На людях. Рассказы

Татьяна осторожно закрыла шкаф, села в кресло.

– Надо было все-таки взять розовое платье.

– Зачем оно тебе? Зачем?

– Мне его будет не хватать. Оно хорошо сшито.

– Человеку всю жизнь чего-то не хватает, – говорил себе Андрей Андреевич. – Все равно, – стояла на своем Татьяна.

– Через три дня мы с тобой будем дома смотреть кино, – очень хотел Андрей Андреевич, чтобы Татьяна поверила. – Ты наденешь свое розовое платье.

– Если не три дня, а месяц нам здесь жить? Я, Андрей, не выдержу. Слышишь? – все смотрела Татьяна на шкаф.

– Во-первых, не кричи, успокойся. Во-вторых, продуктов у нас с тобой максимум на пять дней…

А что потом? Признаться, Андрей Андреевич не знал, загадывать не хотел. Этот теракт с радиоактивными элементами – как война… Ионизированное излучение, ударная волна… Люди перестают узнавать друг друга, становятся умственно неполноценными. Человек не может отличить левую руку от правой, таращит глаза, манипулирует пальцами, хихикает…

Андрей Андреевич опять думал о заводной собаке. Может, это не собака была? А кто? Показалось? Татьяна сидела в кресле, низко опустив голову. Она больше ни о чем не спрашивала, успокоилась, устала.

Андрей Андреевич тоже перенервничал, устал. Андрей Андреевич представил себя наверху с женой. Все разрушено. Никого кругом, а если кто и остался, так это заводная собака. Но почему заводная собака?

– Андрей, мне холодно.

– Сейчас, Татьяна, я тебе кофту достану, – Андрей Андреевич и себе достал из шкафа свитер. – Может, шубу достать?

Татьяна укрылась шубой до подбородка, как одеялом. Андрей Андреевич и так был человек немногословный, а тут, с терактом, совсем замолчал. Надо было говорить, отвлекать Татьяну, чтобы не думала о плохом. Но Андрей Андреевич не мог перебороть себя, заставить говорить – характер.

– Татьяна, давай ужинать.

– Давай.

По глазам Андрей Андреевич видел: Татьяна все никак не могла прийти в себя. На ужин были консервы. Сок. Вместо хлеба сухари. За столом никто словом не обмолвился. После ужина Татьяна играла пустым стаканом – опрокидывала, клала, катала по столу. Андрей Андреевич ждал, когда Татьяна заговорит: она всегда первая мирилась. У нее хорошо это получалось, отходчивая, она не держала долго зла. Но ссоры не было. Откуда тогда эта отчужденность?

Андрей Андреевич встал из-за стола, достал из шкафа транзистор, поставил на стол. Была симфония, Бах. Скоро новости.

– Выключи, – шепотом попросила Татьяна, перебралась в кресло, укрылась шубой.

Андрей Андреевич убавил громкость.

– Сейчас новости будут.

– Наверху – сумерки, – заметила Татьяна. – В окнах свет. Обожаю я эти вечерние часы… Томик Бунина.

Татьяна любила перед сном читать, потом быстро засыпала. Рассказы были как снотворное. «… Заделайте все щели. Выход из убежища и укрытий разрешается только по сигналу. Категорически запрещается на зараженной местности поднимать пыль, прикасаться к окружающим предметам, курить, употреблять пищу и воду…» Ничего нового.

Андрей Андреевич рано лег. Татьяна не стала одна сидеть, тоже легла. Все кругом было чужое, незнакомое, Андрей Андреевич никак не мог уснуть. И Татьяна не спала, хоть и лежала тихо.

– Я никак не могу привыкнуть к этой кромешной темноте, – наконец подала Татьяна голос. – Как в яме, заживо погребенная.

Андрей Андреевич не хотел отвечать:

– Конечно, нужна привычка. Пожилой человек облеплен этими самыми привычками, как морское дно ракушками.

Больше Татьяна не заговаривала.

2

Проснулся Андрей Андреевич с чувством вины, но ничего противоправного он не совершал. Откуда эта вина? Андрей Андреевич давно проснулся – лежал. В убежище никогда не будет солнца – жди не жди. Надо было вставать, а он все лежал. Чем больше лежал, тем навязчивее становилась мысль о подъеме. Андрей Андреевич нащупал рукой под кроватью транзистор, включил. Число жертв теракта достигло 5000. Больницы переполнены, не хватает донорской крови.

Андрей Андреевич выключил транзистор, чтобы жена не слышала.

– Андрей, включи свет.

Просьба жены послужила для Андрей Андреевича сигналом, что пора вставать

Свет вдохнул в скудную обстановку убежища жизнь, вернул предметность.

– Андрей, какой сейчас уровень радиации? Я всю ночь думала о ней, не видно, а столько бед.

– Не думать надо, а спать. При увеличении времени в семь раз уровень радиации снижается примерно в десять раз. Если уровень радиации после взрыва был 100 рентген в час, то через десять часов он снизится до 10 рентген в час. Доза 100—200 рентген вызывает у человека лучевую болезнь первой степени, 200—300 рентген – второй степени, 300—500 – третьей. Однократная доза облучения в течение суток до 50 рентген или многократного облучения до 100 рентген за 10—30 дней не вызывает внешних признаков заболеваний.

Андрей Андреевич, кажется, начинал привыкать, что Татьяна первая заговаривала. Еще одна привычка – и нехорошая.

– А сколько сейчас рентген? – лежала, не вставала Татьяна.

– Не знаю. Нет дозиметра. Я думаю, через трое суток можно выходить наверх, конечно, соблюдая все меры предосторожности.

– Я больше двух суток не выдержу, – Татьяна закрылась с головой одеялом и заплакала.

– А как космонавты по полгода работают на орбите?

Сравнение было явно неудачным: положение космонавтов было в 100 раз лучше, с ними была постоянная связь, контроль. Андрей Андреевич с Татьяной были забыты, в одиночку боролись за свое существование, выживали. Татьяна все плакала, жаловалась на плохое самочувствие. В обед она выпила два литра соку и все не могла напиться, после обеда легла и проспала 4 часа. Андрей Андреевич все это время сидел у кровати жены. Бледное, худое лицо Татьяны в полумраке светилось. Волосы растрепались – как неряха. Андрей Андреевич любил жену, любил – молча, по-своему, как умел… Делал дорогие подарки, баловал, на ласку же был скуп. За четыре часа, проведенные у кровати жены, Андрей Андреевич много передумал: жизнь прошла как один день, а все было – и детство, и юность, любовь… Все в прошлом. Кончилось. Было еще настоящее. А потом? Кончина —естественный биологический процесс. Или несчастный случай. Глупо все, как в кино… И вот кино кончилось.

Татьяна стонала во сне. Губы ее дергались, нижняя губа уходила куда-то все влево. Бледное, изможденное лицо… Такой Андрей Андреевич еще не видел жену. Татьяна проснулась сразу, открыла глаза, словно и не спала, притворялась. Андрей Андреевич, застигнутый врасплох, отвернулся.

– Андрей, как мне надоела эта яма. Я не могу больше здесь.

Татьяна улыбнулась. Вымученной, некрасивой была ее улыбка. Андрей Андреевич сидел за столом, вытянув перед собой руки, уставившись в одну точку, и думал, думал, должен же быть выход из положения, мысли путались. И Андрей Андреевич начинал все сначала.

– Андрей, я не могу согреться, – жаловалась Татьяна, хотя одета была тепло – кофта, шуба. – Я, наверное, облучилась.

– Не говори глупости. При облучении у человека открывается рвота, понос, головная боль.

– Тогда, значит, я простудилась. Ты на меня не обижайся, пожалуйста.

Вид у Татьяны был ужасен: на лице ни кровинки, глаза ввалились, губы потрескались. Татьяна была совсем плохая, надо было выходить наверх. Был один противогаз, два прорезиненных защитных костюма.

Татьяна еще шутила, собиралась все надеть костюм на Новый год, на маскарад. Андрей Андреевич помог жене одеться, сама она была не в состоянии, совсем ослабела. Одетая, в противогазе, Татьяна упала в кресло.