Скрипка некроманта

Христиана Антоновича доставили в кабинет, поддерживая с двух сторон, – он повредил ногу.

– Доброе утро, ваше сиятельство, – жалобно сказал он по-французски.

– Где ж ты, мой друг, пропадать изволишь? – нелюбезно спросила княгиня.

– Меня обокрали, едва не убили…

История вышла такая: зная, что во время приема всем будет не до него, Христиан Антонович самовольно, никому не доложившись, решил навестить свою старенькую вдовую кузину, жившую тут же, в крепости, на покое при дочке и внучках. Он для такого случая купил гостинцы и принарядился – в новую меховую шапку и в замечательную шубу, которую князь Голицын и двух зим не проносил – для рижской погоды она показалась ему тяжеловата, и он велел купить новую, а эта оказалась в самый раз зябнущему от старости Шмидту, и сама княгиня ему сие сокровище вручила – о домочадцах она, как всякая русская барыня, привыкла заботиться едва ли не по-матерински. Эту долгополую лисью шубу, крытую дорогим и приметным синим сукном, отделанную шнурами, он уже надевал несколько раз для прогулок и выступал в ней по замковой площади очень гордо.

Кузина жила в самом конце Господской улицы, неподалеку от почтамта. Человеку, чтобы не хворать, нужен променад – и Христиан Антонович отправился туда пешком, бережно неся узелок с гостинцами. Он рассудил так: поужинать у кузины с семейством, а затем неторопливо вернуться обратно в замок, также пешком. Все соответствовало плану – вот только, когда он уже вышел из дома кузины и прошел шагов с полсотни, на него напали злоумышленники, забили ему рот снегом, повалили, сдернули с головы шапку и вытряхнули старичка из шубы. Он остался лежать на снегу, а как попытался встать – понял, что с коленом неладно. Кое-как, ползком, он вернулся обратно к кузине. Отыскать извозчика с санями в этой части крепости и в такое время было невозможно, бежать в часть женщины побоялись – ну как в темноте и на них нападут? До утра доктор оставался у кузины, там же обнаружилось, что у него жар. Но он требовал доставить себя обратно в замок – и к обеду, завернувшись в одеяла, все-таки прибыл.

Выслушав эту печальную историю, Варвара Васильевна помрачнела. И шубы ей было жалко, и доктора. И зло брало – да что ж за город такой?!. Раз лишь собрались повеселиться – и тут же столько злоключений! Велев Христиану Антоновичу отправляться к себе в комнату и лечиться, она задержала Маликульмулька в кабинете.

– Ступай, Иван Андреич, к князю в кабинет, доложи, пусть вызовет обер-полицмейстера да взгреет его хорошенько! Чтобы тот хорошего сыщика прислал. И надо ж, чтобы обе эти беды – в один вечер!

Маликульмульк ничего не ответил. От слов княгини у него зародилась мысль – совпадение злоключений не случайно, что-то их объединяет. И что бы это могло быть – он придумал почти сразу. Да только выдумка нуждалась в проверке.

– Ваше сиятельство, а не может ли быть так, что эти две беды между собой связаны? – спросил Маликульмульк.

– Это как же?

– А так – некто, отняв шубу у Христиана Антоновича, нахлобучил шапку да проскочил мимо охраны. Солдаты, стоя на посту, видели, что доктор вышел, а теперь вон – вошел. Темно, метель – кто приглядываться станет? Шуба вышла – и шуба вошла. Таким образом в замке во время приема оказался совершенно посторонний человек, который давно уже положил глаз на скрипку Гварнери.

– А как он ушел из замка?

– При общем разъезде мог выскочить. И вынести скрипку под шубой. Ведь гостей не обыскивали – он мог присоединиться к компании тех же гарнизонных офицеров и проскочить мимо часовых вместе с ними, благо они в Цитадель, как мне кажется, вернулись пешком…

– Допросить часовых! – воскликнула княгиня. – Немедленно! Ступай, Иван Андреич, к князю! Коли ты прав и на след скрипки напал – сумею наградить!

– Напал-то напал, – пробормотал Маликульмульк, – да как заставить полицию искать того злоумышленника? Отопрутся – невозможно-де изловить того, кто мелькнул и пропал. И будут правы.

– Злоумышленник не дурак, постарается избавиться от шубы, – резонно заметила княгиня. – Пусть сыщика ко мне пришлют, я все приметы ее знаю! Найдется шуба – найдется и вор. Ступай скорее, медлитель! Фабий Кунктатор!

Но это уже не было руганью – в устах Варвары Васильевны это было тонкой шуткой. Женщина образованная, да еще вынужденная следить за образованием сыновей, всех поочередно, она просто не имела возможности забыть римскую историю и всех прославленных полководцев; но, как всякая светская дама, она запоминала не общий ход древних событий, а какие-то отдельные сведения, связанные с именами: Гай Юлий Цезарь и мартовские иды, Антоний и Клеопатра, Ганнибал и слоны, полководец Максим Фабий Кунктатор – и его потрясающая медлительность, как будто он надеялся, что армия Ганнибала как-то изничтожится сама собой…

Выслушав Маликульмулька, князь Голицын невольно рассмеялся.

– Так, выходит, главная виновница – моя шуба? И с нее весь спрос? Мысль диковинная – но княгиня права, такое возможно… Хорошо, ступай-ка, братец, подготовь письмо к коменданту – пусть пришлют в канцелярию вчерашних часовых.

С этими часовыми насилу управились – они были смертельно перепуганы приказанием явиться к самому генерал-губернатору. Было их четверо – двое стояли у Северных ворот, двое – у Южных в особых полосатых будках, предохранявших от снега и дождя. Солдат, которые обыкновенно несли караул у замка, старались занимать только этой службой – они должны были знать всех, кто проходит или проезжает в ворота, в лицо.

В канцелярии было пусто – ради Святок князь пожалел канцеляристов и велел отдыхать до Васильева дня. Все равно – вряд ли из столицы придут в эти дни какие-то важные депеши и циркуляры, двор и государь веселятся, всем не до дел. А если магистрат изобретет очередную пакость – так пусть ждет с этой пакостью, пока князь Голицын догуляет Святки.

Гарнизонные солдаты побаивались князя не потому, что имели на то основания: он, взяв под свое начало край, в коем девяносто лет не было войн, да и не предвиделось, пока не был строг с гарнизоном. Их смущал и пугал левый прищуренный глаз, придававший княжескому лицу, довольно благообразному, какое-то изощренное ехидство. Голицын выдумал этот прищур потому, что левый глаз немилосердно косил, и полагал, что так оно будет лучше. Судя по тому, что одна из первых придворных красавиц влюбилась в него и настояла на браке, выдумка оказалась удачной, да и брак – прочным.

Часовые эти были – молодцы, один к одному, из недавно расформированной гренадерской роты. Их уже обмундировали на новый лад – в белые штаны и камзолы, без петлиц на рукавах зеленых мундиров и обшивки на шляпах, зато с оранжевыми обшлагами, как полагалось издавна в Булгаковском полку, который ныне назывался просто Рижским гарнизонным. А вот шинели были павловские, добротные, и зимние цигейковые жилеты под мундир – тоже павловские.

– Немца-доктора все помнят? – спросил князь. – Того, что в шубе, крытой синим сукном, ходит?

– Никак нет, ваше сиятельство! – бодро ответил тот из солдат, что посмелее. – И знать не знаем!

– Шмидт редко выходит, и может статься, что именно эти молодцы его ни разу не встречали, – догадался Маликульмульк.

– Так, значит, они его и не впустили бы в замок, – сказал князь. – Но я этих ребятушек знаю – толку от них не сразу добьешься. Сам служил – изведал, каково с солдатом беседу вести. Так что спросим еще раз, попроще. В замке живет немец-старичок, моего роста. Иногда выходит на прогулку. Припомни-ка, братец, иные приметы, кроме шубы. Трость он носит?

– Как же без трости! Носит, конечно, – подтвердил Маликульмульк. – Седенький, волос не пудрит…

И задумался – хоть тресни, не мог описать словами личность Шмидта. Стоило столько лет литературе посвятить!.. Вдруг его осенило. Несколько лет назад он считался неплохим рисовальщиком. Как-то получилось, что в странствиях своих он рисование забросил – дивно еще, что скрипку не проиграл. Тут же Маликульмульк отыскал карандаш и набросал давно знакомое лицо на четвертушке бумаги.

– Ах, этот? Этого знаем, – подтвердили солдаты. – Этот по площади гулять изволит.

– Слава те Господи! – с некоторой иронией заметил князь. – Как выпал снег, он стал выходить в богатой лисьей шубе. Шуба синим сукном крыта – вспомнили?

– Синим? – и тут осмелевшие часовые даже заспорили. Почему-то одному казалось, что шуба была зеленая, другому – что вовсе черная. Князь жестом удержал Маликульмулька от язвительных замечаний.

– Это и с посланными в разведку случается, – тихо произнес он. – Дело житейское.

– Ваше сиятельство, разрешите доложить, я этого господина вчера видел, как он из ворот выходил, – вспомнил наконец самый спокойный из часовых. – Точно – был в шубе. Уж стемнело, какого цвета шуба – Бог весть, а лицо я видел, ей-Богу.

– Вспоминай дальше, голубчик. Ушел он перед тем, как стали съезжаться гости. А когда вернулся? – спросил князь.

– А он и не возвращался, ваше сиятельство.

– Точно ли не возвращался?

– Христом Богом! – часовой перекрестился.

– Ну, вот и рухнула ваша с княгиней выдумка, – сказал князь Маликульмульку. – Досадно.

– Самому досадно, ваше сиятельство, – Маликульмульк громко вздохнул. – Ну что, отпустим их с Богом?

– Да, конечно, ступайте в казармы, – велел солдатам князь.

Маликульмульк вышел вслед за ними и проводил до лестницы. Тут какая-то вышняя сила задержала его – вместо того чтобы вернуться, он немного задержался и услышал речи солдат, спустившихся на один пролет и уверенных, что господин начальник канцелярии их подслушать не может.

– Что ж ты, Иванец, не сказал про того мазурика в шубе? – спросил кто-то из незримых часовых.

– Да ну его! Расскажешь – ввек потом не расхлебаешь. Отчего не задержал да отчего не доложил.

– Так шуба-то – доподлинно синяя была?

– Синяя, я чай. Молчи, Байков, мало ли господ в таких шубах ходят? Молчи, понял, дурак?

Маликульмульк не умел приказывать людям. Но тут, хошь не хошь, приходилось.

– А ну-ка стойте! – крикнул он не очень уверенно. – Воротитесь сейчас же!

Незримые солдаты вмиг замолчали. Но несколько раз скрипнула лестница – видать, они, как дети малые, пытались спуститься на цыпочках.