Безымянный подросток с окраины города

– Страшно? – тихо спросил грабитель, склонившись над ней. – Боишься? Сердечко скачет, да?

– Не делайте ей больно, пожалуйста.

Это сказал отец.

– Что? – Андрей удивлённо посмотрел на отца, всё ещё не веря своим глазам и ушам. Он тупо взирал на лицо деспота, от которого получал удары одиннадцать лет, и пытался сопоставить его с только что услышанными словами. – Что? Не делать ей больно? Это… Это ты говоришь? Ты?!

Ворон полностью захлебнулся в чувствах, нахлынувших на Андрея. Он перевёл взгляд на любовницу отца и поверх неё, поверх её искусственной красоты и дебильного лица увидел свою маму. Не молодую, нет, а ту, что этой ночью согревала его в своих объятиях, прогоняя кошмары, – старую, сломанную жизнью, ставшую жертвой морщин, с обвисшей грудью, потухшими глазами, в которых хоть на один вечер, когда сын подарил ей платье и устроил экскурсию по ночному городу, воспылала надежда. Андрей смотрел на обе женщины, переводил взгляд с одной на другую, чувствуя, как в нём просыпается старая знакомая ярость. Значит, высосал из мамы красоту, а теперь довольствуется своей подчинённой? Конечно, на маму-то насрать! И на сына, и на семью в общем, ему лишь бы утолить потребности, животные прихоти.

Кто-то вызвал полицию – Андрей заметил это, взглянул на молодого парня в белой рубашке, но тут же вернулся к отцу. Копы его сейчас не волновали. Самый главный и самый мерзкий из них сейчас сидел перед ним.

– Я ненавижу тебя, – процедил Андрей сквозь зубы. Он всё больше склонялся над сидящим отцом, а злость в нём набирала обороты. Страх лишь подливал в огонь бензина. – Я ненавижу тебя больше всех на свете. Ты – монстр. Ты – чудовище. И никогда не изменишься.

Андрея начала колотить сильная дрожь, будто в вестибюле царил холод. В одну секунду на него обрушились все пережитые с отцом вечера и ночи, тяжёлые стебли подсолнухов, крики матери, его крики, боль, кровь, шрамы от сигаретных ожогов на руке, кошмары, удары, преподнесённые уроки, и сейчас, окружённый тишиной, он смотрел в глаза всем своим страхам, в глаза своему отцу, богу, что создал его, и дьяволу, превратившего жизнь в ад. И сейчас он боялся. Андрей чувствовал власть, пистолет в руке вселял уверенность, а в голове билось: «Вот он! Вот он, час расплаты! Он должен был настать, должен! Давай, сделай это, отомсти за маму!»

– На колени, – приказал Андрей, наставив «глок» на отца, и тут же обратился к любовнице: – А ты сиди, сука, если не хочешь подохнуть прямо здесь, на этом диване. Я тебе мозги быстро вышибу.

В глазах отца что-то промелькнуло. Что-то помимо страха. Понимание?.. Мог ли он узнать его голос?

– На колени! – рявкнул Андрей и выстрелил в пол. Треснул кафель. Нервы сдавали. О последствиях он не думал.

Красный. Всё заливал красный.

Во рту было море невидимой крови.

Отец опустился на колени, упав на них перед грабителем, под дулом пистолета смотря на него снизу вверх. И где та уверенность в глазах? Где та готовность дать по морде в случае несогласия? Что случилось? Почему вдруг отец превратился в труса?

Да потому что всегда таким и был.

– Открой рот.

Отец выполнил приказ, и Андрей тут же вогнал ствол пистолета ему в пасть, с удовольствием почувствовав сопротивление нёба. Поцарапал его металлом. Представил, как по горлу стекает кровь. И как бешено колотится у отца сердце.

В банке – тишина. Воя сирен не слышно, пока что. Андрей стоял над отцом, смотрел в его перепуганные глаза и с трудом втягивал в себя воздух. Столько лет он терпел его издевательства, молчал, когда душа рвалась наружу, полчал, когда мать верещала от боли, и вот, он может высказать отцу всё, что накопил в себе за эти годы, и тот даже не посмеет его перебить, но отчего-то Андрей не мог говорить, с его губ не срывалось и слова. Его переполняли эмоции, ярость, ярость кипела от нахлынувших воспоминаний!.. но ему словно отрезали язык, и он ничего не мог сказать отцу. Просто не знал. И от этого злился ещё больше.

Наконец он чуть склонился, вогнал пистолет ещё глубже и поднял стекло мотоциклетного шлема.

Теперь глаза ничто не скрывало.

– Узнаёшь? – По взгляду отца он понял – узнал. Отец признал в этих глазах сына. – Вижу, что узнал. Я… я ненавижу тебя. За то, что ты сделал с мамой, во что ты её превратил, во что ты превратил меня. Я… – Лицо отца вдруг начало расплываться. Перчаткой Андрей вытер подступающие слёзы, запретив себе плакать. – Ты не представляешь, как я хочу сейчас тебя избить. Просто взять твою голову и водить ей по стене, пока ты будешь кричать от боли, а потом жечь твою кожу и называть это уроком мужества и уважения. Я так хочу ответить тебе за всё…

Палец поглаживал курок. Один выстрел, и мозги потекут по кафелю. Фонтан крови. Вопли людей. Сладкий привкус свершённой мести.

– Всё время, когда я кого-то бил, я пытался ударить тебя. Добраться до тебя. Я мечтал, что однажды смогу дать тебе отпор. И вот… наконец мне выпал такой шанс.

Андрей чувствовал биение сердца отца пистолетом. Видел необъятный страх в его глазах и подумал, что никогда даже представить не мог своего отца чего-то боящимся. А ведь он самый настоящий трус.

– Младенческое трогая лицо, Господь шептал слова благие: «В тебе течёт река отцов, но берега её другие». Это из стиха Рэя Брэдбери. Я встретил одного замечательного человека, и она меня кое-чему научила. Я мог бы сейчас размазать тебя по полу и, видит бог, ты этого заслуживаешь, а я этого хочу… но я не такой, как ты. Я другой. ДРУГОЙ. Ты бы так поступил, но во мне другие берега, и они меняют течение реки. Я желаю тебе поскорее сдохнуть, желательно мучительно, но трогать тебя я не буду. С насилием покончено. Отныне я не твой сын. И никогда, никогда не стану похожим на тебя.

Он вытащил пистолет из глотки, последний раз смотря отцу в глаза, и отошёл от него. Направился к молодому парню, вызвавшему полицию, и сказал:

– Веди меня к запасному выходу.

На улице выли сирены.

***

Адреналин в крови не позволял медлить.

Как только дверь запасного выхода распахнулась, Андрей поблагодарил сотрудника и выбежал из банка, ворвавшись в петербургскую ночь. Берцы стучали по асфальту, и с каждым стуком, с каждым шагом Андрей всё меньше контролировал тело, оно переходило во власть Ворона. Уж он-то знал, что делать.

В голове сразу всплыла карта Петербурга, все его улочки, дворы, артерии, ЗСД и мосты. Мозг работал на сто десять, сто двадцать процентов, пока тело в нахлынувшем безумии уносило Ворона прочь. Отец остался позади, всё, что когда-либо касавшееся Андрея, осталось позади и не имело значения. Отступление – вот что важно. От этого зависит счастье сразу двух женщин, поэтому соберись, соберись и не отвлекайся!

Ворон нырнул во двор жилого дома и от души проклял уличные фонари, свет которых выхватил его из тьмы. Он бежал подобно рыси, не останавливаясь ни на секунду, сердце работало как мотор, руки – как вёсла, гребущие по воздуху, каждая клетка тела стремилась вперёд! Только сейчас он понял, что стекло до сих пор поднято, и на ходу опустил его – щелчок, и мир стал ещё темнее. Прохожих он не замечал, зато они замечали в его руке пистолет. И сами расходились в стороны.

Сирены выли совсем близко. Уже был слышен шум двигателей.

Рэкки выглянул с другого проулка, и на мгновение адреналин разбавили эндорфины. Ворон подбежал к мотоциклу, убрал подножку, оседлал его, завёл – в ночи проснулся дикий зверь, – и вскоре рванул с места, направляясь к выезду из двора.

Добравшись до дороги, он кинул взгляд на банк: около него уже стояли две полицейские машины, из которых выходили копы, вой сирен подсказывал, что на подходе ещё несколько.

На Одоевского! Оттуда на мост Бетанкура!

Почему-то ему вспомнились глаза Лизы.

Ворон сорвал Рэкки с цепей и вместе с ним понёсся прочь от банка, воя сирен, навстречу холодному ветру и красным тормозным огням. Копы, похоже, не заметили его, и это не могло не радовать. Быстро, но также соблюдая осторожность, он вклинился в поток автомобилей, обогнал другого мотоциклиста и стал замечать, как прохожие, да и другие водители достают телефоны и начинают его снимать – конечно, веди они его знают и легко могут сопоставить сирены с рюкзаком на спине. И вновь закипала злость. Что он мог им сделать? Выхватить у всех телефоны? Нет. Устроить показательную казнь, прострелив одному «блогеру» голову? Нет. Поэтому ему оставалось лишь крепче сжимать руль и под взглядом сотен камер делать свою работу – уходить от полиции.

Все они стремились к банку, но Ворон понимал, что, если служители закона не глупы, они наверняка перекроют все пути отхода, а мост уж точно. Но прошло ещё слишком мало времени, вряд ли пути копам удалось так быстро перекрыть мост, поэтому ещё можно прорваться. Главное – не медлить, не медлить! Каждая секунда на счету!

Сердце, перекачивающее кровь, слилось с двигателем мотоцикла, набирающего скорость. Его рёв прорезал воздух под звёздным небом, стрелка ползла по спидометру, с каждой секундой умереть становилось всё проще. Ворон лавировал меж железных гробов, именуемых автомобилями, и проскакивал перекрёстки на красный – слишком мало времени, чтобы ждать! Скорость, скорость, жизнь сейчас зависела от скорости! Чувствуя Рэкки как самого себя, Ворон проносился мимо домов Петербурга, его сооружений, и зоркие глаза ничего не упускали из виду; мир вдруг стал невероятно ярким и чётким. Никогда раньше мозг так быстро не обрабатывал информацию, и индикатором опасности в нём служили красно-синие огни маячков. Но Ворон их не встречал, лишь слышал утихающий вой сирен, удаляясь от банка. Он сжал ручки мотоцикла, представив, что так сжимает талию своей давней подруги Удачи, которая вновь одарила его поцелуем, и, прижимаясь к ней, нежно шепчет на ухо: «Спасибо».

Ворон вылетел на улицу Одоевского (в чёрном стекле отразилась детская площадка) и по узкой дороге, забитой машинами, рванул к мосту, который вот-вот должны были перекрыть. Калейдоскопом мимо проносились вывески магазинов. Промедление – смерть, на размышления, церемонии, боль времени не было, поэтому Ворон мигом потушил в себе вспышку боли, когда плечом сшиб чьё-то зеркальце заднего вида. Мост – вот что было важно.

Он крепче сжал бёдрами мотоцикл, а скорость тем временем нарастала.

Всё, что произошло с Андреем и Вороном до этого момента, – пустой звук, если им не удастся прорваться через мост. Вся история, вся любовь и все чувства зависели сейчас от работы карбюратора, цилиндров, поршней, масла – только железный зверь Рэкки мог вытащить их из этой ситуации.

По барабанным перепонкам ударили сирены. Громче, громче и громче. Они приближаются. Они нашли его. И хотят перехватить.

Ворон увидел справа от себя строительные краны (жёлтые стволы погибших деревьев) и понял, что поворот на мост вот-вот окажется у него под колёсами. Он не смел сбавлять скорость, и когда наконец вышел на поворот – полиция как раз подъезжала, – то свернул на мост не тормозя, почти прижавшись к земле, царапая локтём асфальт.

И проскочил.

Через три секунды на повороте встала первая полицейская машина.

– Получилось, – спокойно, наверное, даже слишком спокойно сказал Ворон. Он вернула Рэкки в исходное положение, быстро оглянулся – копы перекрывали дорогу, пара машин рванулась за ним.

Воздух над Петербургом сотрясался от воя сирен, скрипа резины и рёва десятков двигателей.