Нереал

Сперва с утра симпатичная женщина к нему интерес проявила, а он только что не шарахнулся, как прохожие от сексуального маньяка. Теперь вот это недоразумение…

Неужели он в самом деле такое ископаемое, такой реликт, такой бронтозавр, что может прикоснуться к женщине (даже кончиком пальца, не говоря уж о поцелуе!) только в случае пламенной и прекрасной любви?

Но, если уж смотреть правде в глаза, следователь Горчаков общается с таким контингентом, что пламенной любви там взяться неоткуда, и, значит, обречен на вечное безбрачие!

Контингент… будь он неладен!…

Решив, что надо бы сдать девицу инспектору из комиссии по делам несовершеннолетних, Вася снял с пояса мобильник – и обнаружил, что тот почему-то выключен. Не ломая голову, когда и как это он умудрился, Вася включил мобильник и сразу же услышал звонок.

– Васька! – орал возбужденный Игорь. – Я инкуба видел! Лети мухой к улице Верещагина!… Там люди видели, куда он пошел!… Возле сэкондхэндовской лавочки!

– Ты где? – спросил ошарашенный Вася. – Там, что ли? Торчи, как столб, и жди меня!

Но, когда он прибыл на улицу Верещагина, Игоря там, понятное дело, не было…

Глава шестая.

Как я услышал в трамвае судьбоносное «Т-т-т!» и увидел прекрасную Ксению, а также о разбитой витрине, летающем стуле и прочих недоразумениях

В тягостнейшем настроении духа пребывая, погрузился я в трамвай и ехал, не глядя по сторонам, унылый и помраченный. Никакая теория из тех, что исповедуют психотерапевты, не оживила бы меня в этот миг. Ибо я видел себя в зеркале и понял, что дожил до поры подведения итогов. Вернее, предварительных итогов.

Из зеркала же на меня смотрел мужчина с одутловатой рожей и вообще весь какой-то одутловатый… во словечко, емкое, черт бы его побрал!… Его коротко стриженые волосы были не серенькие, как изначально, а серебрились. И не благородной сединой на висках, приличной любому возрасту, нет – вся моя голова равномерно покрылась этим налетом.

Тот, в зеркале, уже не был своим парнем, молодым специалистом, к которому весь мир обязан быть снисходительным, перспективным будущим кандидатом исторических наук, и так далее. Он уже не будет кандидатом наук, в таком возрасте просто неприлично быть кандидатом куда бы то ни было, со злобной скорбью подумал я, подросли мальчишки, сопляки, которым всего двадцать пять, и они с детства знают английский лучше королевы Елизаветы, именно английский, а не то ублюдочное наречие, которое нам внушали советские учебники и еще более советские преподаватели. И они сражаются за стипендию Фулбрайта, чтобы учиться в лучших университетах Америки!

А меня через пару-тройку лет дети в парке назовут дедушкой.

И еще Маргарита…

Почему это всю жизнь кажется, будто самое главное – только впереди?

И когда я в скорби своей возвысился до попытки обернуться и разглядеть пройденный путь, авось в его колдобинах сыщется и нечто утешительное, жесткий точечный удар в плечо меня ошарашил. Я дернулся и увидел перед собой физиономию.

– Т-т-т! – произнес большой красный рот с отчаянием обреченного. – Т-т-т!

И толстый палец внушительно потыкал меня в грудь.

Я понял, что привлек внимание сумасшедшего.

– Все в порядке, дружище, – сказал я ему. – Все замечательно.

– Т-т-т-т-т! – отвечал он, вдруг воздел руку с карающим перстом ввысь и изобразил ею нечто сложное и зловещее.

Это был дядька – колоритнее не придумаешь! Лет этак пятидесяти, с огромной головой, покрытой вороными кудрями, а если его кудри и пробила седина – так постаралась сделать это как можно художественнее. Физиономия у дядьки была широкая, смугловатая, краснощекая, тугая, без единой морщинки, рот – губастый и словно помадой размалеванный, а зубы годились для рекламы стоматологической клиники.

– Я все понял, – как можно ласковее сообщил ему я. – Большое спасибо.

И стал пробираться к выходу. Мне в горестях моих только транспортных безумцев недоставало.

– Постойте! – раздался голос, явно – вслед мне.

Голос был женский.

Я подумал, что безумец, скорее всего, жулик, и, тыкая в меня перстом одной руки, другой он добрался до кармана. И это было замечено какой-то праведной пассажиркой.

В карманах у меня обычно лежала только мелочь, даже кошелька я не заводил. Того, что мог спереть колоритный дядька, ему и на буханку хлеба не хватило бы. И если я сейчас затею с ним побоище из-за жеваных грошовых бумажек, так это будет последняя степень унижения… Более того – за дядьку непременно кто-то заступится.

– Да постойте же! – совсем возмущенно призвал женский голос.

К счастью, трамвай подошел к остановке. И я довольно резво из него выскочил. Для чего мне идиотские разборки с сумасшедшими? De lingua stulta veniunt incommoda multa.

Выскочить-то выскочил… И задумался. Трамвай дальше делал поворот. Я мог идти параллельно рельсам, а мог спрямить путь и проскочить между домами. Но между которыми?

– Послушайте! – для убедительности меня даже за рукав дернули. Пришлось обернуться.

Это были кудрявый дядька – одетый, как оказалось, вполне прилично, в благообразный костюм, – и женщина за сорок, маленькая, кругленькая, стриженая не просто под мальчика, а именно под мальчика пятидесятых годов, с трогательной челочкой.

У нее были черные глазки – опять же, именно глазки, причем очень близко посаженные. И в них светилась какая-то восторженная настырность.

– Вы не думайте! – сказала эта крошка, норовя опять цапнуть меня за рукав.

– Я никогда не думаю, – буркнул я. Двое сумасшедших – это уже многовато.

– Нет, вы действительно не думайте!

Ну, как откажешь в такой просьбе?

– Я постараюсь.

– Он вас предупреждает! – крошка странно красивым жестом указала на кудрявого дядьку, а дядька отчаянно закивал. – Он глухонемой, но ясновидец. Он увидел, что вас ждет крупная неприятность, и хочет предупредить.

Глухонемых ясновидцев мне еще не хватало!

– Это не шутка! – крошка полезла в сумочку. – Вот мое редакционное удостоверение.

Я прочитал – и уставился на нее чуть ли не с трепетом.

Это была та самая Наталья Степашина, которая раскапывала всякие жуткие истории про детей-сироток, брошенных бабушек и отчаявшихся инвалидов, вынутых из петли. Когда я работал в шестнадцатой школе, еженедельник «Отчий дом», где она про все это писала, наши дамы просто рвали из рук. Зачем-то им нужна была еженедельная порция чужого неблагополучия…

– Я вас читал… – ну, что еще тут можно было сказать.

– Это действительно ясновидящий, – громко сказала Наталья Степашина. – Я сама о нем в «Отчем доме» писала. Только я не все понимаю, что он хочет сказать.

– Т-т-т! – подтвердил ясновидящий.

И точно – поди пойми…

Женщины, ждавшие трамвая, повернулись и уставились на ясновидца. Похоже, Степашина не упускала возможности сделать своей газете рекламу.