Человек, по спирали скрученный. Роман

Человек, по спирали скрученный. Роман
Д. А. Спутник

Кто такая Варвара Романовна? Был ли карлик? Где зарыт Маяковский?«Человек, по спирали скрученный» – дебютный роман-исповедь о любви и времени, бесконечной пустоте и свободе. Роман о том, что хорошо знакомо и совершенно неизвестно каждому из нас.«Я уснул, а когда проснулся, смотрел на свои пальцы и в их узоре видел отчетливые спирали. На каждом – настоящее золотое сечение Фибоначчи. Оно будто могло описать не только все вокруг, но и волшебной формулой объяснить мое собственное существование…»

Человек, по спирали скрученный

Роман

Д. А. Спутник

Дизайнер обложки Роман Сергеевич Синайко

Корректор Вера Геннадьевна Тимофеева

Иллюстратор Анастасия Павловна Сидорова

© Д. А. Спутник, 2024

© Роман Сергеевич Синайко, дизайн обложки, 2024

© Анастасия Павловна Сидорова, иллюстрации, 2024

ISBN 978-5-0064-7698-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

?

?
моему мужу,
с которым каждый
разговор записывается
чернилами

??????

????

???????????

???????????????

?????

– Один день без тебя точно продлится три осени.

– А? – ты обернулась, взводя брови так, как медленно, стараясь не шуметь, в фильмах снимают пистолет с предохранителя, а он обязательно слишком громко щелкает.

– Это китайская пословица. Когда ты по кому-нибудь со страшной силой скучаешь, дни порознь принимают размеры лет.

– А что там со временем? Самое время взглянуть на часы, – ты нахлобучила панамку на голову до самого носа, и теперь я не мог видеть глаз. А мне, конечно, хотелось.

Ветер усиливался. Жизнь усиливалась. Настало время прощаться.

1

Погода уже несколько дней была нестерпимо душная. Вокруг – один рыже-бурый кирпич, напоминавший каньон с красным песком. В воздухе парило, и он стал плотным до того, что можно было резать ножом для масла – его я каждое утро за завтраком мазал себе на хлеб и посыпал сахаром.

Я избегал пристани, вдоль которой полюбил гулять вечером, постоянно проветривал в номере и не мог курить. Пепельница до краев была заполнена скорлупой из-под фисташек. Я сидел у окна, держал ее на коленях, их пригоршню – в руке и щелкал, пока не натер мозоль на большом пальце. Хотелось выпить чего-то холодного. Лучше всего было бы пива, пинту целиком. В отличие от кофе, его в Англии варили сносно. Кофе же здесь подавали редкостно гадкий – а я успел попробовать самый разный в самых разных местах, пока добирался от Хитроу[1 - Хитроу – крупный аэропорт, расположен в 25 км к западу от центрального Лондона.] до Ливерпуля на попутках. Жара для августа, говорили мне местные, стояла необычайная и держалась даже ночью (за всю поездку я ни разу не воспользовался шерстяным одеялом, и оно осталось лежать на полке в стенном шкафу). Дождь мог начаться в любую минуту.

Дослушав «Варвару»[2 - «Варвара» – одна из самых известных песен группы Би-2, признаны Минюстом РФ иностранными агентами.], которой часто измерял время, я спустился вниз на стойку регистрации, но управляющего, мужчины средних лет, на своем месте не было. Из всех номеров лишь под пятью отсутствовали ключи. Было слышно, как за стеной шумит стиральная машина, и ничего больше. Я заглянул в приоткрытую дверь прачечной и увидел того, кого искал – расслабленного, долговязого, я бы сказал, классического, джентльмена, который всем своим видом напоминал питомца Понго из «101 далматинца». Этот Роджер сидел на низеньком табурете прямо напротив машинки и, видимо, перемещался на нем вслед за пятном света из окошка под самым потолком, потому что на коленях у него была развернута газета, и он ее читал. Когда я зашел внутрь, Роджер ее встряхнул, сложил втрое и посмотрел исподлобья, сразу же улыбаясь.

– Доброе утро. Мне бы утюг, пожалуйста.

На лице управляющего появилось совершенно новое выражение. Он был озадачен.

– Какой-то повод?

– Нет, ничего такого. Хочу прогуляться.

Сам Роджер, похоже, не пошутил, когда сказал, что гладит только на Рождество, Пасху и дни рождения, потому что поиски утюга заняли больше часа (между прочим, 14 «Варвар» в наушниках), пока он не вручил мне новенький, прямиком из магазина – еще не распечатанный. Тот час мы с «Варварой» провели в холле, по просьбе Роджера присматривая за стойкой, за которой висели старые ключи от старых дверей. Я их разглядывал. Держи один из таких в ладони долго – она пахла бы потной латунью, совсем как у музыкантов на сцене – от прикосновений к микрофонной стойке. Когда я был немного моложе и ходил на рок-концерты чаще, когда с закрытыми глазами казалось, что само солнце вспыхивало и угасало, вспыхивало и угасало, что, как на море, по небу скользили размашистые, крупные, горластые чайки, кричали, и мне было любимо жить, мне страшно нравилось чувствовать толпу, ее колебания, шум, прибой. Руки пеной, брызгами обдавали ноги какого-нибудь певца, тянулись выше, но облизывали одни носки – я тогда чувствовал себя в животе у матери, где сокращения, где, как под веками, красным-красно, гулко и горячо, и мне страшно нравилось быть волнорезом для какой-нибудь девчонки, придерживая ее за талию сзади.

Я разглядывал ключи и удивлялся. Ведь в день, когда я заселялся и шел по скрипучим ступенькам самой узкой лестницы в моей жизни (дома, рассчитанные на сказочных хоббитов, почему-то заселяли долговязые Роджеры), на меня через плечо как бы невзначай обронили:

– Впервые за пять лет решил пустить русского.

Стало быть, доверия ко мне было чуть больше, чем следовало. Было ли его достаточно для присмотра за ключами от номеров? За ключами, пахнущими латунью и волнами.

Я погладил вещи на стуле и вышел из отеля, в три этажа, на сорок парковочных мест. Мне нравилось путешествовать одному. Нравилось самостоятельно решать, куда отправиться сегодня, когда лечь спать и долго ли ничего не делать. Это было удобно. Беспокойный, суетливый туризм был не в моем характере.

В Англию я уже летал прежде. Дело было во время магистратуры, в которую я пошел только ради запаса времени, чтобы отсрочить вопрос с армией или, скорее, неармией. Мне повезло полететь в одиночку, без сопроводителя, и поначалу я исправно посещал достопримечательности, каждый вечер по местному времени отправляя фото, но меня хватило лишь на несколько таких – абсолютно правдивых, ни словом не выдуманных отчетов. К моменту моего возвращения, помню, натосковался по дому так, что никогда потом в жизни по нему не скучал. А пару дней спустя встретился со школьным товарищем. Про себя я всегда называл его Куртом. В честь того, что Кобейн. Он был двумя классами старше и, пока мы учились, неизменно мне его напоминал. Пожалуй, запись живого выступления Курта (настоящего, того, что Кобейн) на MTV в 1994 году с совершенно сырой болью в голосе, с увлажненными под конец песни глазами я буду помнить всю свою жизнь. Посмотрев это видео впервые, какое-то время я не мог избавиться от узлов в теле: в животе сжалось – узелок там, узелок здесь, в солнечном сплетении, последний был в горле. Nirvana исполняла «My Girl». Курт пел с надрывом, почти всю песню держа глаза закрытыми. Обычно зрачки у него были огромными, абсорбирующими, как чёрные дыры, а в тот раз они съежились, будто напротив вспыхнул прожектор. Непроницаемые, открытые лишь на секунду глаза выражали страшное чувство, от которого меня, зелёного шестиклассника, пробрало. Глаза, как у него, я видел только у школьного Курта. Они у него были цвета очень грязного стекла в окне. Внутрь заглянуть – почти невозможно. Курт совсем редко открывал их широко, потому что не было никого выше него. Буквально, конечно.

Мы с Куртом встретились совершенно случайно: я пару дней как вернулся на родину, у него пару лет как были проблемы с законом, и мы оба остановились послушать уличных музыкантов, выступавших, как правило, близ памятников, подальше от жилых домов, чтобы никто не ругался. И никогда, если подумать, – у Ленина. Почему никто не играет у дедушки Ленина?

Курт и сам когда-то зарабатывал на жизнь, исполняя преимущественно Васильева и Гребенщикова, с распахнутым чехлом от гитары на тротуаре перед собой где-нибудь в сквере и никогда – у Ленина. Мы тогда с ним были еще близки.

Встретившись же после моей первой поездки в Англию на улице в толпе, мы обменялись сухим рукопожатием, и он потащил меня пить американо из киоска. Я потащился, потому что не мог отказать. Он достал из-за пазухи бутылку чего-то крепкого и щедро плеснул в свой бумажный стаканчик. Курт начал расспрашивать о том, что я знаю о «наших». Я заметил, что иногда людям жизненно необходимо узнать, что в их маленьком мире все по-прежнему: я по-прежнему терпеть не могу кофе фирмы Нескафе, он по-прежнему пьет, она до сих пор встречается с тем парнем, – это важно, чтобы ощутить, что планета до сих пор вертится вокруг своей оси. Вслух делиться своим наблюдением я не стал. Еще я заметил, что с некоторыми людьми общение – состояние будто бы перманентное: сколько бы воды ни утекало, стоило заговорить – и становилось ясно: между вами двумя все по-старому (и у одного из вас глаза из самого серого льда[3 - Слова «глаза из самого серого льда» – отсылка к строчке из песни «Выхода нет» группы Сплин.]); это вслух я сказал. А Курт поделился своей догадкой о том, что в жизни нет никакой цели. Мы попрощались, и я думал, мы неминуемо увидимся, но прошло больше трех лет, а я по-прежнему ничего о нем не слышал.

2

Неподалеку от моего отеля была крытая площадка для гольфа. А чуть дальше – зал игровых автоматов, которые давно запретили у нас. И там, и там я бывал, когда только приехал, но вскоре мне надоело. Сам не играл: наблюдал, собирал образы на случай, если ко мне вернется желание писать. Люди носили белые поло и тенниски, негромко переговарились, машины подмигивали в темноте, некоторые звенели и светились самыми разными цветами. В обоих местах я видел пару. Одну и ту же, всегда – со спины. И однажды, возвращаясь к себе в номер, понял, что у меня есть одно странное свойство – на мгновение влюбляться в спины прохожих, пока те не пропадут из виду; узнавать в этих спинах что-то такое, во что я влюблялся с лица и надолго.

Если говорить о влюбленностях, когда я был в седьмом классе, девчонка из параллели предложила мне встречаться. Как и все мальчики того возраста, я был увлечен Гермионой Грейнджер, но и моя девчонка, похожая на Алису Селезневу, была очень хорошенькой. Так что я прямо-таки не мог поверить собственному счастью. Дело было перед началом летних каникул. Три месяца мы с моей Алисой ходили держась за руки. На прощанье я, осмелев, целовал ее мягкую щеку и думал, что так будет всегда. Однако началась школа, и мы стали друг другу совсем чужими, а в глазах Алисы появился секрет. Лишь став мужчиной, гораздо позже, я сумел его разгадать: для меня, восьмиклассника, она и впрямь была гостьей из будущего.

Были и другие. Когда я стал постарше, были и другие, но ни одна не нравилась мне так же сильно.

Там, в Ливерпуле, я уже несколько раз видел одну и ту же отдыхавшую пару – и казалось, шансы встретить их снова были ничтожно малы. Но за день до того, как на нас всех обрушилась жара, выкипятившая все силы – от нее солоно, распаренно спалось между прогулкой и ужином, – я зашел в магазин, очень маленький, на первом этаже жилого дома. До закрытия оставалось не больше десяти минут, было пасмурно, и курить хотелось сильнее обычного. Меня ждала долгая ночь, не купи я сигарет.

У кассы выстроилась цепочка в несколько человек, затылки как затылки, непримечательные, и лишь один – знакомый. Вихор на твоем я приметил сразу, я сразу тебя узнал, хотя прежде видел лишь со спины. И очень обрадовался, а через секунду понял: вряд ли от встречи со мной ты почувствовала ту же радость, что и я, ведь, как правило, люди не видят тех, кто запоминает их спины.