил его начштаба и повернулся к другим офицерам.

Лозен размеренным шагом направился в расположение. Лейтенанты уже построили личный состав и ждали приказа выдвигаться. Лозен коротко обговорил с ними боевую задачу, сверил данные геолокации и направился к служебному автомобилю – ездить вместе с бойцами в броневиках он давно отвык.

Утро серело. Рабочий люд стал выходить из домов, спеша на ранние смены. Бойцы хватали их и проверяли документы. Через некоторое время их заметили, и по улицам пробежала волна движения, как рябь по воде.

Облава заставляла бойцов рассредоточиваться, распыляться по квартирам и этажам. Раздробленные группы коспехов отслеживали и заставали врасплох дефектные, нападая на них из засады с самодельными огнестрелами и закидывая бутылками с горючей смесью. Нападавшие спешно скрывались, а их выходки надолго тормозили спецоперацию, отвлекая бойцов из других групп, заставляя перегруппировываться и только потом возвращаться на прежние маршруты.

Дело шло крайне медленно, потери множились. Лозен начинал злиться и терять норов. Но вот, наконец-то он почувствовал что-то вроде удачи – допрошенный дефектный промолчал про одну из явок. Когда ему напрямую задавали вопрос, что он знает про конкретный адрес, он закусывал губы и взгляд его дико метался по лицам допрашивающих. Лозен понял – в этом месте явно дело нечисто. Он послал пару отделений оцепить этот квартал, и на подходах к нему на бойцов тут же стали налетать вооруженные экстремисты. Они суетились, наваливая поперёк проулка баррикаду. Завязался настоящий бой.

Разведчики Лозена стали терять бойцов, но хитрым тактическим приёмом удалось прорваться между навалами баррикады, разделив отстреливавшихся экстремистов надвое. Оказавшиеся в меньшинстве дефектные бросились наутёк. Это не была трусость, как уже понял Лозен, а типичный стиль их партизанщины: скрыться, раствориться в знакомых сызмальства двориках, сплотиться и напасть вновь. Но Лозен тоже прекрасно ориентировался в этом человечнике.

– В погоню, давайте, – крикнул он, махнув ближайшим бойцам.

Они-то ринулись, но их было чрезвычайно мало.