О российской истории болезни чистых рук

Ну а если прямиком вполне трезво вернуться к выше процитированному произведению Братьев Стругацких, то уж, они там именно явно идут на самую что ни на есть осознанную диспропорцию бытия, объединяя 451 по фаренгейту бесславного технического заката человечества Рея Брэдбери и немыслимо злую давность средневекового мракобесья.

Ведь то, что они описывают в его совершенно же естественном виде никогда и близко нигде еще не наблюдалось…

85

Никогда в мировой истории ничего подобного попросту не было, чтобы действительно на кол всех, кто хоть немного грамоту разумеет.

Это сколь во всем явный и вполне наглядный перебор, а также и не вполне полноценное желание искренне жизненно раскрыть все реальные беды той ужасной эпохи, когда вовсе не грамотность, а лишь чересчур смелый, весьма этак пытливый и неординарный взгляд на вещи и мог, собственно, привести человека на пылающий жаром костер.

А, кроме того, еще и женская красота вполне могла неистово распалить воображение, а потому в глазах фанатика монаха, что так и горели сатанинским огнем действительно во всем читалась истинная правда…

И он и вправду мог довольно отчетливо увидеть то, что его отравленному половым воздержанием мозгу могло лишь разве что издали именно попросту разве что померещится.

Он ведь был святым человеком, а потому и ко всем его словам совершенно безоговорочно слепо прислушивались, полностью-то безгранично им, веря, а потому, когда этакий доморощенный «СВЯТОЙ» заявлял во всеуслышание, что он, видите ли, видел, как данная девица обратилась в кошку, то без тени сомнения и был ей заранее вынесенный приговор.

86

При большевиках уж естественно эпоха была нисколько и близко не та, чтобы хоть кто-нибудь сказкам об оборотнях до чего и впрямь столь беспечно еще разом поверил.

Однако в корне меняются одни лишь довольно-то легко прилипчивые обвинения, ну а внутреннее их содержание остается все тем же исключительно ведь неизменно именно прежним.

И, кстати, принадлежность к прошлым высшим классам была явно именно тем еще ярлыком по временам, разве что куда более наихудшим, нежели чем средневековое обвинение в ворожбе или колдовстве, поскольку в средние века словесные излияния и тыканье пальцем со стороны некомпетентных лиц нисколько не было действительно вполне окончательным приговором.

Да и длинные списки сообщников указать, как правило, вовсе не требовали, раз попросту не было тогда поставлено дело святой и всезнающей инквизиции тайных мыслей и мыслишек на очень-то, значится, весьма широкую ногу.

87

Ну а Иосиф Сталин некогда же являлся фактически новоявленным языческим идолом, коему все остальные простые смертные попросту были обязаны приносить в жертву свои души и тела…

Торговец верой и правдой наплодил ремесленников досужего вранья, а также и серую рать дуболомных бюрократов, что прославляли самих себя и свое безрукое управление и впрямь на глазах под их руководством безвременно нищающей державы.

А все то «народное хозяйство» при том самом безнадежно бесхозяйственном хозяине попросту разом пришло в полнейший упадок, поскольку всякое то вполне так нормально воедино его связующее звено было тогда зверски душевно черство, старательно и последовательно попросту уничтожено.

Еще и потому, что при Советской власти за семейную принадлежность к мелкому бизнесу порою карали, куда пожестче, нежели чем к тому самому действительно большому…

И даже тот НЕП, что сами большевики сколь неотложно и срочно скрежеща при этом зубами, уж разве что именно ведь совсем так ненароком вполголоса объявили, дабы хоть сколько-то несколько приподнять задыхавшуюся в путах марксизма российскую экономику…

Но уж затем, именно этот злосчастный сдвиг в сторону исконно нормального исторического развития большевики во все стороны и разгоняли, словно истую заразу похуже коей попросту и не бывает на всем белом свете.

Так, что то еще вовсе никак неизвестно, кто это кого мог на кол посадить или скажем каким-либо другим менее мучительным способом в расход пустить.

88

И, кстати, противопоставление одних людей другим совершенно же нисколько истинно неправомочно…

Поскольку никак не иначе, а буквально каждый человек есть вполне естественный продукт всей воспитавшей его среды и, хотя некоторые исконные задатки и могут переменить чью-либо конкретную судьбу, однако мир окружающей жизни, скорее всего, всякого поглотит без остатка… или наложит на него свой крайне неприглядный вполне явственный отпечаток.

Это же, кстати, касается и всего мира большой художественной литературы.

Скажем так, если провести, то самое весьма же явственно правомочное сравнение между русской литературой 19 столетия, столь благостно подарившей миру Льва Толстого, Достоевского, Чехова и тем последующим 20ым столетием, не давшим ровным счетом никого им, в сущности, равного.

А может все-таки равные были, да только их затравили, злодейски выжили из страны в исключительно подчас именно вынужденную эмиграцию, где вдали от всех своих вполне естественных корней, ростки их великих талантов на литературной ниве попросту нисколько уж никак не взошли?

Ну а всех тех, кто на родине остались до того ведь в бараний рог идеологически всеобъемлюще верно скрутили…

Как то явно безо всякой в том тени сомнения более чем однозначно случилось со всем, тем надеемся вовсе никак небезызвестным Василием Аксеновым.

89

Маленькому четырехлетнему Васе беспардонно объявили, что его родители ВРАГИ НИКОМУ ДОСЕЛЕ НЕВЕДОМОГО СОВЕТСКОГО НАРОДА…

И можно безо всякой в том тени сомнения более чем категорически утверждать, что и этого тогда до чего уж весьма так основательно хватило, чтобы до конца его дней бессердечно травмировать всю его психику.

Вторым вполне возможным кандидатом в новые Толстые был, конечно же, Виктор Астафьев, однако и его тоже коснулось вражья сущность

Советской власти, а совершенно так неотъемлемым третьим мог бы и впрямь еще оказаться, Варлам Шаламов, ну а сколь отважно завершающим эту когорту четвертым – неизбежно бы стал великий сын белорусского народа Василь Быков.

К выше перечисленным именам, несомненно, возможно было бы присовокупить шесть или семь имен, так и оставшихся в самой полнейшей безызвестности.

А может их вообще следовало бы поискать посреди людей, попросту и не народившихся на белый свет или с большого горя спившихся от той уж сплошной полосой, идущей в ногу… советско-общаговой безнадеги?

90

Твардовский очень даже хороший и славный поэт, однако, вполне может быть, что ему попросту совсем никак вовсе не было суждено стать новым Пушкиным только из-за извечно жившего в нем истинно самостоятельной жизнью фактически инстинктивного страха…

А вот не отправил бы он своего осужденного Советской властью за трудолюбие отца сходу так назад по месту его ссылки…

Можно уж себе вообще представить, чего это именно творилось в его сельской душе в связи со всей этой насильственной национализацией личного имущества…

Это ведь было самым доподлинным опустошением!

И всем этим мы, безусловно, обязаны не одним тем серым личностям, что столь беспардонно закабалили страну марксовым вероучением, но и всем тем людям, что наспех в мечтах весь этот мир весьма рассудительно переделав, ласково верещали о светлых днях, которые они между тем и не думали приближать ни словом, ни делом.

91

И все эти сладкоречивые, чистые и благородные люди (только-то чересчур излишне мечтательные) будучи столь исподволь уж подхвачены ураганным ветром своей эпохи…

Разве не могли, они затем еще оказаться, значительно более всеядно худшими представителями той самой темной среды, в которую их по воле злодейки судьбы явно лишь разве что именно этак по случаю занесло?

Из того же романа Братьев Стругацких «Трудно быть богом»

«Куда исчезло воспитание и взлелеянное с детства уважение и доверие к себе подобным, к человеку, к замечательному существу, называемому „человек“? А ведь мне уже ничто не поможет, подумал он с ужасом. Ведь я же их по-настоящему ненавижу и презираю… Не жалею, нет – ненавижу и презираю. Я могу сколько угодно оправдывать тупость и зверство этого парня, мимо которого я сейчас проскочил, социальные условия, жуткое воспитание, все, что угодно, но я теперь отчетливо вижу, что это мой враг, враг всего, что я люблю, враг моих друзей, враг того, что я считаю самым святым. И ненавижу я его не теоретически, не как „типичного представителя“, а его самого, его как личность. Ненавижу его слюнявую морду, вонь его немытого тела, его слепую веру, его злобу ко всему, что выходит за пределы половых отправлений и выпивки».

92

Однако вот этот и впрямь столь приземленно низменный человек, будучи искусственно перенесен из своего вполне эдак естественного для него окружения в истинно интеллигентное общество (в довольно-таки субтильном возрасте), несомненно, еще начал бы мыслить о чем-либо высоком и чистом.

Ну а что бы на деле действительно еще приключилось в некоем исключительно обратном случае почти что со всеми теми господами моралистами из своего чистого, укромного угла сколь бестрепетно и благообразно яростно поносящими буквально-то всякую страшную и гиблую тьму?