Безымянные могилы. Исповедь диверсанта. Италия

– Что? В Англии модно носить шляпы.

– А тем, кого природа обделила волосами, это даже необходимо.

Розенблюм скосил на Эммануэля укоризненный взгляд в зеркале.

– Знаешь, придет день…

– И моя шевелюра поредеет. Помнится, однажды ты уже говорил мне это.

– Когда?

– Когда память еще не подводила тебя. Идем. Нам пора.

– Сопляк, – проворчал Розенблюм.

– Ну, разумеется.

– Как я уже говорил тебе, Джошуа кое-что поручил мне сделать, – произнес Розенблюм, когда они ехали в его машине по трассе, ведущей в Лондон.

– Знаю, он упомянул об этом в письме для меня.

– Но ты не знаешь, что именно?

– Нет, он только написал, что ты введешь меня в курс дела.

– Джошуа посмертно велел мне позвонить некой девушке и сообщить о его смерти и дате похорон.

– Кто она?

– Этого я не знаю. Он утверждал, что она сама тебе представится.

– Мне? При чем тут я?

– Это мне тоже неизвестно. Но, кроме прочего, Джошуа убедительно просил сказать девушке, что на похоронах будешь присутствовать ты.

– И ты назвал ей мое имя?

Розенблюм надул губы и отвел взгляд.

– Какого черта, Миша?

Не веря собственным ушам, Эммануэль вытаращил глаза на своего учителя.

– Этого хотел Джошуа. Наш Джошуа, Мэнни. И я доверяю ему.

– Куда ты звонил?

– Номер зарегистрирован в Италии.

***

Кладбище Хуп-Лейн предназначенное для захоронения исключительно евреев, благодаря своим скромным размерам, уютно пряталось в сердце тихого спального района Голдерс Грин. Это было ухоженное место, живописно окруженное по всему периметру высокими, цветущими деревьями. Прямо через дорогу, напротив кладбища мрачно возвышался, выполненный из красного кирпича, один из старейших крематориев Лондона. Припарковавшись у ворот, ведущих на территорию кладбища, Эммануэль Стирис и Михаил Розенблюм, в сопровождении ожидавших их, немногочисленных коллег из лондонского управления, молчаливым строем направились к месту прощания с их другом. Из административного здания, служившего также и залом для отпевания усопших, им навстречу выбежал пожилой служитель кладбища. Низкого роста и с животиком, он неуклюже ковылял к ним, зажав в обеих руках ермолки, для всех пожелавших присутствовать на похоронах. Раздав их, он отвел Михаила Розенблюма в сторону и, встав на носочки, что-то прошептал ему на ухо.

– Сказал, что какая-то шикса уже была у гроба Джошуа.

– Мария.

– Ты сказал ей о том, где пройдут похороны?

– Разумеется, я.

– Ты правильно поступил.

– Прощание с ним необходимо ей едва ли не больше, чем нам с тобой. Все готово?

– Да. Раввин уже ждет нас у могилы. Это недалеко.

Водрузив ермолки на головы, вся процессия устремилась вдоль каменного забора по усыпанной гравием дорожке. Достигнув ее середины, они прошли по газону между могильных плит и оказались у гроба Джошуа Чолера. Невдалеке в черном платье, достававшем почти до земли и привычной для католичек вуали, скрывающей лицо, стояла девушка. Эммануэль не мог видеть ее глаз, но ощущал на себе ее взгляд. Раввин, в традиционном для себя облачении, ждал их переминаясь с ноги на ногу. Очевидно, его не мало нервировали эти незнакомцы с каменными лицами столь необычно несущие свой траур по умершему.

– Мэнни, – тихо обратился Розенблюм, – ты должен прочесть кадиш. У Джошуа нет живой родни, а ты сирота.

Эммануэль снял с себя пальто и передав его Розенблюму, приблизился к гробу, стоящему на двух табуретах. Рядом безнадежной чернотой зияла выкопанная яма. Горбик земли был старательно распределен вдоль нее. Тело Джошуа Чолера было обернуто в белый саван. Полноватое, безмятежное лицо, тронутое морщинами, в лучах солнца, выглядело непривычно бледным для смуглого мужчины. Лондон провожал покойного ясным, безоблачным небом.