Иррационариум. Толкование нереальности

– Тянет. Но в том же ключе. Разобраться и повязать.

– Отлично. Хоть один нормальный. И второй – под наблюдением специалистов.

– Там уже лечение надо.

– Да, мы следим за развитием ситуации. В общем, старлей, как бы Михалыч не пугал, а быть тебе капитаном. И награду получишь – от нашего ведомства, так весомее. Не Михалычу со мной папахами мериться. Геракл покончил с собой – это уже факт.

– Если я инсценировал его самоубийство, зачем бы выпускать Хавченко?

– Так и Хавченко той же ночью…

– Суицид?

– Так точно. Поэтому будем нашего сотрудника лечить и опекать. – Симоненков снова потёр виски. – Понимаешь, Дмитрий, что такое неуправляемый фактор в стране? В нашей стране?

Дмитрий кивнул.

– Ни хера ты не понимаешь, опер. А если я в захват попаду? Или секретарь обкома? А о том, что у нас ядерная держава, ты забыл?!

– Ох, мать его…

– Боюсь я. Просто по-человечески – боюсь. Всякого видал, но такого…

Симоненков открыл шкаф, вынул коньяк. Импортный. Плеснул сразу по полстакана.

– Давай, капитан, за нашу победу. До дна.

Они чокнулись, Дмитрий вылил в себя огненную жидкость. Удивительно, но закусывать не понадобилось. Умеют делать буржуи.

Глава восьмая

Старший лейтенант Белозёров ошибся. То ли переоценил Дмитрий своё новоявленное чутьё, то ли последствия нового контакта с «объектом» сказались, но близнецы не покинули клинику. Просто вернулись в палату номер двадцать три.

Вечером дежурный врач – а это как раз был всё тот же доктор Дубровин – после просмотра новостей решил сделать обход больных. Формально обязательный вечерний обход многие врачи запросто пускали побоку, но к алкоголизму Макс был не склонен, с медсёстрами шашней не заводил, памятуя золотое правило: где живешь, там не гадь. Не спится, а занять себя чем-то надо. К тому же, погода за окном менялась – синих летних сумерек не случилось, город накрыло плотной тучей, вдали слабо ворчали раскаты грома.

Максим выбрался из ординаторской, зевнул. Прошёл мимо поста дежурной медсестры. Дежурила нынче Зинаида, тридцатипятилетняя жилистая тётка ростом под метр восемьдесят, с лошадиной челюстью, узкими, вечно поджатыми губами, малоразличимой грудью и сорок пятым размером обуви. Макс её недолюбливал, хотя та могла в одиночку любого больного усмирить.

– На обходец, Максим Олегович? А укольчики-таблеточки потом?

– Потом, Зина, потом.

Обход – рутинное, в общем, дело. Осмотр пациента, опрос, пометка в журнале – следующий. Однако перед палатой номер двадцать три доктор Дубровин ощутил прилив воодушевления. «Аутисты»!

Близнецы недвижно сидели на койках. Макс поставил стул посреди палаты, уселся.

– Что, ребята, как самочувствие? Молчите? Как же мне вас расшевелить? Ничего, завтра начнём работать. Эх, а ведь я вам где-то завидую. Посижу с вами. С кем ещё поговоришь, душу выльешь? – доктору вдруг сделалось необычайно уютно, молчаливые собеседники внушали доверие, с ними – и поговорить о наболевшем, хоть и пациенты, а всё же люди, не манекены. – Плохо мне тут, ребята. Три раза курить бросал – всё равно начинаю. Страшные тут дела творятся.

Близнецы глядели на него, и было в их взглядах столько искреннего сочувствия, что доктор Дубровин незаметно для себя уже полагал, будто собеседники не только осознают его слова, но и целиком, как говорится, разделяют и поддерживают.

– Что благодарные родственники и пациенты несут – это ладно, это правильно. Зарплата врача – сами знаете. Чаще, конечно, конфеты и бухло – не поверите, пацаны, уже не знаю, куда эти бутылки девать – иногда товар какой дефицитный, но лучше бы почаще деньги несли. Хотя и связи, да. Знакомства тоже важно. Это правильно. Если б к нам ещё диссидентов не сплавляли на лечение, вернее – так называемое лечение. Диагноз «вялотекущая шизофрения» знаете?

Двое кивнули, приведя Макса в состояние, близкое к восторженному трансу. Свои люди! Можно доверить наболевшее!

– Не могу я здоровых людей калечить! Я же врач, я клятву давал! Для кого-то, может, пустой звук, а я так не хочу! За последние два года троих нам присылали. Двоих потом выпустили – там психика восстановится, психика, братцы, вообще штука пластичная, – третьего обратно забрали… туда. Ну, вы понимаете.

Они понимали. И Макс понимал, что понимают, и что понимают, что он понимает, что они понимают… Матрёшка в голове играла яркими красками, и доктор сбился на скороговорку.

– А с девчонкой этой – не могу, ребята, не могу, это уже выше моего понимания, что с ней творят, нельзя так с человеком, пусть она хоть настоящий антисоветчик, но чтобы так глушить, и санитары её месяц каждый день насиловали, пока ей всё равно не стало, а я даже к главному ходил, хоть верьте, хоть не верьте, ходил, что ж вы делаете, а упырь этот, согласно моим сведениям, лечение протекает по правильной схеме, и вообще, молодой человек, не суйте свой длинный нос, прищемят, вот так, а что я могу? Что я могу?!

Макс перевёл дух. Закурил. Закашлялся. И медленно произнёс:

– А я могу. Ребята. Давайте её освободим. Вы ведь мне поможете? С санитарами я управлюсь: скоро придут спирт клянчить. Я туда две ампулы клофелина…

– Три, – неожиданно сказали близнецы.

– Что – три?

– Три ампулы.

– Эх! – доктор Дубровин стукнул кулаком о ладонь. – Я так и знал! Вы ж медики! Точняк, на таких бугаёв в аккурат три ампулы. И салазки не загнут, и спать будут мёртво. Только вот Зинаида ещё… Что-нибудь придумать надо… Придумаем, а?

И понял – придумают.

– Сейчас я клофелин забодяжу, Семён же при этом… в наблюдательной неотлучно, значит, загляну, они и спросят насчёт «накатить». Ну, была не была.

Макс, решительно сверкая карими глазами, заломив густую бровь, вышел из палаты, держа на лице выражение крайней озабоченности. Быстро вернулся в ординаторскую, отцедил в мерный стакан двести граммов спирта, вытянул шприцом содержимое трёх ампул и вогнал в спирт. Так же решительно ворвался в наблюдательную – на ночь её никто не запирал.

Санитары были оба здесь.

– Как пациент?

– Хреново, Олегович, – отозвался Степан. – Как мешок с говном.

Макс бегло осмотрел лежавшего лицом к стене лейтенанта – да, симптомы депрессии проявлялись с невероятной скоростью, но сейчас доктору Дубровину было не до этого.

– Олегович… Нам бы это… вечерок скрасить…

Санитары получили свой спирт. Макс выждал для верности минут пятнадцать. Сидеть он не мог – метался по ординаторской, курил одну за другой. Небо раскололось вспышкой, хлынул ливень. «Пора», – решил доктор.

Возле наблюдательного поста дежурной медсестры отсвечивали пижамами близнецы. Сама Зинаида возвышалась над ними и что-то излагала. Рядом сверкала хромом тележка со шприцами и препаратами.

– Максим Олегович, хороший ты мой, – Зинаида так резво кинулась к доктору, что он чуть не отскочил в сторону. – Давай сегодня с этой сучки начнём? Давай, а?

– Это вы о ком, Зина? – на всякий случай уточнил доктор, хотя уже догадался.

Придумали! Ребята что-то придумали!

– Со шлюхи этой антисоветской!