Жизнь и приключения Николаса Никльби

– Нет! – не менее отрывисто ответил Ральф.

Ньюмен втянул голову, до затем снова ее просунул.

– Вы уверены, что вас нет дома, а? – сказал Ньюмен.

– О чем толкует этот идиот? – резко крикнул Ральф.

– Он ждет с тех пор, как те пришли, и, быть может, слышал ваш голос, вот и все, – сказал Ньюмен, потирая руки.

– Кто ждет? – спросил Ральф, доведенный до крайней степени раздражения только что услышанной новостью и вызывающим хладнокровием своего клерка.

Необходимость дать ответ была утрачена неожиданным появлением человека, о коем шла речь, который, обратив один глаз (ибо у него был только один глаз) на Ральфа Никльби, отвесил множество неуклюжих поклонов и уселся в кресло, положив руки на колени и так высоко подтянув короткие черные штаны, что они едва достигали его веллингтоновских сапог.

– Вот так сюрприз! – сказал Ральф, устремив взгляд на посетителя, внимательно присматриваясь к иему и чуть улыбаясь. – Следовало бы мне сразу узнать ваше лицо, мистер Сквирс.

– Ах, – отозвался этот достойный человек, – вы бы лучше его узнали, если бы не случилось всего, что выпало мне на долю. Снимите-ка этого мальчугана с высокого табурета в задней конторе и скажите ему, чтобы он пришел сюда, слышите, любезный? – сказал Сквирс, обращаясь к Ньюмену. – О, он сам слез Мой сын, сэр, маленький Уэкфорд. Что вы о нем скажете, сэр, каков образец питания в Дотбойс-Холле? Разве на нем не готово лопнуть его платье, расползтись швы и отлететь все пуговицы, такой он толстый? Вот это мякоть так мякоть! – воскликнул Сквирс, поворачивая мальчика и тыча пальцем и кулаком в самые пухлые части его особы, к величайшему неудовольствию своего сына и наследника. – Вот это упругость, вот это плотность! Попробуйте-ка его ущипнуть! Не удастся!

В каком бы превосходном состоянии ни был юный Сквирс, но он несомненно не отличался такой компактностью, ибо, когда указательный и большой пальцы отца сомкнулись для иллюстрации сделанного предположения, он испустил пронзительный крик и самым натуральным образом потер пострадавшее место.

– Тут я его подцепил, – заметил Сквирс, слегка обескураженный, – но это только потому, что сегодня мы рано закусили, а второй раз он еще не завтракал. Но вы его дверью не прищемите, когда он пообедает. Обратите внимание на эти слезы, сэр! – с торжествующим видом сказал Сквирс, пока юный Уэкфорд утирал глаза обшлагом рукава. – Ведь они маслянистые!

– У него действительно прекрасный вид, – отозвался Ральф, который из каких-то соображений как будто хотел ублаготворить школьного учителя. – А как поживает миссис Сквирс и как поживаете вы?

– Миссис Сквирс, сэр, остается такой, как всегда, – ответил владелец Дотбойса, – мать для этих мальчишек и благословение, утешение и радость для всех, кто ее знает. У одного из наших мальчиков, – он объелся и заболел, такая у них манера, – вскочил на прошлой неделе нарыв. Вы бы посмотрели, как она произвела операцию перочинным ножом! О боже! – сказал Сквирс, испустив вздох и множество раз кивнув головой. – Какое украшение для общества эта женщина!

Мистер Сквирс позволил себе на четверть минутки призадуматься, словно упоминание о превосходных качествах леди, естественно, обратило его мысли к мирной деревне Дотбойс, что неподалеку от Грета-Бридж в Йоркшире, а затем он посмотрел на Ральфа, как бы в ожидании, не скажет ли тот что-нибудь.

– Вы оправились после нападения этого негодяя? – всведомился Ральф.

– Если и оправился, то совсем недавно, – ответил Сквирс. – Я был одним сплошным кровоподтеком, сэр, – сказал Сквирс, притронувшись сначала к корням волос, а затем к носкам сапог, – вот отсюда к досюда. Уксус и оберточная бумага, уксус и оберточная бумага с утра до ночи! Чтобы облепить меня всего, ушло примерно полстопы оберточной бумаги. Когда я лежал, как мешок, у нас в кухне, весь обложенный пластырями, вы бы подумали, что это большой сверток в оберточной бумаге, битком набитый стонами. Громко я стонал, Уэкфорд, или я тихо стонал? – спросил мистер Сквирс, обращаясь к сыну.

– Громко, – ответил Уэкфорд.

– А мальчики горевали, видя меня в таком ужасном состоянии, Уэкфорд, или они радовались? – сентиментальным тоном спросил мистер Сквирс.

– Ра…

– Что? – воскликнул Сквирс, круто повернувшись.

– Горевали, – ответил сын.

– То-то! – сказал Сквирс, угостив его хорошей пощечиной. – В таком случае, вынь руки из карманов и не заикайся, отвечая на вопрос. Не хнычьте, сэр, в конторе джентльмена, а не то я сбегу от моего семейства я никогда к нему не вернусь. А что будет тогда со всеми этими дорогими покинутыми мальчиками, которые вырвутся на волю и потеряют лучшего своего друга?

– Вам пришлось прибегнуть к медицинской помощи? – осведомился Ральф.

– Да, пришлось, – ответил Сквирс, – и недурной счет представил помощник лекаря; впрочем, я заплатил.

Ральф поднял брови с таким видом, который мог выражать либо сочувствие, либо изумление – как угодно было истолковать собеседнику.

– Да, заплатил все до последнего фартинга, – подтвердил Сквирс, по-видимому слишком хорошо звавший человека, с которым имел дело, чтобы предположить, что какие бы то ни было обстоятельства побудят его покрыть часть чужих расходов, – И вдобавок ничего не потратил.

– Ну? – сказал Ральф.

– Ни полпенни, – отозвался Сквирс. – Дело в том, что с наших мальчиков мы берем доплату только на докторов, когда они требуются, да и то, если мы уверены в наших плательщиках, понимаете?

– Понимаю, – сказал Ральф.

– Прекрасно, – продолжал Сквирс. – Так вот, когда вырос мой счет, мы выбрали пять маленьких мальчиков (сыновья торговцев, из тех, кто непременно заплатит), у которых еще не было скарлатины, и одного из них поселили в доме, где были больные скарлатиной, и он заразился, а потом мы положили четверых остальных спать вместе с ним, они тоже заразились, а тогда пришел доктор и лечил их всех сразу, и мы разложили на них всю сумму моих расходов и прибавили ее к их маленьким счетам, а родители заплатили. Ха-ха-ха!

– Недурно придумано! – сказал Ральфт украдкой присматриваясь к школьному учителю.

– Еще бы! – отозвался Сквирс. – Мы всегда так делаем. Когда миссис Сквирс производила на свет вот этого самого маленького Уэкфорда, мы пропустили через коклюш шестерых мальчиков, и расход на миссис Сквирс, включая месячное жалованье сиделке, разделили между ними. Ха-ха-ха!

Ральф никогда не смеялся, но сейчас он по мере сил воспроизвел нечто, наиболее приближающееся к смеху, и, выждав, пока мистер Сквирс не насладился всласть своей профессиональной шуткой, спросил, что привело его в город.

– Хлопотливое судебное дело, – ответил Сквирс, почесывая голову,связанное с тем, что они называют нерадивым отношением к питомцу. Не знаю, что им нужно. Мальчишка был выпущен на самое лучшее пастбище, какое только есть в наших краях.

У Ральфа был такой вид, будто это замечание ему не совсем понятно.

– Ну да, на пастбище, – повысив голос, повторил Сквирс, считая, что если Ральф его не понял, значит он глух. – Если мальчишка становится вялым, ест без аппетита, мы переводим его на другую диету – ежедневно выпускаем его на часок на соседское поле репы, а иногда, если случай деликатный, то на поле репы и на морковные гряды попеременно, и позволяем ему есть, сколько он захочет. Нет лучшей земли в графстве, чем та, на которой пасся этот испорченный мальчишка, а он возьми да и схвати простуду, и несварение желудка, и мало ли что еще, а тогда его друзья возбуждают судебное дело против меня! Вряд ли вы могли бы предположить, что неблагодарность людская заведет их так далеко, не правда ли? – добавил Сквирс, нетерпеливо заерзав на стуле, как человек, несправедливо обиженный.

– Действительно, неприятный случай, – заметил Ральф.

– Вот это вы сущую правду сказали! – подхватил Сквирс. – Думаю, что нет на свете человека, который бы любил молодежь так, как люблю ее я. В настоящее время в Дотбойс-Холле собралось молодежи на сумму восемьсот фунтов в год. Я бы принял и на тысячу шестьсот фунтов, если бы мог найти столько учеников, и к каждым двадцати фунтам относился бы с такой любовью, с какой ничто сравниться не может!

– Вы остановились там, где и в прошлый раз? – спросил Ральф.

– Да, мы у «Сарацина», – ответил Сквирс, – и так как до конца полугодия ждать осталось недолго, мы там задержимся, пока я не соберу деньги и, надеюсь, еще нескольких новых мальчиков. Я привез маленького Уэкфорда нарочно для того, чтобы его показывать родителям и опекунам. На этот раз я думаю поместить его на рекламе. Посмотрите на этого мальчика – ведь он тоже ученик! Ну, не чудо ли упитанности этот мальчик?

– Я бы хотел сказать вам два слова, – заметил Ральф, который некоторое время и говорил и слушал как будто машинально.

– Столько слов, сколько вам угодно, сэр, – отозвался Сквирс. – Уэкфорд, ступай поиграй в задней конторе и поменьше возись, не то похудеешь, а это не годится. Нет ли у вас такой штуки, как два пенса, мистер Никльби? – спросил Сквирс, позвякивая связкой ключей в кармане сюртука и бормоча что-то о том, что у него найдется только серебро.

– Как будто… есть, – очень медленно сказал Ральф и после долгих поисков в ящике конторки извлек пенни, полпенни и два фартинга.

– Благодарю, – сказал Сквирс, отдавая их сыну. – Вот! Пойди купи себе пирожок – клерк мистера Никльби покажет тебе где – и помни, купи жирный. От теста, – добавил Сквирс, закрывая дверь за юным Уэкфордом, – у него кожа лоснится, а родители думают, что это признак здоровья.

Дав такое объяснение и скрепив его особо многозначительным взглядом, мистер Сквирс подвинул стул так, чтобы расположиться против Ральфа на небольшом расстоянии, и, поместив стул к полному своему удовлетворению, уселся.

– Слушайте меня внимательно, – сказал Ральф, слегка наклоняясь вперед.

Сквирс кивнул.

– Я не думаю, что вы такой болван, – сказал Ральф, – чтобы с готовностью простить или забыть совершенное над вами насилие и огласку?

– Как бы не так, черт побери! – резко сказал Сквирс.

– Или упустить случай уплатить с процентами, если таковой вам представится? – продолжал Ральф.