На грани фола

У нее были странные глаза – серовато-зеленые, когда трудно определить, какого именно они цвета. Очевидно, Эмма рассказывала не только о поисках преступника, но и о своих личных встречах.

– Ошибки могут быть у любого человека, – согласился Дронго. – Но надеюсь, что в вашей команде нет подобного опасного маньяка, с которым пришлось столкнуться нам с Эммой.

– Я тоже надеюсь, – сказала она, – но никто не может влезть в душу чужого человека. А зависть и соперничество еще никто не отменял, тем более у футболистов, которые получают такие деньги…

– А какая у вас зарплата? – неожиданно поинтересовался Дронго.

Марина не смутилась, только еще раз взглянула на него своими глазами, цвет которых все время неуловимо менялся, и спросила:

– Вам не говорили, что подобные вопросы являются некорректными?

– Говорили. Но я спрашиваю не для праздного любопытства, – ответил Дронго. Естественно, он не сказал ей, как важны для него реакция женщины на вопрос, ее поведение, ее выдержка, ее ответ.

– Достаточно большая, – ответила она, – но, конечно, не такая, как у футболистов, я ведь не звезда мирового футбола.

К ним подошел Скульский, и они видели, как Бочкарев разговаривает с Веземаном. Стоявший рядом Чирко помогал президенту клуба общаться со старшим тренером.

– У нашего шефа, кажется, сегодня нормальное настроение, Мариночка, – обратился Скульский к Фарбер.

– Как обычно, – пожала она плечами. – Мы ведь скоро возвращаемся в Санкт-Петербург.

– И покидаете команду?

– Да. У Льва Евгеньевича там важная встреча, поэтому мы уедем на два дня раньше, – пояснила Марина.

– Жаль, – вздохнул Скульский. – Вы всегда как луч света в темном царстве. Единственная женщина среди прибывших атлетов…

– Не единственная, – возразила Марина, – есть еще Эмилия Максимовна, которая прилетела со своим мужем. – Она говорила о жене Бочкарева.

– Жена Цезаря, – отмахнувшись, со смехом проговорил Скульский, – она вне команды. Слишком высоко парит на Олимпе.

Марина взглянула на него с некоторым презрением и пошла навстречу Бочкареву. Тот уже подозвал к себе Епифанцева и о чем-то спрашивал его.

– Типичная стерва, – чуть слышно пробормотал Скульский, – любовница Бочкарева, поэтому и ведет себя так нагло. И все об этом знают. Удивляюсь, что он взял с собой жену, обычно его сопровождает эта наглая девица.

– Сколько лет его супруге?

– Около сорока, – ответил Скульский, – это его вторая жена. А Марине не больше тридцати. К тому же вполне законный повод возить ее с собой – она ведь считается его помощником, хотя в футболе почти ничего не понимает. Все пояснения обычно дают Чирко, или сам Веземан, или наш пресс-секретарь Феликс Олегов. А Мариночка служит приятным антуражем для любой пресс-конференции и повсюду сопровождает нашего большого босса.

– Вашего босса, – поправил его Дронго, – кажется, я ему не очень понравился.

– Это ничего не значит, – заметил Скульский. – Бочкарев абсолютный прагматик. Если даже ему не нравится какой-то игрок в команде, он никогда не будет возражать против него, если этот игрок нужен тренеру. Он бизнесмен, следовательно, «ничего личного», все во имя бизнеса. А футбольный клуб – это его любимое детище, поэтому он заплатит деньги и мне, и вам, и еще кому угодно, лишь бы гарантировать невозможность подобных инцидентов с его вратарем.

– А супруга Бочкарева в курсе о возможной связи ее мужа с Мариной? – поинтересовался Дронго.

– Полагаю, что догадывается, – усмехнулся Скульский, – хотя, наверное, терпит, как и все умные жены. В конце концов, что еще нужно? Дети устроены, сама в полном порядке, любые желания исполняются, муж – один из самых богатых людей Санкт-Петербурга. От добра добра не ищут, вот она и закрывает глаза на его увлечения. Марина замужняя женщина, муж работает актером в санкт-петербургском театре. Можно спокойно сидеть и ничего не бояться, ведь Марина не сможет отбить Бочкарева. Для этого ей нужно сначала развестись со своим мужем-актером. Значит, все в порядке.

– Кажется, вы действительно досконально изучили всех членов команды и сопровождающих лиц, – признал Дронго, – и знаете почти о каждом гораздо больше, чем любой из этой компании.

– Но это не помогло мне найти отравителя, – напомнил Скульский, – я не смог даже близко к нему подобраться. Вот если он захочет рискнуть в третий раз…

– Будете ждать, пока он попробует еще кого-то отравить?

– Не думаю. Я согласен с Бочкаревым. Отравитель тоже не дурак, он ведь понимает, зачем я все время нахожусь с командой, – немного самоуверенно произнес Скульский.

Бочкарев попрощался с вратарем и тренером, пожал руку кому-то из игроков и направился к машине. Марина шла рядом.

– С кем он попрощался? – спросил Дронго.

– Капитан команды Константин Гаврилов, полузащитник. Говорят, что он самый опытный в команде. Ему уже далеко за тридцать, но играет также самоотверженно, как в молодости. Воспитанник местной школы. Всю жизнь в одном клубе, хотя были предложения из других команд, даже из зарубежных. Похвальная верность родному клубу.

– Ясно. – Дронго взглянул на Скульского. – У меня к вам последний вопрос, Борис Андреевич. Почему вы так похвально откровенны со мной? Ведь я тоже ваш своеобразный конкурент? Кажется, в таких случаях не делятся полученной информацией.

– У нас не тот случай, – радостно пояснил Скульский, – дело в том, что в моем контракте предусмотрена оплата за работу независимо от результата. Но там прописано, что, если я найду отравителя, сумма моего гонорара будет удвоена. И при этом я имею право прибегать к помощи и советам любых третьих лиц. Значит, если вы сумеете найти возможного преступника, мой гонорар мне все равно выплатят независимо ни от чего. Поэтому на ближайшие несколько дней, пока мы находимся в Турции, я ваш самый горячий единомышленник и друг и более всех заинтересованный в успехе вашей миссии. Ведь и в этом случае мой гонорар будет выплачен.

– А вы еще говорили, что Бочкарев хороший бизнесмен… – напомнил Дронго. – Вы тоже умеете составлять договора.

– Жизнь заставила, – вздохнул Скульский, – время такое гнусное. Сначала думаешь о гонораре и юридически безупречном договоре, а уже потом о самом деле. Мы все вышли из Советского Союза, когда ценились совсем другие качества – профессионализм, честность, верность долгу, самопожертвование, бескорыстность, альтруизм, трудолюбие, в общем, все, что угодно, кроме наживы. А сейчас если ты не можешь заработать достаточно денег – значит, ты неудачник по жизни, просто не сумевший приспособиться к новым реалиям. Другое время – другие приоритеты, – цинично добавил он.

– И с таким мышлением вы работали столько лет в прокуратуре? – покачал головой Дронго.

– Работал. Только я пришел туда молодым комсомольцем еще в конце семидесятых, тогда были другие времена. А потом, в девяносто первом, все рухнуло. И нам объяснили, что верить в идеалы глупо, быть бескорыстным означает остаться в полных дураках, а отказываться от возможности заработать – значит просто не соответствовать новым условиям жизни.

– И вы стали приспосабливаться? – не скрывая иронии, уточнил Дронго.

– Не я, – ответил Скульский, – вся страна. Все сразу согласились, что нужно отбросить прежние романтические бредни и зарабатывать деньги.

– В том числе и в прокуратуре…

– В том числе и в прокуратуре, – кивнул Скульский. – Вы же профессиональный эксперт, господин Дронго, и прекрасно помните, что творилось у нас в девяностые годы. Правоохранительные органы просто взяли под свою опеку все криминальные и полукриминальные образования. И получали за это покровительство соответствующие отчисления.

– И вы считали такое положение дел нормальным?

– Видимо, не совсем, – признался Скульский, – иначе сейчас, выйдя на пенсию, не стал бы работать частным детективом. Я ведь сказал вам, что пришел в прокуратуру еще в те годы, когда мы верили в какие-то выдуманные идеалы. А перестроиться и стать откровенным хапугой было очень сложно. У меня не получилось, иначе я бы сейчас сидел где-нибудь на испанском или итальянском курорте и наслаждался жизнью на своей вилле. Мой бывший руководитель в прокуратуре после выхода на пенсию купил виллу на южном побережье Испании и переехал туда вместе со своей семьей. И все знали, откуда у него такие деньги. Он лично опекал два самых больших казино в городе. А я зарабатывал «по мелочам», все еще считая себя порядочным человеком…

– Жалеете сейчас? – усмехнулся Дронго.

– Да, жалею, – согласился Скульский. – Надоело заниматься всеми этими делишками. После работы в прокуратуре я должен опрашивать футболистов и искать возможного подонка, который травит своих товарищей… И еще выслушивать ценные указания Бочкарева, который двадцать лет назад был обычным фарцовщиком… Я бы такого даже на порог к себе не пустил, а сейчас получаю от него деньги. Но я не жалуюсь, просто понимаю, что все изменилось. И даже немного горжусь тем, что сумел приспособиться, хотя бы и после выхода на пенсию.

– Ваши молодые коллеги по прокуратуре тоже так думали, – мрачно поинтересовался Дронго, – или еще остались нормальные люди? Неужели все так думают?

– Не все, – признался Скульский. – Еще встречаются романтики, обычные карьеристы или скрытые аферисты. Но в основном люди уже «перестроились». Помните, когда в восьмидесятые годы от советских людей требовали «перестроиться»? Вот мы успешно и сделали это за двадцать лет. Теперь все понимают, как нужно жить, чтобы после выхода на пенсию иметь возможность купить себе виллу на испанском побережье.

– Представляю, как вам сложно, когда вы вспоминаете своего начальника, – сказал Дронго. – Наверное, не можете себе простить, что были таким нерасторопным во время работы в прокуратуре.

– Уже перегорел, все давно закончилось. Что жалеть о том, чего нельзя изменить или вернуть? Теперь я уже не государственный советник юстиции третьего класса, а частный детектив, который следит за неверными женами, ищет возможных отравителей в футбольной команде и консультирует мелких лавочников на предмет безопасности их магазинов.

– Сложно, – поддержал его Дронго. – Но вы сами несколько раз сказали о необходимости перестраиваться.