Кракен

– Бу-у-у, – изобразил Билли привидение. Она улыбнулась. Но подумал он: «Это же мои галлюцинации». Его как обокрали. Полиция слышит его воображение.

Он залогинился на рабочем компьютере и стал искать-пробовать бесконечные варианты имен, которые назвал Варди, сверяясь со своей исписанной бумажкой и вычеркивая одно за другим. В конце концов он ввел интерпретации «Кубодера» и «Мори». «Ох ты ж, – прошептал он. Уставился на экран и откинулся. – Ну конечно».

Неудивительно, что эти имена так дразнили. Теперь ему стало даже стыдно. Кубодера и Мори – исследователи, которые несколько месяцев назад первыми сняли на камеру гигантского кальмара в среде обитания.

Он скачал их статью. Снова просмотрел фотографии. «Самые первые наблюдения живого гигантского кальмара в природе» – так называлась статья, как будто «Известия Королевского общества» захватил десятилетка. Самые-пресамые.

Распечатки этих фотографий висели над столом у многих коллег. Когда их только выпустили, Билли сам пришел в офис с двумя бутылками «Кавы» и предложил, чтобы сегодняшний день отныне и впредь стал ежегодным праздником – Днем спрута. Потому что эти фотографии, как он тогда говорил Леону, – просто-таки историческая хрень.

Больше всего прославился первый, который показывали в новостях. В темной воде почти на километровой глубине в глаза бросался восьмиметровый кальмар. Его щупальца расцветали, изгибаясь слева и справа от наживки на леске-перспективе. Но Билли уставился на второй снимок.

Снова спущенная леска, снова животное в зловещей воде. Но в этот раз анфас. Его поймали почти в идеальном радиальном всплеске рук, по центру – пасть. Две охотничьих конечности – длинных, с весловидными лопастями на конце – изгибались во тьму.

Взрыв щупалец. Эта фотография опровергала все теории-поклепы о том, что архитевтис – ленивый хищник, по случайности растопыривший щупальца в глубоководной летаргии, чтобы в них угодила беспечная жертва; охотник не больше, чем какая-нибудь безмозглая медуза.

Этот образ пестовали фанаты Mesonychoteuthis – «колоссального кальмара», огромного и коренастого конкурента архитевтиса. Который – мезонихотевтис – да, тоже в недавнее время представал пред объективами фотоаппаратов и камер с высоким и исторически необычным энтузиазмом. И да, это было устрашающее создание. Действительно, его масса больше, мантия – длиннее; правда, щупальца хватали не присосками, а жестокими, по-кошачьи изогнутыми когтями. Но, несмотря на свою форму, несмотря на все его ТТХ в сравнении с архитевтисом, ему никогда не быть гигантским кальмаром. Так, монстр-парвеню. Отсюда столько показухи от тех, кто его исследовал, стремившихся принизить извечного кракена в пользу своего нового любимчика: «не имеющий равных», «еще больше», «на порядки злее».

Но взгляните на снимки Кубодеры/Мори. Едва ли хилый оппортунист, которого выдумали хейтеры. Архитевтис не ждал и не прохлаждался. Архитевтис надвигался, вырывался из бездны, охотился.

Билли уставился на экран. Десять щупалец – пять пересекающихся линий, две – длиннее остальных. Серебристый узор на значке, который он видел, – это нападающий монстр. С точки зрения жертвы.

Он ходил по коридорам с бумагами, чтобы казалось, будто он идет откуда-то куда-то. Входил в комнаты, в которые можно было входить, кивал полицейским на страже у тех, в которые было нельзя. Несмотря на откровение, он по-прежнему не знал, что надеялся найти.

Перешел из Центра Дарвина в главный музей. Там он полиции не видел. Прошел по маршруту, которым ходил в детстве: мимо глазеющего ихтиозавра, каменных аммонитов, мимо места, где теперь кафе. Наконец там, посреди всего и всех, ему показалось, что он как будто слышал звук. Звон катящейся банки. Очень слабый.

Тот донесся – или показалось, что донесся, поправил себя Билли, – из-за двери для персонала, ведущей вниз, в складские помещения и подкоридоры. Он прислушался, с толпой за спиной. Ничего не услышал. Ввел код и спустился.

Билли шел по подземным переходам без окон. Говорил себе, что сам не верит, будто выслушивает что-то настоящее. Что, какой бы намек он ни искал, раздавался тот только в голове. «Ну хорошо, – сказал себе Билли. – Тогда сдаюсь. Что я ищу? Что тебе – что мне – тут надо?»

Когда он проходил мимо охранников и кураторов, те поднимали руки в коротком приветствии. Помещения и коридоры были заставлены промышленными стеллажами с картонными коробками, жирно подписанными ручкой; стеклянными витринами – пустыми или полными лишних экспонатов; бумагами; ненужной мебелью. Под трубами отопления, у высоких кирпичных стен и столбов, Билли снова услышал звук. Из-за угла. Он пошел по нему, как по хлебным крошкам.

Коридор раскрылся – не в комнату, но во внезапный большой холл. Тот был доверху набит таксидермией – склеп викторианы. Со стен, как сотня Фалад, смотрели головы млекопитающих; бизон, застоявшийся, как стареющий солдат, рядом с гипсовым игуанодоном и обтерханным эму. Роща консервированных шей жирафов, их головы – лесной полог.

Дзинь, звяк. Под лампами дневного света чучела отбрасывали резкие тени. Билли услышал еще один тихий звук. Он доносился из темноты у стены, глубоко из подлеска экспонатов.

Билли сошел с тропы. Углубился через неподатливые старинные тела, пробивался в чащу звериных останков. Поднял взгляд, словно на птиц, и продолжал путь к беленым стенам. Других звуков он не слышал – только собственные усилия и шорох одежды по высохшим шкурам. Обошел стопку запчастей бегемотов и вдруг вышел на то, что признал не сразу.

Стекло – старая стеклянная емкость больше всех, что он видел. Цилиндр по грудь, с крышкой, с фестончатым основанием, с фиксатором цвета мочи и экспонатом, на который Билли и уставился. Внутрь грубо впихнули что-то слишком крупное для емкости. Полинявшее, прижавшееся к стеклу глазами и лапами, с висящей, как раскрытые крылья, драной шкурой, – но Билли и сам уже отрицательно качал головой.

Он видел: то, что он принял за шкуру, – рваная рубашка; то, что он принял за линьку, – безволосье и разбухание; и что, о Боже ты мой Всемогущий, прямо на него смотрел, со сломанным носом, размазавшись по внутренностям контейнера, человек.

Билли не путался у полиции под ногами. Даже вызвал ее не он. В первые моменты ужаса, когда он, забыв как дышать, рванул наверх, ему не пришло в голову позвонить. Он просто побежал к двум офицерам у Центра Дарвина и закричал: «Быстро! Быстро!»

Их полку тут же прибыло, полицейские отгородили еще больше территории музея, объявили подвал вне зоны доступа. Сняли у Билли отпечатки пальцев. Налили горячего шоколада от шока.

Никто его не допрашивал. Посадили в конференц-зал и велели не уходить, но никто не интересовался, как он нашел то, что нашел. Билли ждал рядом с потолочным проектором, телевизором на подставке с колесиками. Прислушивался, как разгоняют музей, испуг толпы.

Больше хотелось одиночества, чем свежего воздуха. Хотелось, чтобы тело наконец отдрожало всю свою панику до конца, так что он сидел и ждал, как велено, с мутнеющими от пара очками, когда делал глоток, пока дверь не открылась и внутрь не заглянул Бэрон.

– Мистер Хэрроу, – сказал Бэрон и покачал головой: – Ми-истер Хэ-эрроу…

Мистер Хэрроу, Билли, Билли Хэрроу. Ну что вы тут устроили?

5

Бэрон сел рядом с Билли и сочувственно пожал плечами.

– Шок, конечно, – сказал он.

– Какого хрена? – спросил Билли. – Какого хрена, как они смогли… Что вообще случилось?

– Придает новый смысл выражению «замочить человека», правда? Прошу прощения, прошу прощения, – сказал Бэрон. – Кладбищенский юмор. Защитный механизм. Ты в ужасном шоке, я знаю. Поверь.

– Что происходит? – спросил Билли. Бэрон промолчал. – Я видел Дейна, – добавил Билли.

– Неужели? – медленно сказал Бэрон. – Вот, значит, как?

– Я возвращался домой. Вчера вечером. На автобусе. Он был там. Наверно, следил за мной. Если только не… Нет. Он наверняка был там специально. Ему легко узнать, где я живу…

– Ладно. Ладно, слушай…

– Мне кажется, я схожу с ума, – сказал Билли. – Даже до этого… До того, что в подвале. Мне казалось, что за мной следили. Я вам ничего не сказал, потому что, ну, это глупо, сами знаете… – Ветер резко сотряс окна. – Я вам говорю, у меня крыша едет… Что случилось внизу? Это сделал Дейн?

– Дайте секунду подумать, мистер Хэрроу, – сказал Бэрон.

– Когда я был у вас, зачем там был профессор психологии? Варди. Он профессор. Я его загуглил. Бросьте, Бэрон, не смотрите так – всего пара запросов в Сети. Я сразу понял, что он не коп.

– Вот как? Скоро сам сможешь его спросить.

– Он был там, потому что… По-вашему, я сошел с ума, Бэрон? – Снова пауза. – Вот что, по-вашему, со мной происходит? Потому что, господи… – Билли неровно выдохнул. – Прямо сейчас мне кажется, что вы в чем-то правы.

– Нет, – сказал Бэрон. – Никто из нас не думает, что ты сходишь с ума. Совсем даже наоборот. – Он глянул на часы. В этот раз, когда пришел Варди, он пожал Билли руку. Неприятное, слишком сильное пожатие. С собой он нес чемодан.

– Видел? – спросил Бэрон.

– Все так, как и можно было ожидать, – сказал Варди.

– Что? – закричал Билли. – Что ожидать? Что конкретно во всем этом можно было ожидать?

– Мы это еще обсудим, – сказал Варди. – Мы это еще обсудим, Билли. Пока подожди. Я так понял, ты видел Дейна Парнелла.

Билли провел рукой по волосам. Варди казался слишком крупным для кресла, в которое он втиснулся: он поджал плечи, словно боялся расплескаться. Они с Бэроном переглянулись, снова безмолвно общаясь.

– Ну ладно, – сказал Бэрон. – Давайте еще раз. Патрик Варди – Билли Хэрроу, куратор. Билли Хэрроу – Патрик Варди. Профессор психологии в Центральном Лондонском университете. Как, я понимаю, ты уже знаешь.

– Да, как я и сказал, – пробормотал Билли. – Мое гугл-фу сильнее вашего.

– С меня извинение, мистер Хэрроу, – сказал Бэрон. – Я предполагал, тебе будет плевать, как и большинству. Никому даже не приходит в голову искать наши имена.