Роды. Partus

Главное, не забыть про подарки. Может, стоит рассказать всё отцу? Могло бы это помочь? Нет. Милияна вспомнила тёплое выражение лица отца, полное гордости и доверия. Он бы просто угас.

Нет, это не поможет.

Отец говорил, что не жалеет о том, что они одиноки в старости, потому что знает, что с его детьми всё в порядке и у них есть перспективы в большом городе.

«Это большой мир!» – говорил отец о Белграде, хотя и сам был потомком искателя приключений, старейшей капитанской семьи Херцег-Нови. Все говорили, что у Джордже Кнежевича не дом, а музей под охраной государства.

Когда пришла новая власть, муниципальные власти сообщили, что их земельные владения не приватизированы, и все поместье, кроме старого дома, было распродано военным спекулянтам из Подгорицы, разбогатевшим на контрабанде.

Им почти удалось закрыть и разрушить мозаику, которая искрилась во дворе. Тот коллаж смастерили которские мастера в начале двадцатых годов, и двор был маленьким сокровищем города, занесенным в список достопримечательностей старой архитектуры Херцег-Нови, которым хвастались старожилы.

На фреске были изображены растения, разноцветные камушки и русалка на скале, отражающаяся в голубой воде и украшенная зелёными, голубыми и золотыми ракушками и рыбками. У неё были длинные золотистые волосы и серебристый хвост, зелёно-голубые глаза. Русалка лежала полубоком, стыдливо прикрывая грудь.

По двору бегали маленькие Милияна и Слободан. Русалка стала для них бессловесной сестрой, которая следила за тем, как они растут. Самым прекрасным моментом любого возвращения домой были шаги, сделанные по тому двору, выложенному разноцветной мозаикой.

«Родители вложили в наше образование все свои средства, а мы до сих пор снимаем квартиру. Какой абсурд! Может, некоторые жертвы просто бессмысленны? Может, все ошибались? Есть же растения, которые не приживаются, если их пересадить в другую землю.»

Казалось, что жизнь – всего лишь иллюзия.

«Как только проснется Слободан и мы сядем за стол, я всё ему выскажу», – думала утром Милияна.

Она скажет брату, что этот мир рушится, и не по их вине.

Квартирная хозяйка попросила их съехать сразу же после школьных зимних каникул. Милияну уволили с работы. Они больше не нуждаются в её «профиле»! Милияна должна отработать месяц. Она могла подать жалобу. Все это подстроила директор отделения. «Да она просто сучка», – подумала Милияна и решила, что именно так и скажет брату. А то, что Милияна была «потрясающей студенткой», никак не повлияло на её карьеру и не могло защитить от несправедливости. Она понимала, что в чужом городе ей никто не может помочь. Без поддержки и связей, с помощью которых всё вокруг работало, она ощущала себя беспомощной. Если бы её отец был известным доктором в Белграде, то всё было бы по-другому. Даже если бы у Милияны было вполовину меньше ума, чем сейчас. Она не знала, что делать, и уж тем более не знала, что делать брату, который ушел из университета, поступил на тренерские курсы и попал в незнакомую сомнительную компанию.

Хуже всего, что брат не понимал серьёзности их ситуации. Он только развлекался и всё больше влезал в долги.

И, кажется, это было не самое худшее.

Когда брат приехал к ней в Белград, чтобы изучать право, его спортивная карьера в ватерполо была в самом расцвете. Они считали, что интерес к спорту пройдет, когда закончится молодость, и нужно закончить институт, чтобы получить профессию.

Милияна подошла к кровати брата, перебирая в уме все слова, которые хотела сказать, когда он проснется. И отступила. Милияне было жалко его будить. Её беспокойство за брата победило даже страх перед будущим. Милияна постепенно замечала, как её весёлый и беззаботный брат становится растерянным и рассеянным. Но она ни о чём его не спрашивала.

«Не в первый раз у нас возникают проблемы, решим как-нибудь», – подумала Милияна, отгоняя сомнения.

Она догадывалась, как отреагирует брат, когда она расскажет ему про одного идиота на работе, который пристаёт к ней во время дежурства. Смешной дядечка, но никто не может с ним сладить. Все знают, что он такой, тут даже и говорить не о чем. Почти комично. «Если бы мои родители узнали, для чего они меня учили, у них бы сердце не выдержало. Расскажу брату, как этот идиот гоняется за мной по процедурной, когда мы одни, так и бегаем по комнате вокруг столов, как дети. Да, весёлого здесь мало. Приходится выбегать в коридор. А все уже знают, что происходит, потому что он и за другими гоняется. Поэтому все только смеются и говорят: „Что с дурака возьмешь!“. Все думают, что им завтра будет нужна защита, потому что у них совесть не чиста.» Милияна хотела рассказать это брату, чтобы встряхнуть его, но передумала.

Она посмотрела на спящего брата и шепотом позвала его: «Слободан».

Юноша лежал, обняв кровать руками и ногами. Он выглядел как ребёнок, который хочет объять весь земной шар.

Он был настоящий красавец, высокий, длинноногий, мышцы на его руках поигрывали даже во сне, а кожа была белая, нежная, как у девушки. Колючие русые волосы, современная прическа с бачками, спускающимися по щекам, длинными, словно у английских денди. Нос мужественный, орлиный, брови тёмные, заострённые, а под ними, в мягких впадинках, словно горлицы в своих гнёздах, глаза, укрытые густыми и длинными ресницами.

Для брата полдень это «слишком рано». Он отмахнулся.

С утра Мире нужно было закончить много дел – составить отчёт за декабрь, разложить оставшиеся выписки из медицинских карт. Директор отделения спрятала от Милияны эти выписки, словно злая мачеха, и передала ей их уже тогда, когда было слишком поздно для того, чтобы сделать всю работу до конца года. Но Милияне удалось сделать всё вовремя. Ей осталось только сложить бумаги и сдать их после обеда, перед выходом на дежурство.

Если бы не это, Милияна, может быть, успела бы сходить к парикмахеру, сделать «праздничную» прическу. Хотя ей было все равно.

Поэтому пусть всё будет как есть! Может, ей стоит тщательнее накраситься? Она встретит новое тысячелетие на работе. Милияне казалось, что это лучший вариант для сегодняшней ночи.

Она бы с большим удовольствием легла спать в эту ночь. Все равно ей предстояло бы встречать Новый год в одиночестве.

Наверное, есть смысл встретить Новый год в палате номер 39, с теми женщинами, которым необходима её помощь. И новогодняя ночь будет не такой тоскливой.

Где же Богдан? Милияна встретит Новый год на семь часов раньше, чем он. Ей показалось, что это почти символично. Они впервые будут разделены во времени и не поздравят друг друга с Новым годом в одно и то же время. И в душе они уже далеко друг от друга.

Мира взглянула на стол, где лежали упакованные в подарочную упаковку блокноты, предназначенные для медсестёр Дары и Миры и её пациенток. На обложках блокнотов были разные картинки: цветы, животные, дети, пейзажи. На каждом блокноте было написано имя женщины, которая получит его в качестве подарка, а на первой странице Милияна написала:

«ЖЕЛАЮ ВАМ ВСТРЕТИТЬ НОВЫЙ ГОД ТАКИМИ ЖЕ ХРАБРЫМИ И ТЕРПЕЛИВЫМИ, КАКИЕ ВЫ СЕЙЧАС! ЖЕЛАЮ, ЧТОБЫ ИСПОЛНИЛИСЬ ВСЕ ВАШИ САМЫЕ ЗАВЕТНЫЕ ЖЕЛАНИЯ И ЧТОБЫ ЛЮБИМЫЕ ЛЮДИ БЫЛИ ВСЕГДА РЯДОМ С ВАМИ. Я БЫ ХОТЕЛА, ЧТОБЫ ВЫ ЗАПИСЫВАЛИ В ЭТОТ КАЛЕНДАРЬ ПАМЯТНЫЕ ДЛЯ ВАС ДНИ И ИНОГДА ВСПОМИНАЛИ БЫ О ВАШЕМ ПАЛАТНОМ ВРАЧЕ МИЛИЯНЕ КНЕЖЕВИЧ.

СЧАСТЬЯ ВАМ!»

– Вставай! Давно пора! Последний день года, – теребила Милияна брата, который всё мешкал, – Сегодня надо завершить все незаконченные дела.

«Незаконченные дела» напомнили ей о долге, о котором брат говорил по телефону несколько дней назад, но не хотел делиться этим с Милияной. Эта недосказанность опечалила её. В душе стало неуютно, словно там свернулась клубком змея. Раньше брат не лгал ей.

Милияна всегда что-то анализировала. Она вела себя как человек, который знает, что делать, была совестливой, ответственной, даже амбициозной. Но глубоко в душе Милияна постоянно сомневалась.

Если это не сомнение, то уж растерянность – точно.

Брат был под крылом сестры. Похолодев, Милияна поняла, что надо смотреть правде в глаза: в том пакетике, который брат спрятал в перчатку однажды ночью, когда Милияна застала его полностью одетым и сидящим за кухонным столом, было что-то белое.

– Что происходит, скажи, наконец? – задала она вопрос спящему брату. Милияна репетировала вслух. Брат должен будет ответить ей так же просто, как она будет задавать ему вопросы. Милияне казалось, что это будет легко. Некоторые вещи кажутся сложными, пока о них молчат. Когда начинаешь говорить о них, становится легче. Дело наполовину сделано. Когда брат признается ей во всем и выговорится, они вместе решат любую проблему. Да будет так!

– Да будет так! – повторила Милияна вслух.

Она подошла к окну и наклонилась к солнечным лучам, разведя руками тёмные занавески из узорчатого бархата, которым были обиты и два старых кресла. Вместе со скрипом и треском рассохшихся рам Милияна впустила яркий солнечный свет в их комнату в мансарде. Когда она повернулась, чтобы посмотреть на брата, который даже не пошевелился в кровати, то увидела, как взлетела пыль с занавесок. На тротуаре перед домом стоял чёрный автомобиль. Милияна почти не обратила на него внимания, зато заметила грязь на тропинке, поблескивающую после вчерашнего дождя со снегом. «И даже снег перестал быть белым», – подумала Милияна.

Сначала нужно было достать красиво упакованные шапку и шарф, купленные для брата. Милияна сложила их в углу, где аккуратно поставила еловую ветку, украшенную серебряными и золотыми шарами и в нескольких местах перевязанную красными атласными ленточками. На упаковочной бумаге золотилась яркая лента и записка «Для братишки».

Накануне, возвращаясь с работы, Милияна остановилась у прилавка уличного продавца. Мужчина в костюме Деда Мороза продавал шапки и перчатки. В толпе Милияна почувствовала себя неуютно. Она увидела на прилавке пёстрый шарф ярко-жёлтого цвета, с крупными красными и голубыми стрелками и длинными кистями. Шарф выглядел так, словно был детским, хотя и был слишком длинным для ребёнка. Как будто он был предназначен для большого ребёнка, ребёнка-баскетболиста или младшего брата. И Милияна купила и шарф, и шапку для своего брата. Такой темноволосый и высокий человек, как он, будет заметен в этом ярком шарфе издалека. Милияна сразу увидит его из окна или с другого конца улицы, или даже на новогодней ярмарке, среди толпы.

Звонок домофона разбудил Слободана. Он вскочил и встревоженно приник к входной двери, прислушиваясь к звукам в коридоре. Брат с обезумевшим видом повернулся к сестре и сказал ей охрипшим после сна голосом:

– Не открывай!

Его взгляд словно парализовал Милияну.

Звонок прозвенел ещё раз. Короткий, затем длинный, угрожающий. Третий звонок замолчал, оставив после себя напряжение в воздухе.

– Не впускай их!

Брат подбежал к окну и лихорадочно стал задергивать занавески:

– Бесполезно, они видели окна!

Он беспокойно придвинулся к занавеске, аккуратно отодвигая ее, чтобы лучше видеть улицу. Потом подошел к двери, поманил сестру пальцем и прошептал: