Безымянный подросток с окраины города

На коленях

Ещё не было одиннадцати утра, а Андрей уже докуривал четвёртую сигарету за день.

Наступило 3 ноября, среда. Прошло уже больше месяца с того момента, как его попёрли из корпуса и приняла школа. Неделю Клеопатра не появлялась в школе, а когда появилась, ещё неделю не разговаривала с Андреем. Поначалу (первые два дня) его это волновало, но вскоре он охладел и перестал пытаться обратить внимание Клеопатры на себя, чтобы извиниться. Оставил её с собственной гордостью. Что касается Коли… Ещё никогда в жизни их отношения не были такими натянутыми. Хоть они и сидели за одной партой, хоть они всё так же разговаривали, в каждом слове витало напоминание об удушье, произошедшем во второй половине октября, совсем недавно. Андрей не питал иллюзий по поводу их дружбы, он понимал, что больше она никогда не будет прежней, что такое невозможно забыть, но всё-таки какая-то его часть не отказывалась верить, что однажды всё будет как раньше и Коля простит ему эту вспышку гнева.

Нет, подумал Андрей, он не простит. Я мог лишить его жизни, и он знает, что я могу попытаться ещё раз. Я б такое не простил. Никогда.

Андрей глубоко затянулся.

Зачем меня таким сделали? Таким… ненравящимся? Отец меня ненавидит, в кадетке тоже ненавидели или боялись, Клеопатра теперь тоже боится меня, Коля отвернулся, хоть он мне был как брат, был единственным, кто хоть как-то меня понимал. Только мама любит. Только мама. Больше никто.

Мы встретились меньше часа назад, а я уже люблю тебя так, как никого не любила.

Андрей зажмурился, пытаясь прогнать этот голос. В темноте тут же вспыхнули голубые глаза, а вокруг них появились светлые волосы (с которыми так ласково игрался ветер на крыше одного из домов Петербурга). Андрей открыл глаза, облокотился об стену школьного туалета, словно ему стало плохо, и глубоко-глубоко затянулся, надеясь, что серый дым скроет от него эти голубые огни.

С каждым днём мысли о Лизе всё чаще посещали голову. Андрей старался не обращать на них внимания, переключался на что-то другое, но в конце каждого дня наступал вечер, а в конце каждого вечера наступал отбой – Андрей ложился спать, и вот тогда приходилось тяжелее всего. Перед тем, как сон завладевал им, по телу плавали невидимые женские руки, пока в памяти всплывал момент, когда Лиза без понятных на то причин обняла его и не отпрянула, хотя он и не обнял её в ответ. Свернувшись под одеялом (подобно маленькому зверьку, который нашёл норку и переживает в ней холодную ночь), Андрей чувствовал, как что-то против его воли растекается по телу, оставляя за собой след нечто тёплого, бархатного, совсем незнакомого. Приятная боль… Ещё никто с ним такое не проделывал. Девочка, что собиралась покончить с собой в тот же вечер, в который хотел свести счёты с жизнью Андрей, смогла закрасться ему под рёбра – куда-то туда, где неустанно бьётся сердце, сердце юноши, что не переставало работать после самых жестоких драк, что качало кровь во время марш-броска на несколько километров, что пропускало удары лишь тогда, когда карие глаза встречались с голубыми.

Андрей не хотел себе в этом признаваться – он боялся Лизы. Его пугала её открытая нежность, эта откровенность, с которой она говорила. Сквозь призму замкнутости, своей эмоциональной скромности, он смотрел на неё и не понимал, как реагировать. Может, его молчание спугнёт её? Может, стоило обнять её в ответ? Может, стоило разбудить её, а не слинять как чёртов трус? Да, именно трус, Андрей вёл себя как трус. Он был без понятия, как действовать рядом с такой девушкой (с Клеопатрой всё было куда проще: она хотела жести – она получала жесть и ничего более), чувствовал себя инопланетянином среди землян, даже не подозревая, что отвечать на их слова и как реагировать на так жесты, как объятия. Он… Чёрт, он не хотел с ней связываться. Сейчас, выкуривая очередную сигарету в школьном туалете во время урока, смотря на одну из улиц Петербурга, по которой в разные стороны сновали прохожие, Андрей осознал, почему так не хочет возвращаться мыслями к Лизе: он испортит ей жизнь. Да, сделает несчастной – если так угодно. Все, с кем бы он ни знакомился, через какое-то время отворачивались от него, и причиной этому служил он сам – точнее, его ужасный характер. Может, какое-то время Лиза ещё будет питать иллюзии по поводу парня, повстречавшегося ей на крыше, но когда он выбьет ей челюсть, она проклянёт всё на свете за то, что не спрыгнула раньше. Нет, он ужасный человек, скупой на эмоции, не умеющий любить, не знающий, КАК любить, тупой, неуклюжий, потерявшийся сам в себе, НЕНАВИДЯЩИЙ сам себя и всё вокруг, а Лиза… эта милая девочка… она не должна связываться с таким. На жизненном пути ей повстречается более достойный мужчина, нежели Андрей.

Я только всё испорчу, подумал он. Пусть эта встреча будет единственной, больше мы с ней никогда не пересечёмся – так будет лучше и для неё, и для меня. А если мы когда-нибудь…

Дверь в туалет открылась.

Андрей мигом, за долю секунды выкинул сигарету в окно (давняя привычка курящих старшеклассников), разбудил в себе актёра и мастерски сделал вид, словно он с интересом разглядывает одну из аорт Петербурга, именуемую Фурштатской улицей. И только когда тишина показалась уж слишком затянутой, Андрей повернулся.

У входа в мужской школьный туалет стояла Клеопатра. Совсем как тогда – в тот день, когда кафель в столовой окрасился кровью Синицына, после чего он извинился перед поварихами. Стояла и смотрела на Андрея – грациозная, пропитанная эстетикой, как всегда прекрасная. Даже сейчас, вдоль насытившись её телом, досконально его изучив, Андрей, лишь взглянув на бёдра Клеопатры, сразу почувствовал, что вся кровь устремилась вниз. И, похоже, Клеопатра поняла это, потому что через секунду под её карими глазами расплылась улыбка.

Она вошла.

– Привет, – голос тихий, но Андрей не сомневался, что он станет громче, когда губы, облитые шоколадом, станут ближе. – Я долго думала над тем… что произошло в душе, и… решила тебе кое-что сказать.

Андрей вновь (как и в тот раз) вцепился одной рукой в подоконник, но сейчас главное отличие состояло в том, что он чувствовал страх. Да, он боялся Клеопатры, а точнее того, что она с собой приносила. Как бы убедительно ни заверял себя Андрей в отсутствии симпатии к Клеопатре, когда он видел её, за жалкие секунды в нём вспыхивала ТАКАЯ тяга к её телу, что весь организм начинал зудеть, и покрыть этот зуд мог лишь подаренный оргазм. Андрей ненавидел себя за эту слабость, сотни раз клялся себе, что больше не будет подаваться ей, но когда перед ним была Клеопатра (покорительница мужских сердец, бегущая по горам золотого песка), воображение тут же вырисовывало такие картины, что приходилось стискивать зубы. Андрей не любил её, нет. Он просто не мог противиться её красоте и, понимая это, боялся Клеопатры. Потому что был подвластен ей. А когда ты не можешь выбраться из зависимости, но понимаешь, что это крайне необходимо, жизнь превращается в одно сплошное чувство тревоги.

И словно услышав мысли Андрея, солнечные лучи, просачивающиеся сквозь окно, упали на лицо Клеопатры, сделав его ещё красивее, ещё желаннее, нежно поцеловав молочный шоколад.

– Мне тогда было больно – это правда. Не знаю, что на тебя нашло, ты меня действительно испугал, я даже боялась к тебе подходить.

Знала бы ты, как я боюсь тебя.

– Я не буду просить прощения за то, что ударила тебя, потому что была на эмоциях, и не буду прощать тебя за причинённую мне боль.

– Зачем ты пришла?

– Сейчас скажу, подожди, – их глаза поймали друг друга, и на какой-то короткий момент в Андрее взвыла такая жажда сжать ей челюсть, что пальцы сильнее вцепились в подоконник. – Я долго думала о произошедшем и пришла к выводу, что все люди совершают ошибки, надо давать им второй шанс. Короче, – Клеопатра подошла ещё ближе, – давай продолжил наши отношения. Мне всё нравилось, за исключением твоей вспышки гнева в душе. Постарайся больше такого не допустить, хорошо?

Теперь она была совсем близко. Андрей чувствовал, как его дёсны щекочет тёплое чужое дыхание. Не отдавая себе отчёт в собственных действиях, не до конца понимая, что делает, он начал отклоняться от Клеопатры, пока ноги не упёрлись в подоконник – тогда он приподнялся на руках и сел на него, продолжая двигаться назад. Всё его существо желало оказаться как можно дальше от этих карих, пропитанных похотью глаз, но в то же время жаждало устроить им такую порку, что сотряслась бы Вселенная.

Клеопатра, увидев, что Андрей сел на подоконник, восприняла это как заигрывание.

– Хочешь прям здесь, тигр? – Она улыбнулась, на щёчках, которые так часто Андрей видел мокрыми, появились ямочки. – Я так поняла, ты не то что согласен продолжить, ты прямо жаждешь этого! Я права?

Она склонилась над ним, сидящим на подоконнике в школьном туалете, и схватила то, формы чего так прекрасно знала. Андрей попытался подавить стон, но он вырвался сквозь стиснутые зубы – конечно, его налитый кровью член сжимала женская ладонь! Андрей упал на локти, теперь почти лежал, две пары карих глаз не отрывались друг от друга. Лицо Клеопатры (самое красивое лицо в мире Боже самое красивое) заполнило собой всё, казалось, Вселенная была создана для того, чтобы появилось это лицо. Лицо императрицы, о сексе с которой втайне мечтает каждый прислуга. Лицо императрицы, чья красота полностью непостижима человеческому восприятию. Лицо императрицы, хранящей в себе те сокровища, что тебе и не снились.

– Я чувствую его, – её пальцы начали двигаться, и с каждым движением стоны становились чуточку громче. – А он сейчас почувствует меня.

Андрей понимал, что снова подаётся её власти, что хочет этого и не желает сопротивляться, и вновь он возненавидит себя, но это будет потом, не сейчас, сейчас он жаждал, чтобы Клеопатра сделала это, да, сделала, и весь мир взорвётся яркой вспышкой, пока женские ладони будут ласкать его тело.

Она опустилась на колени, начала расстёгивать его ремень, а сам он прижался спиной к окну. Андрей понимал, что это не Клеопатра стоит перед ним на коленях, а он – перед ней, только ментально. Но ничего не мог с собой поделать – её чары были слишком сильны, ей голос затуманивал разум, будя разврат, дремлющий глубоко в паху.

Клеопатра справилась с ремнём, стянула штаны, сквозь ткань трусов прошлась ладонями по члену (о боже о боже О БОЖЕ!) и собралась снять их.

На улице взвыл автомобильный гудок.

Крыша. Под ней – прохожие. Машины мчатся из стороны в сторону, некоторые гудят. Девочка с голубыми глазами. Лиза. Светлые волосы над обрывом смерти. Ночь. Объятия. Крепкие объятия. Постеры. Плакаты. Сияй. Яичница. Автомобильный гудок. Крыша.

Девочка с голубыми глазами.

– Нет, – Андрей сжал запястье Клеопатры. – Не трогай его. Встань. Встань с колен. – Она непонимающе смотрела на него – уже смочившая губы, горячая, наверняка влажная меж ног. Внезапно Андрей вместо желания почувствовал к ней презрение, и именно оно заставило его повысить голос. – Я сказал, встань с колен! Живо!

Её глаза расширились, но тем не менее Клеопатра подчинилась. Встала, чуть отошла, после чего спросила:

– Ты хочешь перейти в кабинку? Боишься, что мы на виду? Что нас легко заметят?

– Нет, – по правде говоря, он об этом и не думал. Сейчас его голову почему-то занимал маленький зверёнок, свернувшийся клубком в углу кровати. – Я просто не хочу, чтобы ты делала это.

Он спрыгнул с подоконника, надел штаны, затянул ремень и, чувствуя, как пылает всё его лицо (как пылает каждая клеточка тела), обратился к Клеопатре.

– Послушай меня очень внимательно, – речь давалась ему с трудом, дыхание было сбито, грудь то высоко поднималась, то низко опускалась. – С этого момента мы с тобой расстаёмся. Никакого секса, никаких поцелуев, ничего такого. Всё, финиш. Мы закончили.

В этот момент прогремел звонок, ознаменовавший завершение урока, но для Андрея и Клеопатры он раздался где-то далеко-далеко, остался незамеченным. Для каждого из них существовали лишь глаза другого.

После того, как наступила тишина, Клеопатра задала всего один вопрос:

– Почему?

Андрей сделал глубокий вдох и ответил:

– Потому что я не люблю тебя. Отношения подразумевают любовь, а я тебя не люблю. Тут только секс.

– И что? – над карими глазами появились слабые морщинки. – Кто нам запрещает просто заниматься сексом, когда захочется? Нормально же всё было те две недели, мы каждый день делали такое… – её губы расплылись в мечтательной улыбке… – что не всегда показывают в некоторых фильмах. Почему мы не можем просто… ну, трахаться? Я тебя тоже никогда не любила, но это не нам не мешало. В чём проблема?

Животные. Проблема в том, что мы – животные. И если мы продолжим заниматься этим без любви, то совсем превратимся в животных. Тупых зверей, которыми управляет желание потрахаться.

– Нет, – сказал Андрей. – Мы закончили. Найди себе другого партнёра, не меня.

Клеопатра на это лишь улыбнулась. Она приблизилась к Андрею и мягко произнесла:

– Ты запутался в себе, тигр. Ты же хочешь меня, я знаю. ОН хочет. – Она вновь сжала член, и кровь волной прилила к лицу, хотя внизу её было гораздо больше. – Ну давай продолжим, чего ты? Не противься. Всё равно мы расстанемся, когда надоедим друг другу, но сейчас-то мы можем дарить друг другу хороший, грязный секс. – Её губы теперь были у самого уха. Шептали: – Давай, тигрёнок. Ты желаешь этого. Так зачем отказываться от такого?