Cудьба и долг

Но угрозы, выраженные в декларациях и эдиктах, помогали мало. Никто не верил, что власть и в самом деле пойдёт на крайние меры. В обществе поединки не встречали безусловного осуждения, считая бесстрашие, главным качеством мужчин. При этом, с рыцарским поведением на дуэлях было давно покончено, и чётких дуэльных правил не существовало. Например, знаменитый дуэлянт Франсуа де Монморанси-Бутвиль, успевший к двадцати пяти годам сразиться на двадцати поединках, однажды предложил своему противнику снять шпоры, и когда тот, последовав его совету наклонился, проткнул его шпагой.

Анри де Талейран де Перигор, граф де Шале, был оскорблён куплетами задевавшими честь его жены. Встретив на Новом мосту своего обидчика – графа де Понжибо, предположительно одного из авторов этих куплетов, – Шале вызвал его, и не откладывая дела, не дав противнику даже обнажить шпагу, тут же убил.

Поединок уже не вёлся до первой крови, а до тех пор, пока сражающиеся могли держать в руках шпагу. Любые приёмы и удары были дозволены, даже ношение защитного нагрудника или неожиданно выхваченный пистолет. Щадить противника не считалось хорошим тоном, допускалось убийство упавшего и обезоруженного. Мало кто проявлял благородство и позволял противнику поднять выбитое оружие, подняться после падения или получить помощь при ранении.

Отъявленные бретёры затевали драку по любому поводу, а если им не удавалось спровоцировать противника, напрашивались к кому-нибудь в секунданты – лишь бы получить возможность подраться. Секунданты не следили за соблюдением правил поединка, которых попросту не было, а дрались сами. Пригласить человека в секунданты, считалось дружеским жестом, проявлением доверия.

Барон Луи де Клермон де Амбуаз де Бюсси, знаменитый поэт того времени, дрался на дуэли, поспорив о форме узора на шторе. Монморанси-Бутвиль, мог вызвать человека на поединок, просто чтобы проверить его храбрость, а однажды вызвал своего соперника на поединок за то, что некая прекрасная дама назвала того более ловким, чем он. Каждое утро, в большом зале его дома, собирались бретёры. Для них уже были заготовлены хлеб и вино на столах, после чего они приступали к упражнениям в фехтовании. Возглавлял это общество Ахилл д'Этамп де Балансе, преданный слуга кардинала Ришелье.

Как писал всё тот-же Луи де Бюсси, повод для дуэли мог быть самым незначительным – «уместиться на лапке мухи». Дуэли, продиктованные соперничеством в любви, чаще всего являлись заурядной местью отвергнутого претендента. Вызов мог получит и счастливчик, удостоенный должности, награды, большей части наследства или имущества. Дрались из-за места в церкви, на балу или королевском приёме, поспорив, чья охотничья собака лучше, чьи земли плодороднее. Повод и мотив не различались. Честь дамы, например, полагалось отстаивать в любом случае, какой бы шлюхой она не была.

Враждебные намерения, расцениваемые как вызов, демонстрировали рукой, во время разговора положенной на эфес шпаги или рукоять кинжала, жестом, имитирующим извлечение шпаги из ножен, резким движением в сторону собеседника, приближением вплотную, лицом к лицу.

Аналогичную роль играли и манипуляции с предметами одежды: поворот шляпы назад, наматывание плаща на левую руку и тому подобное.

В лице кардинала, король встретил горячего союзника в отношении дуэлей. В семействе Ришелье произошла личная трагедия – его старший брат Анри де Ришелье, в июне 1619 года был убит на дуэли капитаном гвардейцев королевы-матери Шарлем де Лозьером де Темином. Новорожденный сын маркиза Анри де Ришелье, скончался через месяц после своего рождения и гибели отца, его жена умерла при родах, и прямой род Ришелье по мужской линии пресёкся. Но несмотря на это, кардинал советовал королю, соизмерять наказание с виною, и не карать всех дуэлянтов смертью, а ограничиться лишением должностей, жалованья и пенсий дарованных короной, и лишь в случае смерти одного из участников поединка, отдавать второго под суд.

Немало способствовало поединкам и повальное пристрастие с малых лет французов к вину. Ведь чаще всего, шпагу обнажали в кабаке, после попойки, когда разгорячённая добрым анжуйским вином кровь, просто бурлила в жилах.

2 октября, ровно без четверти четыре, так как прийти раньше было признаком дурного тона, а опоздание приравнивалось к поражению, Бриан и Фонтене вышли на пустырь возле монастыря кармелиток Дешо, неподалёку от Люксембургского дворца. Одновременно с ними, здесь же появился и де Тревиль, в сопровождении молодого дворянина. Оба они были одеты в голубые плащи королевских мушкетёров, с большим серебряным крестом на груди и спине.

Педро, который до последнего не был посвящён в планы относительно дуэли Александра, с тревогой и беспокойством осматривал мушкетёров. Его и слугу Фонтене, разбитного бургундца Гийома, оставили на окраине пустыря. То же велели своим слугам и мушкетёры.

Подойдя, Тревиль и Бриан, поприветствовали друг друга поклоном головы.

– Рад вас видеть господин барон.

– Я тоже, очень рад вас видеть, господин де Тревиль.

Сторонний наблюдатель, глядя на эти молодые, улыбающиеся, добродушные лица, решил бы, что встретились старые, добрые друзья. И что вот сейчас, они кинуться друг другу в объятия и пойдут праздновать встречу в один из кабачков. Сейчас, никто не мог бы и подумать, что через минуту, они будут стремиться убить друг друга.

– Позвольте представить вам моего друга – королевский мушкетёр Жак де Террид.

И де Террид, молодой мушкетёр, может быть года на три или на четыре старше де Бриана, учтиво поклонился.

– Шарль де Фонтене, солдат Пикардского полка, мой друг.

– Прежде чем мы начнём, господин барон, позвольте задать вам один вопрос?

– Да, пожалуйста, спрашивайте?

– Вы меня конечно простите, но, сколько вам лет?

Де Тревиля, этого опытного и храброго солдата, многократно отличившегося в сражениях и на поединках, представленного королю и обласканного им, тревожила молодость де Бриана. Он, Жан Арман дю Пейре, происходивший из рода разбогатевших буржуа, из поколения в поколение занимавшихся ремеслом каменщика и торговлей, будучи дворянином только по матери, урождённой Марте д'Арамиц, да владея, в родном Беарне, поместьем Труавиль, купленном отцом в 1607 году, что позволило им причислить себя к благородному дворянскому сословию, так как в Беарне, титул дворянина приравнен к земле, очень дорожил своей репутацией. Если он убьёт барона, то весь Париж будет говорить, что храбрый Тревиль убил мальчишку. Ну и если произойдёт невероятное, и де Бриан победит, то опять же, все будут говорить, что над отважным Тревилем, одержал верх ребёнок.

– Я понимаю, что вас тревожит Тревиль, – проявив интуицию и усмехаясь, сказал Александр. – Можете быть спокойны, мне уже достаточно лет, чтобы скрестить с вами шпагу. Я уже давно не ребёнок и видел смерть врага, могу вас заверить. А теперь, может хватит болтать, а?

– Да, вы правы, господин барон, – де Тревиль и де Террид отступили на шаг, скинули плащи и колеты, и обнажили свои шпаги. Бриан и Фонтене последовали их примеру. Все четверо были вооружены рапирами и дагами, причём у Фонтене, была хитрая немецкая трёхлезвийная дага.

С первых мгновений поединка, Александр понял, что Тревиль опытный и умелый фехтовальщик. Но у него было преимущество, данное ему противником. Тревиль, явно недооценивал его, и старался даже щадить, считая его всё-таки зарвавшимся мальчишкой. Де Бриан, пока старался не разубеждать Тревиля, а медленно отступал, уклоняясь и отбивая все его удары. Помня, о чём ему не раз говорил Шаньи, что главный его враг в поединке – отсутствие хладнокровия, Бриан не теряя головы, старался не раскрывать перед противником своих умений. Даже наоборот, делал вид, что он неуклюже владеет шпагой, что он начал уставать и стал бояться де Тревиля.

Тревиль с лёгкой усмешкой на губах, теснил де Бриана. Поначалу недоумение, вызванное тем, что барон ловко избежал его выпадов, сменилось пренебрежением к противнику. Ха, мальчишка, который наверное у своего учителя нахватался основ фехтования, но не имеющий опыта, силы и выдержки. Тревиль играючи отбил пару его выпадов. «Пора заканчивать, пора преподать этому мальчишке, урок». Тревиль решил, что не будет его убивать, а просто обезоружит и принудит к сдаче. Тогда, его репутация, уж точно не пострадает.

Краем глаза де Бриан видел, как проходит поединок у Фонтене и Террида. Шарль, легко раненный в руку, но не обращающий ни малейшего внимания на свою рану, благодаря своей огромной физической силе, заставлял Террида отступать, окружив его каскадом ударов, уколов и выпадов, нанося, по большей мере, какие то яростные рубящие удары, что заставляло мушкетёра держаться от него на большом расстоянии. Наконец, один из ударов Фонтене достиг цели. Он глубоко разрубил бедро де Террида, а следующим ударом выбил рапиру у него из рук и приставил острие своей рапиры к горлу мушкетёра.

– Признаёте ли вы себя побеждённым, Жак де Террид?

Скрипя зубами от боли и от гнева, Террид простонал:

– Да, тысяча чертей. Вы же видите, что я не могу продолжать поединок. Прошу вас, помогите.

Фонтене отсалютовав Терриду своей рапирой и отошёл, когда подбежавшие слуги начали оказывать ему помощь.

Тревиль, находящийся спиной к Терриду и Фонтене, не видел, что его друг потерпел поражение, и продолжал теснить де Бриана, выжидая момент, когда он допустит ошибку и даст ему возможность осуществить свой план. Но барон, ловко уклонялся от всех выпадов де Тревиля, а затем, неожиданно для мушкетёра, перешёл в стремительную атаку. Тревиль попытался его сдержать, но был вынужден отступить на пару шагов, чтобы передохнуть. Но Александр, не дал ему этой возможности. Каким-то скользяще-плавающим движением, он сократил расстояние между ними, и провёл удар «дритто скуалембратто» – косой удар в правую ключицу, и продолжая атаку, резкий выпад дагой под мышку противнику. Обливаясь кровью, Тревиль зашатался, колени его подкосились, и он упал. Он попытался подняться, но снова упал. Тогда он с трудом, приподнял голову. Его глаза были открыты и смотрели на де Бриана.

– Вы переиграли меня, господин барон – хрипя, но достаточно громко, произнёс де Тревиль.

– Согласен. Но и вы допустили ошибку, недооценив соперника. Благодарю вас, господин де Тревиль, я удовлетворён. Вы хороший боец, и должен вам сказать, что по праву считаетесь одним из лучших фехтовальщиков Франции. Я оставляю вам вашу шпагу. Вы потерпели поражение Тревиль, но не были побеждены.

– Спасибо вам, за ваше благородство, барон де Бриан… Я… ценю… Расстанемся…если и не друзьями, то и… не врагами…Я… – Тревиль хотел сказать что-то ещё, но силы оставили его и он потерял сознание.

Подбежавший Педро осмотрев де Бриана и убедившись, что на нём нет ни царапины, занялся раной Тревиля, отогнав его слугу, бестолковая суета которого, только мешала.

Перевязав раны мушкетёров, слуги наскоро соорудили носилки и отнесли их в монастырь, поручив раненных заботам кармелиток.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО КОРОЛЬ ФРАНЦИИ ЛЮДОВИК XIII. ДЕТСТВО

Король был в ярости.

Дуэль де Тревиля наделала шума в Париже и короля бесило не то, что были, самым наглым образом, нарушены строжайшие эдикты запрещающие дуэли. Больше всего его выводило из себя и заставляло негодовать то, что поражение потерпел его фаворит, человек обласканный и приближённый им, считавшийся храбрецом и мастером клинка. И кем? Неизвестно. Теперь, все будут шушукаться за его спиной, усмехаться и поговаривать, что ему, королю Франции, служат неумёхи и слабаки. Что он сам, настолько беспомощен и слаб, что не может привлечь на свою сторону достойных людей.

Сейчас, за тяжело раненным де Тревилем, ухаживали его личные врачи Жан Эроар и Ги де ла Бросс.

Людовик был в ярости!

Казалось, самой судьбой было так задумано, что ему не суждено было править. На протяжении всей его жизни, Судьба, на его пути к трону, ставила ему преграды. Но вопреки ей, он добился трона, принадлежавшего ему по праву, и вот уже восемь лет, управляет Францией самостоятельно.

Людовик родился 27 сентября 1601 года в Фонтенбло. Он был первым ребёнком Марии Медичи и первым законным наследником Генриха IV.

При родах королевы присутствовали принцы крови – принц де Конти Франсуа де Бурбон, граф де Суассон Карл де Бурбон, герцог де Монпансье Генрих де Бурбон. Людовик родился очень слабым и вялым. Тогда повитуха Луиза Буржуа, обратилась к Генриху IV:

– Сир, если бы это был другой ребёнок, я бы набрала в рот вина и дала бы ребёнку несколько капель, чтобы он не был таким слабеньким.

Король приставил бутылку с вином к её рту и сказал:

– Поступай так, если бы это был другой ребёнок.