Вокзал потерянных снов

Он, словно ураган, увлек за собой Лин, которая, беспомощно шатаясь, выбежала за ним на темную улицу. Только когда они покинули склад, Айзек посмотрел на Лин более внимательно и почувствовал, как его раздражение сильно умерилось. Он увидел, насколько она измучена и подавлена.

Мгновение поколебавшись, Айзек взял ее за руку. Он незаметно положил свой блокнот в ее сумочку и защелкнул замок.

– Давай проведем этот вечер вместе, – шепнул он.

Она кивнула и, быстро прильнув головотуловищем к нему, крепко обняла.

Объятия длились недолго – Айзек и Лин боялись, что их заметят. Они медленным шагом, как ходят влюбленные, пошли к станции Контрабандной, из осторожности сохраняя между собой дистанцию в несколько футов.

Глава 12

Если в особняки Плитнякового холма или поймы Ржавчины проберется убийца, станет ли милиция тратить на него свое время и силы? Нет, конечно! Охота на Джека-Полмолитвы это подтверждает! Более того, когда в Дымной излучине объявляется этот маньяк, ничего не происходит! На прошлой неделе из Вара была выловлена еще одна жертва с выколотыми глазами, в результате чего число убитых достигло пяти, – а от громил в синей форме, что сидят в Штыре, мы не услышали ни единого слова. Мы говорим: для богатых – один закон, для бедных – другой!

По всему Нью-Кробюзону появились афиши, требующие «ваш голос» – если, по счастью, у вас таковой имеется! Рудгуттеровское Жирное Солнце рвет и мечет, «Наконец мы прозрели» разражается туманными речами, Инакая Тенденция выливает потоки лжи на угнетенных ксениев, а отбросы человечества Три Пера брызжут ядом. Имея перед собой столь жалкий «выбор» в лице этого сброда, «Буйный бродяга» призывает всех, кто желает «победить» в голосовании, испортить свои избирательные бюллетени! Создадим партию низов и обличим циничный заговор Избирательной Лотереи. Мы говорим: выборы для всех, выберем перемены!

После жестокого урезания заработной платы портовой администрацией в Паутинном дереве портовые грузчики-водяные обсуждают возможную забастовочную акцию. Однако гильдия людей-докеров осудила их действия. «ББ» говорит: мы за создание всерасового союза против заправил бизнеса!

Увидев вошедшую в вагон пару, Дерхан оторвалась от чтения. Незаметно и как бы небрежно она сложила «Буйного бродягу» и спрятала газету в сумочку.

Она сидела в переднем конце вагона, лицом против движения, так что могла видеть своих немногочисленных попутчиков; при этом они не замечали, что за ними наблюдают. Двое только что вошедших молодых людей покачнулись, едва поезд отправился с узловой станции Седим, и поспешили сесть. Одеты они были просто, но со вкусом, что отличало их от большинства едущих в Собачье болото. Дерхан определила их как верулинских миссионеров, студентов университета, находящегося вверх по этой же ветке, в Ладмиде, – которые благочестиво и лицемерно спускались в Собачье болото, дабы наставить на путь истинный души бедняков. Она мысленно усмехнулась, вынимая зеркальце.

Еще раз оглядевшись по сторонам, удостовериться, что за ней никто не наблюдает, Дерхан критически посмотрела на свое лицо. Она тщательно поправила белую шевелюру и ощупала резиновый рубец, дабы убедиться, что он прочно приклеен. Одета в старье, никаких денег, чтобы не привлекать внимания в Болоте; однако платье ее было не настолько неряшливым, чтобы вызвать бурное неодобрение со стороны попутчиков в Вороне, откуда она начала свой путь.

На коленях ее лежал блокнот. Во время поездки она успела набросать вчерне материал о конкурсе на приз Шинтакоста, для «Маяка». Она собиралась написать забавную, но вместе с тем серьезную статью с упором на политику и список членов жюри.

Она внимательно перечла бесцветное начало статьи и вздохнула. «Сейчас, – решила она, – еще не время».

Дерхан повернулась налево и стала смотреть в окно на город. На этом участке Правой линии между Ладмидом и промышленной зоной на юго-востоке Нью-Кробюзона поезда проходили почти по самому фронту борьбы между городом и небом. Милицейские башни в Барсучьей топи, на Страке и дальше в Мушиной стороне и Шеке, как иглы, протыкали ковер из крыш. Поезда Южной линии шли на юг, на противоположный берег Большого Вара.

Отбеленные временем Ребра вырастали из земли по обе стороны от рельс, нависая над вагонами. Дым и сажа клубились в воздухе, так что казалось, поезд плывет по волнам смога. Заводской шум становился все слышнее. Проезжая через Сантер, поезд летел сквозь скопления далеко отстоящих друг от друга громадных труб, похожих на сожженные молнией деревья. Эхова трясина представляла собой пустынную промзону к востоку от центра города.

«Где-то там внизу, чуть к югу, – думала Дерхан, – сейчас, наверное, собирается пикет водяных. Удачи вам, братья».

Поезд повернул, и сила тяжести потянула ее в сторону запада. Поезд внезапно сошел с линии Паутинное дерево и взял курс на восток, ускоряя ход, чтобы перескочить через реку.

Едва поезд повернул, в Паутинном дереве завиднелись мачты парусных кораблей. Они мягко покачивались на воде. Дерхан на мгновение увидела зарифленные паруса, массивные лопасти, жерла дымовых труб, а также возбужденных, крепко взнузданных морских вирмов на торговых судах из Миршока, Шанкелла и Гнурр-Кетта. Вода бурлила от погружных барж, выдолбленных из громадных морских раковин. Поезд описал дугу, и Дерхан снова отвернулась.

За крышами домов на юге стал виден простор Большого Вара, усыпанного корабликами. Согласно сохранившимся с незапамятных времен указам, большегрузные отечественные и любые иностранные суда останавливали в полумиле вниз по течению от места слияния Ржавчины и Вара. Корабли скапливались по ту сторону Страка, в доках. Вдоль северного берега Большого Вара на полторы мили, а может и больше, протянулись скопления портовых кранов, беспрестанно нагружающих и разгружающих баржи, крутящихся подобно гигантским птицам, кормящим своих птенцов. Толпы барж и буксиров перетаскивали транзитные грузы вверх по реке к Дымной излучине, Большой петле и трущобным фабрикам Ручейной стороны; они волочили ящики вдоль нью-кробюзонских каналов, доставляя их мелким франчайзерам и обанкротившимся мастерским, пробираясь через водные лабиринты, словно лабораторные крысы.

В глиняных берегах Паутинного дерева и Эховой трясины были выдолблены огромные квадратные дыры доков и резервуаров, гигантские водные карманы, вдававшиеся внутрь города, связанные с рекой глубокими каналами, в которых толпились корабли.

Однажды уже была попытка создать доки, подобные Паутинному дереву, в Худой стороне. Дерхан видела, что от них осталось. Три громадные зловонные котловины, наполненные малярийной слизью, берега которых были завалены полусгнившими обломками стен и исковерканными балками.

Грохот рельсов под железными колесами внезапно изменился, когда паровая машина, тяжело переваливаясь, покатилась по огромным развалинам Ячменного моста. Поезд слегка вилял из стороны в сторону, замедляя ход на вздыбленных рельсах, словно с брезгливостью приподнимаясь над Собачьим болотом.

Несколько серых зданий с крошащимися прогнившими бетонными стенами вздымались над улицами, как сорные травы над канавой. Многие из них остались недостроенными, железная арматура торчала в разные стороны над призрачными крышами, ржавея, сочась влажной испариной дождя, пятная стены домов. Вирмы кружили, словно вороны над падалью, над этими монолитами, незаконно поселяясь на верхних этажах и загаживая соседние крыши пометом. Под городом были вырыты тоннели, сетью протянувшиеся меж развалин, сточных труб и катакомб в недрах Нью-Кробюзона. Однажды прислоненные к стенам лестницы на следующий день оказывались уже приколоченными намертво, затем их укрепляли, а через неделю они уже превращались в лестничные клетки, ведущие на новый этаж, рискованно перекинувшийся между двумя полуобвалившимися крышами. Куда ни глянь, видны лежащие, бегущие или дерущиеся на крышах жители.

Зловоние Болота просачивалось в замедляющий ход вагон.

Как обычно, на выходе со станции никто не проверил у нее билет. Если бы не страх перед далеко идущими последствиями разоблачения, сколь ни мала такая возможность, Дерхан не заплатила бы за проезд. Она бросила билет на скамью и вышла из вагона.

Двери станции Собачье болото были всегда открыты. Они заржавели в этом положении, а обвивший их плющ плотно привязал створки к стенам. Дерхан вышла в кричащую зловонную толпу на улице Серебряная спина. Вдоль стен были разбросаны тачки, склизкие от плесени и вязкой гнили. Дерхан повернула и углубилась в трущобные кварталы. Ее окружал непрерывный визгливый гомон, напоминавший вакханалию. В большинстве случаев предлагались съестные товары – некоторые, как ни удивительно, весьма приличного качества.

– Лу-у-ук! Покупайте отличный лу-у-ук!

– Пампушки! Не проходите мимо, пампушки!

– Горячий бульон!

На каждом углу запросто предлагались и другие товары и услуги.

Жалкие осипшие шлюхи собирались кучками. Грязные нижние юбки, вульгарные оборочки из ворованного шелка, размалеванные белилами и румянами лица с замазанными синяками и кровоподтеками. Они хохотали, открывая беззубые рты, и втягивали носом тонкие дорожки шазбы, разбавленной сажей и крысиным ядом. Некоторые из них были еще совсем детьми, играющими в бумажные куколки и деревянные колечки, пока их никто не видит, а как только мимо проходил мужчина, похотливо надувавшими губки и высовывающими язычок.

Публика на улицах Собачьего болота состояла из самого что ни на есть презренного отребья. В поисках навязчивого декадентского, фетишистского разврата и плотских извращений знатоки шли в другие места, в район красных фонарей между Вороном и Каминным вертелом. В Собачьем болоте предлагались самые быстрые, самые простые и самые дешевые способы расслабиться. Здешние клиенты были людьми такими же бедными, грязными и больными, как и сами проститутки.

У входов в клубы, которые уже изрыгали из себя напившихся до коматозного состояния алкашей, вышибалами служили заводские переделанные. Они грозно переминались на своих копытах, подошвах или толстых ногах, выставив перед собой когтистые металлические лапы. Грубые лица их были суровыми. Глаза прищуривались, когда уши слышали насмешку со стороны любого прохожего. Но переделанные покорно сносили плевки в лицо, боясь потерять работу. Их страх можно было понять: по левую сторону от Дерхан ниже железной дороги зияла огромная сводчатая пещера. Из мрака доносился зловонный дух дерьма и горелого масла, слышались механический лязг и человеческие вопли: это переделанные подыхали в изнуренной, пьяной, вонючей толчее.

По улицам кое-где шатались старые, едва ковыляющие создания, неуклюже пытаясь увернуться от камней и комков грязи, которыми швыряли в них уличные мальчишки. Все стены были исписаны. Грубые стишки и непристойные рисунки перемежались лозунгами из «Буйного бродяги» и тревожными стихами:

«Полмолитвы уже здесь!»

«Долой Лотерею!»

«Вар и Ржавчину, как ноги раскинув,/Столица ждет своего любовника,/Потому что сейчас ее насилует вслепую/ Тот хер, что зовется Правительством!»

Даже церковь не пощадили. Сердитые монахи-верулинцы стояли вокруг своей святыни, соскребая со стен порнографическую мазню.

В толпе иногда попадались и ксении. Некоторые из них были встревожены, в особенности немногочисленные хепри. Другие смеялись, шутили и перекидывались бранными словечками со своими соседями. На углу один кактус яростно спорил с водяным, а вокруг толпился народ, в основном люди, подначивая препиравшихся.

Дети свистели и кричали вслед Дерхан, клянчили монеты, когда она проходила мимо. Она не обращала на них внимания, не прижимала к себе сумку, чтобы не выглядеть как потенциальная жертва. Она напористо шла вперед, в самое сердце Собачьего болота.

Окружающие стены внезапно смыкались над ее головой, когда она входила под шаткие своды мостов и перекинутых над улицей самопальных этажей, словно слепленных из сгустков грязи. Под их сенью воздух был пронизан зловещим капаньем и скрипом. За ее спиной раздалось какое-то гиканье, и Дерхан почувствовала на шее холодок: это какой-то вирм акробатически нырнул в короткий тоннель и с безумным хохотом снова взмыл в небеса. Когда он задел ее, она споткнулась и прижалась к стене, присоединив свой вопль к бранному хору, несшемуся вслед вирму.

Дома, мимо которых она шла, были словно выстроены по абсолютно иным правилам, нежели остальные городские строения. В них не было никакой функциональности. Казалось, Собачье болото возникло в результате некой борьбы, в которой интересы здешних жителей совершенно не учитывались. Сделанные из кирпича, дерева и крошащегося бетона узлы и клетушки разрастались, как сорняки, заполоняя все вокруг, словно злокачественная опухоль.

Дерхан свернула в глухой переулок из замшелого кирпича и огляделась. В дальнем конце улочки стояла переделанная лошадь, ее задние ноги представляли собой огромные поршневые насосы. Позади нее притулилась к стене крытая телега. Любой из околачивавшихся поблизости мертвоглазых типов мог оказаться милицейским доносчиком. Но ей придется пойти на риск.

Она обогнула телегу и подошла к ней сзади. Возле стены был сооружен небольшой загончик, куда из телеги выгрузили шесть свиней. Двое мужчин комично носились кругами по этому тесному пространству, пытаясь их поймать. Свиньи с визгом бегали от них, как дети. Выходом из загона служило полукруглое отверстие примерно в четыре фута высотой, проделанное в стене на уровне земли. Заглянув в этот проем, Дерхан увидела зловонную нору, уходившую на десять футов вглубь, едва освещенную мерцающим неверным светом газовых рожков. Из этой полутьмы доносился какой-то гул, виднелись красные отблески. Внизу сновали какие-то фигуры, сгибавшиеся пополам под тяжестью промокших грузов, словно души грешников в мрачном аду.

Дерхан повернула налево, в бездверный проем, за которым крутая лестница вела к подземной скотобойне.

Адская энергия здешних мест превращала весеннее тепло в невыносимый жар. Обливаясь потом, Дерхан пробиралась мимо раскачивающихся туш, мимо потеков свернувшейся крови. В глубине комнаты под потолком на подвесном рельсе безжалостным конвейером медленно проезжали тяжелые мясные крюки, исчезавшие затем в темных недрах мортуария.

Казалось, даже отблески света, игравшие на лезвиях ножей, были окрашены в мрачно-багровые тона. Дерхан держала у носа и рта горячий поссет, стараясь не сблевать от тяжелого запаха протухшей крови и теплого мяса.

В дальнем конце комнаты она увидела трех мужчин, собравшихся под открытым сводом, который она видела с улицы. В этом темном зловонном месте дневной свет и воздух Собачьего болота сочились сверху белесой известью.

Вдруг, словно по сигналу, трое мясников отошли в сторону. Свинари в загоне наконец поймали одно из животных и теперь под нарастающие брань, хрюканье и испуганный визг пытались зашвырнуть огромную тушу в отверстие. Свинья визжала, не желая идти в темноту. Она окоченела от ужаса, несясь навстречу ожидавшему ее лезвию топора.