Вернуть утраченное

Вернуть утраченное
Дамина Райт

Жители Города изо дня в день живут одной и той же серой жизнью, но что-то ведь должно это изменить?

Небо над головой привычно набухало серыми тучами, и прохожих на улицах заметно поубавилось. Румпе плотнее запахнул выцветшее старое пальто, некогда чёрное, а ныне ветхое и ставшее почти серым, и заторопился домой.

Мыслями Румпе был уже в своей бедной комнатушке под крышей, которую снимал у вдовы Мейерс – наедине с холстами, красками и набросками. Сегодня удалось продать одну картину, и на вырученные деньги Румпе планировал хорошенько поесть – впервые за долгое время. Заворачивая за угол, Румпе так замечтался о добром куске хлеба с колбасой и горячем кофе, что чуть было не налетел на женщину в чёрном. Она холодно улыбнулась попятившемуся Румпе и пошла своей дорогой, а он обнаружил, что упёрся лопатками в каменную стену дома – и выдохнул. У Румпе были свои причины опасаться этой женщины.

– Румпе! Эй, Румпе, купи у меня цветок! Если я его сегодня не продам, то выброшу как пить дать! – заорал толстый цветочник Клод, едва Румпе поравнялся с его лавкой. Румпе поморщился, потеребил застиранный шейный платок, не собираясь даже оглядываться. Клод каждый день окликал Румпе или кого-либо ещё и угрожал выбросить очередной свой товар, если его не купят. Или это был тот же самый – Румпе не выяснял. По правде говоря, ему было всё равно.

Румпе так бы и прошёл мимо лавки, как и вчера и много дней подряд до этого, если бы не светловолосая нищенка; ей было около пятнадцати, и Румпе знал её не понаслышке. Девчонка вынырнула из переулка и огляделась. Лохматая, оборванная, с безумным блеском в глазах, девушка схватила Румпе за руку и стала говорить, что еле спаслась, еле убежала, её постоянно преследует то сама женщина в чёрном, то её ручной пёс – и Румпе был вынужден спасаться от сумасшедшей в лавке цветочника. Туда заскочить она не осмелилась, боясь тяжёлой руки хозяина. Нет, Румпе понимал, каково приходится девчонке, – он понимал, каково всем жителям этого Города, – но она его пугала.

В лавке Румпе как следует рассмотрел цветок, который ему предлагали купить. Это оказалась огромная красная роза на подставке, под хрустальным колпаком, и Клод провёл мясистыми пальцами по его прозрачной поверхности.

– Она мне как дочь. Никто её не покупает, она тут целую вечность стоит, – хохотнул цветочник. – Я уже думал состариться в её обществе, но ты вовремя подвернулся.

Румпе пошарил в кармане, вытаскивая деньги. Сейчас он был даже рад, что городская сумасшедшая, про которую поговаривали, что она под шумок ворует у прохожих, загнала его сюда. Роза была чудесна – она стоила не одного, а нескольких обедов и ужинов. Румпе уже любил её.

– Смотри только, колпак с неё не снимай, – Клод сунул покупку ему в руки. – Сколько она у меня стоит, и всё живая, будто волшебная, её даже поливать не надо. А если колпак снимешь, сразу обыкновенной розой станет – и завянет в несколько минут. За счёт того, что долго жила раньше. Понимаешь?

Румпе кивнул. Как бы нелепо ни звучали эти слова, он поверил. Сразу понял, что это правда.

Когда он вышел из лавки, бережно прижимая колпак с розой к груди, прохожих стало ещё меньше, а на землю падали первые капли дождя. Сумасшедшая нищенка куда-то подевалась, Румпе мельком подумал о ней и забыл. Его волновало сейчас одно – как бы побыстрее добраться домой, сохранив розу в целости. А потом он расскажет ей про этот город. Удивительный Город.

***

Чёрствая горбушка, завалявшаяся в углу под свёрнутым холстом, оказалась удивительно вкусной. Румпе жевал каждый кусочек так, будто это было невиданное лакомство, которое нужно распробовать без спешки. Внизу слышался недовольный голос вдовы Мейерс, распекавшей за что-то свою внучку, а потом грохнула входная дверь – разозлённая девица убежала гулять с новым любовником. Вернётся, скорее всего, опять в полночь: Румпе не помнил, чтобы бывало по-другому.

Румпе смотрел на свою розу, которую поставил на тумбочку, прежде вытерев деревянную поверхность, и доканчивал горбушку. Жаль, что воды нет, чтобы запить – пришлось спуститься и попросить жидкого чаю у вдовы Мейерс. Румпе не любил у неё одалживаться, он и так платил нерегулярно, и, разворчавшись, вдова порой угрожала выгнать нищего художника на улицу. Он не слишком ей нравился: угрюмый, молчаливый, некрасивый, даже не годился на то, чтобы отвлечь распутную внучку от её любовников. А ведь одно время вдова Мейерс подумывала, что свои достоинства у Румпе есть: не валяется пьяный по лужам, трубку не курит, вдруг даже из рисованья его толк получится? Но время шло, а картины Румпе продавались всё так же плохо, внучке он не нравился, да и самой вдове тоже, так что идею пришлось бросить на полдороге. Чему Румпе был искренне рад. Он не интересовался женщинами – по крайней мере, сейчас.

И даже если б интересовался – не такими, как внучка вдовы Мейерс.

Доев горбушку, Румпе подсел ближе к своей розе и заговорил с ней. Не с картинами же всё время разговаривать! А с людьми как-то плохо получалось – за редкими исключениями.

– Когда я шёл к тебе, – это было не совсем правдой, но, как человек искусства, Румпе мог позволить себе приукрасить рассказ, – я наткнулся на Чёрную Ведьму. Когда-то она прокляла наш Город. Здесь все несчастны…

Он остановился, подбирая слово, чтобы как-то по-особенному обратиться к розе. Придумал – пусть что-то банальное, но в первые дни сойдёт, а там он отыщет подходящее имя для своего цветка.

– Здесь все несчастны, Красавица. Раньше у каждого было своё особенное волшебство, и в Городе всё пронизывала магия. Сейчас мы живём в сером мире, каждый день дождь, у всех озабоченные лица. Не помню, когда я в последний раз видел кого-то по-настоящему счастливым. Бывают сиюминутные радости, но всё проходит, а потом… потом серая жизнь начинается сызнова.

Румпе перевёл дух и неуклюже погладил колпак, вспомнив, как это делал цветочник.

– Ты спросишь, откуда мне такое известно? Я сам не знаю. Твой бывший хозяин утверждает, что я и выдумал эту историю, и с тех пор она расползлась по Городу. Но я её просто вспомнил – только не знаю, когда.

Румпе потёр лоб – и его осенило:

– Да! Я вспомнил, когда очередной раз наткнулся на ту светловолосую нищенку, сумасшедшую. Её все называют не по имени, а смешным длинным словом. Чёрная Ведьма тоже знает, что я вспомнил о Проклятье, поэтому она меня ненавидит. И она зла на ту нищенку… Спасительницу. Я потом расскажу тебе, почему.

Румпе слегка улыбнулся, припомнив и странное прозвище светловолосой. Может быть, ей его дали потому, что видели её иногда с котятами, которых она утаскивала от ручного пса Чёрной Ведьмы?

– Чёрная Ведьма несчастна сама, поэтому лишила Город счастья, – Румпе перевёл задумчивый взгляд на окно. Каким было его счастье? Его собственное волшебство? На что оно могло быть похоже?

Конечно, на эти вопросы не было ответа. Но Румпе собирался всё выяснить, а пока что пошёл бродить по улицам. Он порылся в карманах – нет, и грошей не осталось, до продажи следующей картины поесть не придётся. Разве что взять у вдовы Мейерс миску постного бульона, но, пожалуй, лучше потерпеть.

В этот день Румпе удалось нарисовать небольшой пейзаж, и на него даже нашелся покупатель. Румпе нравилось творить в компании Красавицы: казалось, это благотворно действует, и кисть порхает по холсту, словно бабочка над цветами. Он рисовал и рассказывал всё новые и новые истории о Проклятье, и Красавица внимательно слушала.

На следующий день Румпе даже приобрёл вожделенный бутерброд с колбасой и охотно поделил бы его надвое со своей Красавицей, да вот беда – она не умела есть.

Тем не менее, он уже начинал чувствовать себя по-настоящему счастливым.

***

– Я бы тебя уничтожила в один миг, если б захотела, – Чёрная Ведьма улыбнулась кроваво-красными губами так, что Румпе испуганно заморгал. – Но ты не сумеешь ничем мне помешать. Ты слишком для этого слаб и труслив, Румпе-Думпе. Да и в Городе твою историю считают сказкой, я сама слышала, как над ней смеялись.

Сказав это, она отошла от него. Бросила через плечо, оглянувшись:

– Смотри, как бы с твоей Красавицей чего худого не вышло. А то сдохнешь с голоду – и ей тоже не поздоровится.

Она знает про Красавицу! У Румпе перехватило дыхание, он не мог вымолвить ни слова, а потом Ведьма ушла так далеко, что поздно было и отвечать. Едва обретя какие-то силы, Румпе бросился вниз по улице, торопясь добраться домой и убедиться, что с розой всё в порядке.

Роза стояла по-прежнему под колпаком, и Румпе перевёл дух. Больше он не собирался подолгу гулять по улицам и оставлять Красавицу одну. Лучше нарисовать прекрасную картину в её честь.

Но стоило Румпе взяться за кисти и краски, как он понял, что не знает, как будет рисовать. Более того, попытка хотя бы набросать колпак с розой обернулась неудачей. Руки у Румпе дрожали, вместо привычной работы выходила нелепая мазня. Под конец, растерявшись, Румпе бросил всё это, подтащил табурет к тумбочке и заговорил со своей Красавицей:

– Ты слышишь, как внизу скандалят вдова Мейерс и её внучка? У них тоже было своё волшебство. Они оборотни, волки. По ночам они охотились в лесу вокруг Города, но людей не трогали. Когда-то они могли становиться дикими и свободными – и в этом было их счастье. А сейчас они его потеряли. И они злые, потому что не понимают, чего им не хватает. Мы ничем не можем им помочь, Красавица. А помнишь, как к нам вчера зашла моя знакомая, одна из тех немногих, кто тоже верит в Проклятье? Она была феей и умела летать. Жаль, что у меня нет крыльев, – тогда я смог бы скрыться от Чёрной Ведьмы и спрятать тебя там, где она бы не увидела.

Ему показалось, что цветок под колпаком шевельнулся. И вдруг Румпе взяло сомнение: а вправду ли нельзя открывать колпак и ставить розу в воду? Что, если цветочник Клод ошибся?

Румпе повнимательней вгляделся в алые лепестки: ему кажется, или роза начала чуточку увядать? А вдруг это чары Чёрной Ведьмы? Ведь она сохранила своё собственное волшебство: узнавать всё, что хотела, и воздействовать на события.

Его бросило в дрожь, и, чтобы как-то отвлечься, Румпе снова попытался рисовать, но выходило ещё хуже, чем до этого. Он бродил без толку по комнате, спустился вниз, когда внучка вдовы Мейерс опять убежала на улицу, попросил жидкого чаю и выпил его в тягостном молчании. Вернулся и сел к мольберту.

Бесполезно. Он не мог рисовать.

– Румпе, ты собираешься платить за свою комнату, или мне, наконец-то, надо вышвырнуть тебя на улицу, как щенка? – вдова Мейерс заглянула в комнату через несколько часов, когда уже смеркалось. Румпе в оцепенении сидел на табурете, бессильно уронив руки и глядя в окошко на привычно серые тучи над горизонтом.

Услышав её голос, он словно очнулся – и ответил беспомощно:

– Я… заплачу. Я скоро заплачу.

– Смотри у меня, дармоедов не держу, – скривилась вдова, будто он её в самом деле объедал, хотя Румпе предпочитал есть в Городе, а не столоваться у Мейерсов, и закрыла дверь.

***

Так прошёл ещё один день.

Румпе понял, что ошибся, – Чёрная Ведьма отравила своим колдовством не Красавицу, а его самого. Он окончательно обнищает и умрёт с голоду, а вместе с ним погибнет и чудесная роза, потому что некому будет за ней ухаживать. Они окажутся на улице, где Чёрная Ведьма сумеет добраться до них.

Их могло спасти только чудо. Весь этот Город могло спасти только чудо. Но почему-то всё меньше и меньше оставалось тех, кто верил в историю с Проклятьем, – так Румпе казалось. Может быть, четырнадцатилетний оборвыш на улице, кудрявый кареглазый мальчик, чем-то похожий на самого Румпе, и уверял, что продолжает верить, но взрослые люди…