Жизнь и приключения Николаса Никльби

– Дайте мне его и увидите, – ответил Сквирс.

– Уж не это ли заставило вас зайти ко мне? – спросил Ральф, взглянув на школьного учителя.

– Н-н-нет, этого бы я не сказал, – ответил Сквирс. – Я думал… если у вас есть возможность предложить мне, кроме той пустячной суммы, какую вы прислали, некоторую компенсацию…

– Ax, вот что! – воскликнул, перебивая его, Ральф. – Можете не продолжать.

После длинной паузы, в течение которой Ральф, казалось, был погружен в созерцание, он нарушил молчание вопросом:

– Что это за мальчик, которого он увел с собой?

Сквирс назвал фамилию.

– Маленький он или большой, здоровый или хилый, смирный или буян! Говорите, – приказал Ральф.

– Ну, он не так уж мал, – ответил Сквирс, – то есть, знаете ли, не так уж мал для мальчика…

– Иными словами он, должно быть, уже не маленький? – перебил Ральф.

– Да, – бойко ответил Сквирс, как будто этот намек доставил ему облегчение, – ему, пожалуй, лет двадцать. Но тем, кто его не знает, он не покажется таким взрослым, потому что у него вот здесь кое-чего не хватает,он хлопнул себя по лбу. – Никого, понимаете ли, нет дома, сколько бы вы ни стучали.

– А вы, разумеется, частенько стучали? – пробормотал Ральф.

– Частенько, – с усмешкой заявил Сквирс.

– Когда вы письменно подтвердили получение этой, как вы выражаетесь, пустячной суммы, вы мне написали, что его друзья давным-давно его покинули и у вас нет никакого ключа, никакой нити, чтобы установить, кто он такой. Правда ли это?

– На мою беду, правда, – ответил Сквирс, становясь все более и более развязным и фамильярным по мере того, как Ральф с меньшей сдержанностью продолжал расспросы. – По записям в моей книге прошло четырнадцать лет с тех пор, как неизвестный человек привел его ко мне осенним вечером и оставил у меня, уплатив вперед пять фунтов пять шиллингов за первую четверть года. Тогда ему могло быть лет пять-шесть, не больше.

– Что вы еще о нем знаете? – спросил Ральф.

– С сожалением должен сказать, что чертовски мало, – ответил Сквирс.Деньги мне платили лет шесть или восемь, а потом перестали. Тот парень дал свой лондонский адрес, но, когда дошло до дела, конечно никто ничего о нем не знал. И вот я оставил мальчишку из… из…

– Из милости? – сухо подсказал Ральф.

– Совершенно верно, из милости, – подтвердил Сквирс, потирая руки. – А когда он только-только начал приносить какую-то пользу, является этот негодяй, молодой Никльби, и похищает его. Но самое досадное и огорчительное во всей этой истории то, – сказал Сквирс, понизив голос и придвигая свой стул ближе к Ральфу, – что именно теперь о нем начали, наконец, наводить справки; не у меня, а окольным путем, в нашей деревне. И вот, как раз тогда, когда я, пожалуй, мог бы получить все, что мне задолжали, а быть может, – кто знает, такие вещи в нашем деле случались, – еще и подарок, если бы спровадил его к какому-нибудь фермеру или отправил в плавание, чтобы он не покрыл позором своих родителей, если… если допустить, что он незаконнорожденный, как многие из наших мальчиков… черт бы меня побрал, – как раз в это время мерзавец Никльби хватает его средь бела дня и все равно что очищает мой карман!

– Скоро мы оба с ним посчитаемся, – сказал Ральф, положив руку на плечо йоркширского учителя.

– Посчитаемся! – повторил Сквирс. – И я бы охотно дал ему в долг. Пусть вернет, когда сможет. Хотел бы я, чтобы он попался в руки миссис Сквирс! Боже мой! Она бы его убила, мистер Никльби. Для нее это все равно что пообедать.

– Мы об этом еще потолкуем, – сказал Ральф. – Мне нужно время, чтобы это обдумать. Ранить его в его привязанностах и чувствах… Если бы я мог нанести ему удар через этого мальчика…

– Бейте его, как вам угодно, сэр, – перебил Сквирс, – только наносите удар посильнее, вот и все. А затем будьте здоровы!.. Эй! Достаньте-ка с гвоздя шляпу этого мальчика и снимите его с табурета, слышите?

Выкрикнув эти приказания Ньюмену Ногсу, мистер Сквирс отправился в маленькую заднюю контору и с родительской заботливостью надел своему отпрыску шляпу, в то время как Ньюмен с пером за ухом сидел, застывший и неподвижный, на своем табурете, глядя в упор то на отца, то на сына.

– Красивый мальчик, не правда ли? – сказал Сквирс, слегка склонив голову набок и отступив к конторке, чтобы лучше оценить пропорции маленького Уэкфорда.

– Очень, – сказал Ньюмен.

– Неплохо упитан, а? – продолжал Сквирс. – У него жиру хватит на двадцать мальчиков.

– А! – воскликнул Ньюмен, внезапно приблизив свое лицо к лицу Сквирса.У него хватит… жиру на двадцать мальчиков!.. Больше! Он все себе забрал! Да поможет бог остальным! Ха-ха! О боже!

Произнеся эти отрывистые замечания, Ньюмен бросился к своей конторке и начал писать с поразительней быстротой.

– Что такое на уме у этого человека? – покраснев, вскричал Сквирс. – Он пьян?

Ньюмен ничего не ответил.

– Он с ума сошел? – осведомился Сквирс.

Но по-прежнему у Ньюмена был такой вид, как будто он не сознавал, что здесь кто-нибудь находится, кроме него; поэтому мистер Сквирс утешился замечанием, что он и пьян и с ума сошел, и с такими прощальными словами увел своего многообещающего сынка.

По мере того как Ральф Никльби начинал подмечать у себя зарождающийся интерес к Кэт, ненависть его к Николасу усиливалась. Возможно, что во искупление своей слабости, выражавшейся в приязни к одному человеку, он считал необходимым еще глубже ненавидеть другого; во всяком случае, так развивались его чувства. Знать, что ему бросают вызов, гнушаются им, убеждают Кэт в том, что он гнусен, знать, что ей внушают ненависть и презрение к нему и учат считать прикосновение его отравой, а общение с ним – позором, знать все это и знать, что виновником был тот же бедный юноша-родственник, который стал хулить его при первой же их встрече и с тех пор открыто выступал против него и его не страшился, – все это распалило его скрытую ненависть до таких пределов, что он воспользовался бы любым средством для утоления ее, если бы нашел путь к немедленной расплате.

Но, к счастью для Николаса, Ральф Никльби этого пути не видел; и хотя он размышлял до самого вечера и, несмотря на повседневные дела, не переставал задумываться об этом одном тревожащем его предмете, – однако, когда настала ночь, его преследовала все та же мысль, и он тщетно думал все об одном и том же.

– Когда мой брат был в его возрасте, – говорил себе Ральф, – меня впервые начали сравнивать е братом, и всегда не в мою пользу. Он был прямодушным, смелым, щедрым, веселым, а я – хитрым скрягой с холодной кровью, у которого одна страсть – любовь к сбережениям, и одно желание – жажда наживы. Я об этом вспомнил, когда в первый раз увидел этого мальчишку. Теперь я припоминаю еще лучше.

Он занимался тем, что разрывал на мельчайшие кусочки письмо Николаса, и при этих словах швырнул их, и они рассыпались дождем.

– Когда я отдаюсь таким воспоминаниям, – с горькой улыбкой продолжал Ральф, – они надвигаются на меня со всех сторон. Если есть люди, притворяющиеся, будто презирают власть денег, я должен показать им, какова она.

И, придя в приятное состояние духа, располагающее ко сну, Ральф Никльби отправился спать.

Глава XXXV,

Смайка представляют миссис Никльби и Кэт. Николас в свою очередь завязывает новое знакомство. Более светлые дни как будто настают для семьи

Устроив мать и сестру в квартире добросердечной миниатюристки и удостоверившись, что сэру Мальбери Хоуку не грозит опасность распрощаться с жизнью, Николас начал подумывать о бедном Смайке, который, позавтракав с Ньюменом Ногсом, сидел безутешный в комнате этого превосходного человека, ожидая с большой тревогой дальнейших сведений о своем покровителе.

«Так как он будет одним из членов нашего маленького семейного кружка, где бы мы ни жили и что бы судьба нам ни готовила, – думал Николас, – я должен представить беднягу со всеми церемониями. Они будут добры к нему ради него самого, а если и не в такой степени, как мне бы хотелось, то хотя бы ради меня».

Николас сказал «они», но его опасения ограничивались одной особой. Он не сомневался в Кэт, но знал странности своей матери и был не совсем уверен в том, что Смайку удастся снискать расположение миссис Никльби.

«Впрочем, – подумал Николас, отправляясь в путь с такими добрыми намерениями, – она не сможет не привязаться к нему, когда узнает, какое он преданное создание, а так как это открытие она должна сделать очень скоро, то срок его испытания окажется короткими.

– Я боялся, что с вами опять что-нибудь случилось, – сказал Смайк, придя в восторг при виде своего друга. – Время тянулось так медленно, что я испугался, не пропали ли вы.

– Пропал! – весело воскликнул Николас. – Обещаю вам, что вы не так легко от меня отделаетесь. Я еще тысячи раз буду выплывать на поверхность, и чем сильнее меня толкнут, тем быстрее я вынырну, Смайк! Но идемте, я должен отвести вас домой.

– Домой? – пробормотал Смайк, пугливо попятившись.

– Да, – ответил Николас, беря его под руку. – А в чем дело?

– Когда-то я этого ждал, – сказал Смайк, – днем и ночью, днем и ночью, много лет. Я тосковал о доме, пока не измучился и не зачах от горя… Но теперь…