Нереал

– Время идет, а вы не можете ее забыть. И не скоро сможете, – продолжала Леонтина. – Из-за нее вы влипли в какую-то историю. Мужчина… да, мужчина, который находится на службе, втянул вас в опасное дело, он пытается разобраться с вашей помощью в чем-то… Имант даже не может точно понять, в чем, но вам лучше вовремя отойти в сторону. Он боится для вас зла, большого зла от служебного мужчины. В течение или четырех дней, или четырех недель. Он удивляется, как вы сами этого не видите?

Чтоб я сдох – цыган имел в виду Ваську и пряжку на его ментовском ремне!

– Будьте очень осторожны! Четверка представляет для вас большую опасность! – продолжала вещать Леонтина, это был ее звездный час, она чувствовала, что передает именно те картины, которые Имант углядел в небесных высях. Вдруг он вмешался, сказал, естественно, «т-т-т!» и нарисовал у нее на ладони пальцем загогулину. Леонтина с тревогой уставилась на эту загогулину, потому что тут уже следовало не каркать наугад, а нести какую-то конкретную чушь – может быть, даже фамилии называть.

Тут Степашина догадалась посмотреть на часы.

Как видно, мы выбились из графика. Она поднесла Иманту циферблат под самый нос и, не найдя, видно, более весомого аргумента, потыкала ногтем в стеклышко с магическим «т-т-т!»

Имант посмотрел на меня с явным сожалением.

Но Степашина уже была у двери, уже впускала первую страдалицу, а мне показывала рукой, чтобы я выметался. Что я с радостью и сделал.

Она вышла со мной вместе и отвела на лестничную площадку.

– У нас очень мало времени на прием, а очередь – сами видите.

– И что – каждый день так?

– Трижды в неделю.

И она рассказала, что после ее статьи об Иманте редакцию завалили письмами и оглушили звонками. Пришлось устроить для жаждущих прорыв в будущее. Кроме того, Имант по фотографии определяет, где находится оригинал, жив ли, а если жив – то скоро ли помрет…

Беседуя, она часто поглядывала в окно. И все же проворонила нужный миг. Что-то там, на улице, появилось – более опасное, чем моя магическая четверка.

Негромко ахнув, Степашина ворвалась в коридор, растолкала жаждущих прорыва и распахнула дверь в кабинет. После чего объявила, что на сегодня прием завершен – продолжение послезавтра в то же время! Из кабинета вышла крайне недовольная посетительница, которой Леонтина прямо на ходу вернула деньги, и последним его покинул величавый Имант. Его Степашина с Леонтиной подхватили под руки и впихнули в какой-то закоулок. А женщины всей отарой поспешили вниз по лестнице.

– Что тут за сумасшедший дом? – раздался звучный, выразительный, хорошо поставленный женский голос. – Наталья! Опять тут духов вызывали?

Пробиваясь сквозь толпу, наверх поднималась высокая женщина в белой шляпе.

Я в какой-то мере эстет, но не просто эстет, а с научным фундаментом. Васька этого не понимает. Я осмысляю цвет и его вибрации. А Васька говорит, что в лилово-розовых штанах на улицу выползают исключительно гомосексуалисты. Объяснить ему, что лиловый цвет свойствен самой высшей чакре и рождает просветление, невозможно.

Так вот, на этой женщине была белая шляпа с лиловой лентой, завязанной сзади большим симметричным бантом. И я сразу понял, что передо мной – Настоящая Женщина. С подлинным пониманием. И с немалым мужеством – надеть такую шляпу значит привлечь к себе взоры всего встречного мужского населения города, а это чревато.

– Опять клуб самоубийц возродился? Или это общество садоводов, выращивающих мандрагору? – продолжала громко и не дожидаясь ответов спрашивать Настоящая Женщина. Теперь уже было видно, что она в белом костюме, высокая, статная, приметная. – Наталья! Или это прошлогодние охотники за летающими тарелками?

Тут она достигла второго этажа, вошла в коридор и увидела распахнутую дверь кабинета.

– Опять у меня? Ну, кончено, лопнуло мое терпение! Я, конечно, гуманна, но не до такой же степени!

Она прошла мимо меня, приняв, как видно, за охотника, или самоубийцу, или садовода, или вообще не заметив. А я посмотрел ей вслед и обнаружил, что юбка белого костюма коротка до изумления. И ноги, которые она открывает, тоже изумительны. Не тощие конечности местных моделек, у которых самая широкая и увесистая часть ноги – колено, а Настоящие Ноги. Изысканные. Безупречные. С высоким подъемом, точеной щиколоткой, узким коленом, подтянутые, знающие секрет Настоящей Походки.

– Если в моем кабинете еще раз устроют коммерческий цыганский шабаш, я даже не буду туда входить, а сразу вызываю милицию! – пообещала Великолепная Женщина и, решительно шагнув в этот самый оскверненный кабинет, захлопнула за собой дверь.

Из закутка появилась физиономия Степашиной. Журналистка испуганно посмотрела на дверь, на меня, и приложила палец к губам.

Далее мимо меня проследовала уникальная процессия. Впереди на цыпочках кралась маленькая кругленькая Степашина. За ней, тоже стараясь не греметь и ссутулившись вопросительным знаком, продвигалась тощая, как смерть, Леонтина. А уж за Леонтиной вальяжно выступал Имант.

По-моему, он так и не понял, что произошло.

Я пристроился в хвост этого безмолвного шествия и вместе с ним вышел на улицу.

Тут Степашина обрела дар речи.

– Я тебе говорила, что у нее терпение на исходе! – напустилась Наталья на Леонтину.

– Но ей же сперва все это понравилось! – самым что ни есть убедительным голосом простонала Леонтина. – И куда же нам теперь деваться?…

– Понравилось! – явно сделав выбор между глухонемым пророком и собственным разъяренным начальством, отвечала Степашина. – Кому понравится, если трижды в неделю такие нашествия! И в собственном кабинете!

– Мы же с утра!

– А если ей вдруг захотелось поработать в тишине именно с утра?

Я по финансовой части человек более чем девственный, но догадался: за любое другое помещение, во-первых, пришлось бы платить, а во-вторых, территория редакции «Отчего дома» почему-то считалась безопасной для Иманта.

Я вспомнил Астралона…

Неладно что-то было в наших магических кругах!

Кончилась дискуссия тем, что обе дамы вошли в «second hand» и принялись делить добычу. Быстро и весьма профессионально. Они думали, что их с улицы не видно, потому что витрина занята бальным нарядом конца пятидесятых, чтоб не соврать, годов. А оказалось – таки видно…

Наверно, живи я в пещерном веке, помер бы с голоду. Я бы исправно вместе с прочими мужами загонял мамонта в ловушку и метал в него булыжники (моя бедная голова – целая картинная галерея, причем картинки – из всевозможных учебников истории). Но когда пришлось бы с дубиной в руке доказывать свое законное право на мамонтову ляжку – я бы, наверно, самоустранился, объяснив соплеменникам, что сие ниже моего достоинства…

– Т-т-т! – сказал мне Имант. И ободряюще улыбнулся. Мол, четыре крупные неприятности, или четыре года без гроша за душой, или четыре тещи, или четыре судимости – это все ерунда!

Дверь магазина отворилась, обе дамы вышли.

И тут же их нагнал мужичок с пакетом. Скучный такой мужичок, весь, надо полагать, сэкондхэндовский.

– Вот, забыли, – сказал он Леонтине.

– Спасибо, – с тем пакет был принят, но мужичок не вернулся, а остался стоять в дверях, как бы ожидая событий. Я подумал – ну вот, дожили, мужчины в лавчонках продавцами служат!

Я был в «second hand» не так давно, искал стильную рубаху под лиловые джинсы. И меня потряс ящик с бюстгальтерами. Оказывается, когда приходит контейнер с товаром, хозяева магазина сами не знают, что там внутри. На сей раз они рассчитывали получить как раз рубахи, а получили вот это безобразие. Посреди магазина был выставлен ящик в два кубометра, не меньше, мне по пояс, и толпа женщин усердно в нем ковыряясь, вытаскивая добычу с такими воплями, что мне представилась Вальпургиева ночь на Лысой горе.

– Я пойду, – Степашина всем видом показывала, что отправляется к Ксении на растерзание. Но Леонтина никакого сочувствия не выразила. Она даже напустила на лицо обиду, как будто редакция была обязана предоставлять им с Имантом приют для пророчеств и не выполнила своих законных обязательств.

Мне бы тоже следовало пойти вслед за Степашиной.

В том, что я задержался, был некий мистический смысл.

К дверям редакции подошел мужчина, из тех, кого называют видными. Был он в черной рубахе, расстегнутой до пупа, в обтягивающих штанах, выпущенных поверх сапог-»казаков», коротко стриженый и с неподвижной крупной физиономией.

– Т-т-т-т! – лупя меня ладонью по спине, затарахтел цыган. И тут же стал отмахиваться от этого пришельца.

Мужчина, ни на что не обращая внимания, внимательно прочитал вывеску редакции. И с отрешенным видом шагнул в дверь.