Барнеби Радж

– И зачем я промолчал, когда она сказала, что это тайна и она мне ее доверяет! – рассуждал сам с собой Гейбриэл, сдвинув парик, чтобы удобнее было почесать затылок, и уныло глядя на огонь в камине. – Право, находчивости у меня не больше, чем у старого Джона, Зачем я не сказал ей твердо: «Вы не вправе иметь такие тайны, и я требую, чтобы вы объяснили, что все это значит?» Да, вот что надо было сказать, а не стоять, выпучив глаз»! как идиот. Идиот и есть! Вся беда в том, что твердости у меня хватает только когда я имею дело с мужчинами, а женщины вертят мною как хотят!

Придя к такому заключению, он совсем снял парик, нагрел платок у огня и принялся тереть им свою лысину с таким усердием, что она заблестела, как полированная.

– А может, все это и пустяки, – сказал он вслух, прервав свое приятное и успокоительное занятие и уже снова улыбаясь. – Любой пьяный скандалист, вломившись в дом, мог испугать тихую, робкую женщину. Однако… – тут слесарь в своих размышлениях дошел до того, в чем была вся загвоздка. – Почему это оказался тот самый человек? Чем объяснить, что он имеет над ней такую власть? Почему она помогла ему убежать от меня? А главное – ведь она могла сказать, что перепугалась от неожиданности – и все, но не сказала же этого. Больно, когда в одну минуту перестаешь верить человеку, которого знаешь столько лет и когда это к тому же твоя старая любовь! Но что поделаешь… Все это очень подозрительно!.. Кто там? Ты, Барнеби?

– Я! – крикнул Барнеби, появляясь на пороге, и несколько раз кивнул головой. – Конечно, я! Как вы догадались?

– По твоей тени, – пояснил слесарь.

– Ого! – Барнеби бросил взгляд через плечо. – Моя тень-веселая проказница и ходит со мной всегда, хоть я и дурачок. Мы с ней такие делаем прогулки! Скачем, бегаем, кувыркаемся на траве! Иногда она вытягивается до половины церковной колокольни, а иногда бывает такая маленькая, не больше карлика. То впереди бежит, то гонится за мной по пятам, крадется то с одной, то с другой стороны, – хитрая! Остановлюсь я – и она тоже останавливается, думает, что я ее не вижу, а я за ней все время зорко слежу. Ах, какая она потешная! Может, она тоже дурочка? Как по-вашему? По-моему, да.

– Почему ты так думаешь? – спросил Варден.

– Потому что она целыми днями меня передразнивает. И как это ей не надоест?.. А отчего вы не идете?

– Куда?

– Наверх. Он вас зовет. Постойте! Вот вы – разумный человек, так скажите мне: а где же его тень?

– При нем, Барнеби, при нем, вероятно, – ответил слесарь.

– Не угадали. – Барнеби отрицательно замотал головой. – Попробуйте еще раз.

– Так, может, она ушла гулять?

– Нет. Он обменялся тенью с одной женщиной, – шепнул Барнеби на ухо слесарю, глядя на него с торжествующей миной, и проворно отскочил. – И теперь ее тень всегда при нем, а его – при ней. Здорово, правда?

– Подойди ко мне, Барнеби, – сказал слесарь серьезно. – Подойди, дружок.

– Знаю я, что вы хотите мне сказать. Знаю! – Говоря это, Барнеби пятился от него. – Не бойтесь, я хитер, не проболтаюсь. Это я только вам все говорю. Ну, идете?

С этими словами он схватил свечу и, дико хохоча, замахал ею над головой.

– Потише, потише! – сказал ему слесарь, всеми силами стараясь его успокоить и заставить замолчать. А я ведь думал, что ты спишь.

– Я и спал, – отозвался Барнеби, глядя перед собой широко открытыми глазами. – Я видел какие-то большущие рожи – они проносились то у самого моего лица, то за милю от меня… И мне волей-неволей приходилось ползти за ними через какие-то пещеры и падать с высоких колоколен… Такие странные твари… Они целыми толпами прибегали и садились ко мне на кровать. Так это и называется сном?

– Да, это сны, Барнеби, сны, – сказал слесарь.

– Сны! – повторил Барнеби тихо, придвигаясь к нему. – Нет, это не сны.

– А что же это, по-твоему?

– Вот снилось мне только что, – Барнеби взял Вардена под руку и, близко заглядывая ему в лицо, заговорил шепотом. – Снилось мне, будто что-то, похожее с виду на мужчину, украдкой ходит со мной, все время не оставляет меня, но не показывается, а прячется, как кот, по темным углам, подстерегает меня… А когда оно выползло и, крадучись, пошло на меня, я… Видели вы, как я бегаю?

– Ты же знаешь, что видел, и не раз.

– Ну, так никогда еще я не бегал так быстро, как в этом сне. И все же оно ползком догоняло меня… И мне было жутко. Все ближе, ближе и ближе… а я бежал все быстрее… Проснулся я, вскочил с постели – и к окну! И вот внизу, на улице… Но он нас ждет. Вы идете?

– А что такое было внизу на улице, Барнеби? спросил Варден, заподозрив какую-то связь между его сном и действительными событиями этого вечера.

Барнеби снова заглянул ему в глаза, буркнул что-то невнятное и, захохотав, принялся размахивать свечой, потом крепче прижал к себе руку слесаря и уже молча повел его по лестнице наверх.

Они вошли в убогую спаленку, скудно обставленную стульями на старомодных журавлиных ножках, которые выдавали их возраст, и другой дешевой мебелью, но чистенькую и заботливо убранную. У камина в качалке полулежал бледный, ослабевший от потери крови Эдвард Честер, тот самый молодой человек, что накануне вечером первый уехал из «Майского Древа». Он протянул слесарю руку и сердечно поздоровался с ним, называя своим спасителем и другом.

– Полноте, сэр, полноте, – сказал Варден. – Я сделал бы то же самое для любого человека в такой беде, а для вас – тем более… Одна молодая леди, – добавил он осторожно, – не раз оказывала нам добрые услуги, и мы, разумеется, всегда рады… Вы не сочтете это дерзостью с моей стороны, сэр?

Молодой человек с улыбкой покачал головой, но в ту же минуту беспокойно зашевелился в кресле – видимо, от сильной боли.

– Ничего, ничего, – промолвил он в ответ на сочувственный взгляд слесаря. – Я просто немного ослабел от легкой раны и потери крови, да и оттого, что сижу здесь взаперти без воздуха. Присаживайтесь, мистер Варден.

– Если позволите, я постою вот тут у вашего кресла, мистер Эдвард, – сказал слесарь и наклонился к молодому человеку. – Так мы сможем говорить вполголоса. Барнеби сегодня что-то беспокоен, а в таких случаях всякие разговоры на него плохо действуют.

Оба посмотрели на Барнеби, который сидел по другую сторону камина и, бессмысленно улыбаясь, наматывал на пальцы бечевку из клубка, играя «в веревочку».

– Прошу вас, сэр, – начал Варден, еще больше понизив голос, – расскажите, как все это случилось с вами прошлой ночью. Я спрашиваю не из пустого любопытства. Есть причины… Вы ушли из «Майского Древа» один?

– Да. И пошел домой пешком, а около того места, где вы меня нашли, услышал позади топот лошади, мчавшейся галопом.

– За вами? – переспросил слесарь.

– Да, да, за мной. Это был одинокий всадник, он скоро догнал меня и, остановив лошадь, попросил указать дорогу в Лондон.

– Вы, конечно, были начеку, сэр? Ведь по дорогам рыщут разбойники.

– Знаю, но при мне была только трость, а кобуру с пистолетами я имел неосторожность оставить в гостинице у Джо. Я стал объяснять этому всаднику, куда ехать, но не успел договорить, как он вдруг бешено налетел на меня, словно хотел затоптать. Я отскочил в сторону, поскользнулся и упал. Ну, а остальное вам известно – вы подобрали меня с этой вот ножевой раной и без кошелька. Правда, денег в кошельке он найдет мало, они не вознаградят его за труды. Ну, вот, мистер Варден, заключил Эдвард, пожимая руку слесарю, – теперь вы знаете столько же, сколько и я, не знаете только, как глубоко я вам благодарен.

– Да, я знаю все, – сказал слесарь, еще ниже нагибаясь к Эдварду и опасливо поглядывая на их молчаливого соседа, – за исключением того, что касается самого разбойника. Опишите мне его, сэр. И, ради бога, говорите тише. Опасаться Барнеби, конечно, нечего. Но я его видывал чаще, чем вы, и уверен – как ни странно вам это покажется, – что он сейчас внимательно прислушивается к нашему разговору.

Нужно было очень доверять наблюдательности слесаря, чтобы согласиться с ним: Барнеби, казалось, был всецело занят своей игрой и ни на что больше не обращал внимания. Видно, в лице Эдварда слесарь прочел сомнение – он повторил свои слова еще более серьезным тоном и, покосившись на Барнеби, снова попросил описать наружность разбойника.

– Было так темно, – сказал Эдвард, – а он был закутан до самых глаз и напал на меня так внезапно, что я не мог рассмотреть его… Кажется…

– Только не спрашивайте у него, сэр, – предостерег слесарь, увидев, что Эдвард смотрит на Барнеби. Я знаю, что он его разглядел. Но мне нужно знать, что заметили вы.

– Помню только одно: когда он на всем скаку осадил

лошадь, у него слетела шляпа. Он поймал ее и снова надел но я успел заметить, что голова у него повязана черным платком. И вот еще что: в гостинице одновременно со мной был какой-то чужой. Я его не рассмотрел как следует, потому что сидел в стороне, – у меня на то были свои причины, – а когда я уходил, он уже пересел в темный угол у камина, и его не было видно. Но если он и тот, кто напал на меня, – два разных человека, то голоса у них во всяком случае удивительно схожи: как только разбойник заговорил со мной на дороге, я узнал голос.

«Этого я и боялся. Он же сегодня приходил сюда! – подумал слесарь, меняясь в лице. – Что за всем этим кроется?»

– Эй! – крикнул вдруг у него над ухом хриплый голос. – Здорово, здорово! Гав-гав! Что тут такое? Эй!

Крикун, заставивший слесаря вздрогнуть, словно он узрел выходца с того света, был большой ворон, незаметно для обоих собеседников взлетевший па спинку кресла. Он слушал весь их разговор с учтивым вниманием и с таким необычайно серьезным видом, как будто понимал каждое слово, и при этом поворачивал голову то к одному, то к другому: казалось, он призван рассудить их, и ему важно не пропустить ни единого слова.

– Полюбуйтесь на него! – сказал Варден с восхищением и вместе с каким-то необъяснимым страхом перед вороном. – Есть ли на свете другой такой хитрец? Бес, а не птица!

Ворон, свесив набок голову и устремив на них глаза, светившиеся, как два бриллианта, несколько секунд хранил глубокомысленное молчание, а затем прокричал хрипло и так глухо, словно голос исходил не из горла, а откуда-то из-под его пышного оперения: