Бабайка

– Заверить?

– Дьявол! – он отскочил в сторону, в руках у него снова оказался лук с наложенной стрелой, и он снова в меня целился. – Ты не можешь заверить рану!

В этот миг я, наверное, вид имел весьма бледный. Кровь отхлынула от лица, я это чувствовал, и глаза мои бегали туда-сюда, как у нашкодившего школьника, и ничегошеньки я не понимал. Просто совершенно ничего. Ну и наконечник стрелы, направленный мне в грудь, оптимизма не добавлял. Заверить. Что значит этот канцеляризм здесь? Как можно заверить рану? Господи, страшно-то так. Может, это мир психов? Уж больно вид у него был невсебешный, словно он и впрямь в моём лице узрел дьявола. И откуда он берёт лук?! Объясните мне, как это у него получается – раз! и он с луком, два! и без лука?!!

– Вы – атеист?

– Что?!

– Впрочем, какая разница. Ах, ну как некстати! – неожиданно в его голосе прорезалась досада. – Ладно. Пусть всё будет по закону. Я отправлю служебную записку. Пусть Департамент сам с вами разбирается.

И он сел на стул, возникший из воздуха, из сумы вынул перо, чернильницу с крышкой и листок бумаги. Тотчас перед ним возник письменный стол, немного грубоватой на мой вкус работы. Бородач положил перед собой бумажный лист, открыл чернильницу и пару секунд покусывал кончик пера, глядя отвлечённым взглядом в даль и шевеля губами. Момент, когда лук исчез снова, я как-то упустил.

Надо сваливать, подумал я, допросов мне в жёлтом мире хватило выше крыши, и подобрался, готовясь вскочить.

– Давай-давай, – сказал бородач одобрительно, – упрости процедуру. Чем бумажки строчить, я лучше тебя при попытке к бегству пристрелю.

И я счёл за благо воздержаться от побега. Да и сколько у меня их было, этих самых шансов, с дырявой-то ногой?

Он писал довольно долго, минут десять, всё так же поглядывая время от времени вдаль и покусывая кончик пера. До сих пор фартило, думал я потерянно. Если вдуматься, во всех мирах все те, кого я встретил первым, бескорыстно или корыстно, но оказывали мне помощь. Но когда-то такая везуха должна была кончиться. Вот она и кончилась.

Ладно. У меня все-то то две задачи на данный час. Искать Никиту и лечить ногу. С ногой непонятно что делать, кто знает какая у них тут медицина, а в здешних травах… я и дома-то в травах не разбираюсь, а уж здесь и подавно. А вот Никита… Как я искал Никиту до сих пор? Спрашивал у людей. Я покосился на бородача. М-да… спросишь у такого. Надеюсь, он не единственное говорящее существо в этом мире. Кому-то же он там пишет?

– Всё, – сказал бородач. Небрежно сложил лист самолетиком, дунул ему в хвост, совсем как у нас во дворе делали это пацаны, и запустил его в воздух. Самолётик неожиданно резво пошёл вверх и обернулся белым голубем. Захлопал крыльями и стремительно полетел, набирая высоту, прочь.

– Будем ждать ответа, – сказал бородач, и внимательно на меня посмотрел.

И я обнаружил, что сижу с открытым ртом.

– Небольшой крюк нам с вами дать придётся, – сказал бородач. – К подножию Спящей лошади. Там источник.

– Чудодейственный?

– Само собой. Пить, кушать что-то надо, а там солонцы есть поблизости. До Далёкой Радости четыре дня пути. Еды на двоих у меня нет. А на солонцах, если повезёт, добудем дичи. Но сначала…

И он, заложив два пальца в рот, пронзительно свистнул. Всю жизнь мечтал так научиться. Ещё с прокаленного солнцем двора моего детства.

Послышалось ржание, и из глубины дубравы легкой рысцой выбежал темно-зелёный, почти чёрный скакун и остановился подле бородача, переминаясь с ноги на ногу.

– Молодец, Буц, молодец, – бородач похлопал коня по шее и достал из седельной сумы что-то вроде кожаной папки и снова сел за свой загадочный стол. Вынул из папки лист бумаги – у него что, повсюду бумага растыркана? – удивился я вяло, аккуратно открыл чернильницу, взял в правую руку перо, обмакнул его и посмотрел на меня.

– Поскольку общение наше в официальную плоскость перетекает, считаю своим долгом представиться. Констебль Хёрст. Джефф Хёрст. Вот мой знак, – он показал мне перстень. – Ваше имя?

– Григорий.

Джефф Хёрст.

Обалдеть. Поискать, так тут у них, надо полагать, и сэр Роберт Чарльтон найдётся?

– Год рождения?

– Тысяча девятьсот семьдесят девятый.

Констебль положил перо и посмотрел мне в глаза.

– Послушайте, мастер, возня с вами и так отнимет у меня уйму времени. Не надо зубоскалить.

– Констебль, – улыбнулся я. – Я – серьёзен.

– То есть вы всерьёз утверждаете, что вам триста с лишком лет?

Я не нашелся что сказать.

– Давайте, попробуем ещё раз, – терпеливо сказал констебль. – Так когда вы, говорите, родились?

– Тогда не знаю, – сказал я и, увидев, как недовольно приподнялись брови констебля, торопливо добавил. – В самом деле, не знаю.

Похоже, такой ответ ему тоже не слишком пришёлся по душе.

– Как вы оказались на территории Соединённого Королевства?

– Я… я не помню. Боюсь, у меня какой-то провал… в памяти.

Отлично понимаю теперь авторов сериалов. Амнезия – это действительно хороший ход.

– Допустим. Скажите, вы подтверждаете, что не в состоянии заверить свою рану?

Ну вот мне и представилась возможность всё выяснить.

– Простите, констебль, – сказал я, дивясь про себя, как легко я сбился на язык Агаты Кристи. – Я не совсем понимаю, что значит выражение «заверить рану».

Перо в руке констебля замерло. Теперь уже мистер Хёрст не понимает, что происходит, подумал я.

– Излечить рану верой, – сказал констебль Хёрст, пристально глядя на меня, – вот что это значит.

– То есть… это как… возложением перстов, что ли?

Удивительно, какие выражения всплывают порой из глубин нашего подсознания.

– Можно и возложением. Это кому как нравится.

– Но… но ведь это чудо?

– Да, – сказал констебль. – Разумеется. И последний вопрос: ваш меч – истинный?

II

– Констебль, я больше не могу.