Злая Русь. Зима 1238

Но по команде сотников уже подались навстречу поганым гриди княжеской дружины и новгородские панцирные вой, ополчение белых сотен и даже простые мужи с кольями наперевес! И ворога встретили мощные уколы тяжелых рогатин и копий – точно бьют русичи в просветы в надолбах, раня и убивая визжащих от боли и страха татар!

Напряженно замер темник, глядя, как докатилась до орусутов многочисленная толпа покоренных, да как замерла она на месте, не в силах продвинуться ни на шаг! Лишь дикий вой увечных да рев сражающихся докатились до его слуха, заставив Субэдэя тревожно вглядываться вперед, ловя удобный момент для развития атаки. Но одновременно с тем багатур всерьез раздумывает: может, стоит дать приказ на отход? Ведь не посмеют покоренные отступить без его слова, но есть ли смысл гробить их жизни, коли орусутов не одолеть в лобовой схватке?!

Напряженно наблюдает за тем, как идет схватка у надолбов, и воевода Еремей. Не скрыто от его взгляда, что многие колья уже вырваны изо льда арканами ловких половцев да тюрков, что появились уже узкие проходы в заграждении… Но по центру и на левом крыле стена ростовых червленых щитов русичей, ощетинившихся рогатинами, намертво закупорила эти бреши, не позволяя врагу продвинуться ни на шаг! И лишь по правую руку, где, пусть и храбро, бьются с ворогом плохо вооруженные и слабо защищенные ополченцы лесных весей, удается теснить его воев поганым! Но Еремей спокоен. Пока что он ждет следующий ход врага…

Субэдэй также разглядел, что его нукерам удалось продвинуться вперед на левом крыле орды, и отправил туда гонца-туаджи с приказом кюганам: как можно быстрее выламывать колья, насколько возможно расширив проходы на своем участке! И пусть спешенные покоренные готовятся расступиться, разойтись в стороны перед тараном тяжелой конницы! После чего темник приказал пяти тысячам бронированных хасс-гулямов, отборных всадников Хорезма, готовиться к атаке… В прорыв же, следом за гулямами, Субэдэй решил бросить и легких лубчитен, все еще держащихся в седлах. Они отрежут противнику путь назад и ударят стрелами в спины пешцев-орусутов! Также туаджи отправились и к тургаудам, до поры стоящим на правом крыле монгольского войска, с приказом прибыть к ставке нойона.

Воевода Еремей вскоре разглядел, что перемещаются поганые, что смещаются полки их вправо, готовясь ударить всей силой там, где слабее всего строй русичей! Отправил он на помощь ополченцам конную тысячу обрусевших берендеев, и те принялись кружить за спинами соратников, посылая во врага стрелы через головы воев… Но даже эта помощь уже не смогла изменить исход схватки. Спешенные нукеры поняли, что подаются назад орусуты, что уступают им в схватке землепашцы, бьющиеся дрекольем да тяжелыми плотницкими топорами, из-за чего все их движения слишком медленны, и бешено усилили натиск, словно почуявшие кровь голодные волки! Поганые едва ли не целиком потеснили полк правой руки от надолбов, растащили колья – и расступились, уступая дорогу бронированным хасс-гулямам!

– Хур-р-ра-а-а-а!!!

Гремит над полем боевой клич неверных, полощет ветер их знамена! А в ответ густо летят стрелы крещеных берендеев, целящих по скакунам хорезмийских всадников! Но большинство лошадей в первом ряду гулямов защищены кольчугой или дощатой броней да стальными налобниками. И седла у них, как и у русичей, позволяют и к противнику развернуться с луком в руках, и крепко ударить копьем на разгоне… Словно тараном врезались в ополченцев несколько клиньев тяжелой конницы, разом сокрушив и так дрогнувший, истончившийся строй плохо обученных пешцев!

Побежали вой, на ходу бросая топоры да дреколья, да широко разевая рты от ужаса – кажется им, что не остановить стремительный натиск хасс-гулямов, что нет спасения! Брызнули назад конные лучники-берендеи, стремительно уходя от набравших разгон хорезмийцев, подобных древним катафрактариям Парфии или саваранам Ирана… Но уже летят в бок вражеским клиньям две тысячи тяжелых, столь же крепко бронированных гридей! С грохотом сшибаются панцирные всадники, тараня друг друга копьями, отчаянно круша булавами, рубя саблями и топорами – сила силу ломит! Смят, опрокинут один из мусульманских отрядов, но еще четыре заворачивают к русичам, охватывают их с правого крыла, отрезая от крепости, начинают давить массой, более чем вдвое превосходящей дружину воеводы… А за спинами гулямов бросились в прорыв четыре тысячи конных монгольских лучников, желая закрыть гибельное кольцо вокруг гридей, зайти в тыл еще держащим строй пешим владимирским дружинникам да новгородцам… С отчаянным кличем бросились навстречу врагу отступившие было берендеи, замедлив, но не остановив монголов!

И в этот самый миг воевода Еремей, оставшийся с горсткой ближников, поднес к губам боевой рог – и протяжно загудел он, подавая сигнал соратникам! Да принялся знаменосец отчаянно махать стягом с владимирским львом, повторяя призыв воеводы так, чтобы разглядели его с надвратной Глебовской башни! И спустя всего несколько мгновений открылись ворота, и. скоро набирая ход, хлынула через мост колонна тяжелый гридей, ведомая княжичем Всеволодом Юрьевичем – три тысячи отборных витязей Владимира и Ростова!

До поры спрятал их во граде воевода Еремей, укрыл от глаз вражеского военачальника… Зная и перенимая повадки степняков, он намеренно поставил напротив ворот самых слабых своих воев, намеренно удержал до поры дружинников, не позволив сразу остановить атаку гулямов… А теперь в бок и в тыл хорезмийцев летит, набирая ход, клин могучей владимирской конницы, настоящих европейских рыцарей! Хотя нет: те пока не столь бронированы, защищены лишь кольчугами, а русичи скорее подобны ромейским клибано-форам!

Гулямы заметили нового врага и даже попытались встретить его, развернувшись лицом и бросая лошадей в тяжелый галоп… Но набрать скорость они не успели. К тому же после прорыва линии ополченцев и первого столкновения с дружинниками большинство воинов осталось без копий! И когда схлестнулся с нукерами узкий клин владимирских гридей, неудержимо разогнавшихся в тяжелом галопе и склонивших рогатины перед копейным тараном, русичи буквально рассекли надвое строй вражеских всадников, выбивая их из седел и стоптав всех, кто пытался преградить им путь! Между тем хвост колонны дружинников в воротах еще даже не показался…

Видя это, довольно усмехнулся воевода Еремей и, вновь поднеся к губам рог, протрубил трижды! И вновь взвились, закружились стяги, теперь уже с ликами Христа и Богородицы, и загремело над рядами пешцев большого полка и полка левой руки яростное:

– Не жале-е-еть!!!

Глава 2

– Не жале-е-еть!!!

До поры ратники лишь сдерживали напор врага, лишь обороняли все ширящиеся бреши в надолбах, но теперь, по призыву сотников, вой двинулись вперед! Шаг, другой, третий – давят дружинники силой сразу нескольких стройных рядов, отталкивают от себя поганых, переставляя ростовые щиты вперед! А закрывшись ими, усиленно разят татар рогатинами и мечами, крушат булавами! Не отстают от пеших гридей владимирские и московские топорщики, метнувшие во врагов последние сулицы, а после свирепо набросившиеся на кипчаков и тюрков, отчаянно рубя их секирами! Дрогнули, не ожидая такого напора, покоренные, дрогнули, сминаемые, теснимые бешеными орусутами…

Между тем свежие гриди Владимира и Ростова, ведомые княжичем Всеволодом Юрьевичем, уже едва ли не надвое рассекли хорезмийцев на всю глубину их строя! Пусть постепенно сбавляя ход, но одновременно с тем расширяя прорыв по мере выхода из города новых сотен. Словно в тисках сдавлена большая часть отряда хасс-гулямов между двумя дружинами! Две с половиной тысячи нукеров и не менее половины монгольских лучников отчаянно рубятся практически в окружении, избиваемые с двух сторон, тая, словно снег на весеннем солнце! А еще тысячу с небольшим тяжелых всадников да вдвое больше легких стрелков-лубчитен ратники теснят к обрыву Трубежа! И уже падают с крутого ледового спуска первые нукеры вместе с лошадьми, и хорошо, если удается им обойтись лишь ушибами… Ибо тех, кого в падении придавило собственной лошадью, без хороших лекарей уже не поднять. Но кому-то не смогут помочь даже лучшие лекари…

Жестокая схватка развернулась напротив ворот Переяславля, там, где стояли до того ополченцы. И побеждает в ней владимирская рать, давит врага, теснит, по центру же и на левом крыле татары и вовсе спасаются бегством! Клонится чаша весов боя в сторону русичей!

Но Субэдэй-багатур слишком опытен и искушен в битвах, чтобы так легко проиграть… Нойон оставил при себе гвардейцев-телохранителей – самых верных, самых преданных и неистовых в битве. Батыров, для которых смерть на поле боя является честью, а бегство – нестерпимым позором! Ни на мгновение не дрогнув, три с половиной тысяч тургаудов темник отправил на помощь истребляемым гулямам, готовым вот-вот показать спину, а оставшуюся тысячу – тысячу Кукуджу! – послал навстречу покоренным… Лишь его собственные телохранители, как и телохранители Кюльхана и Байдара, остались рядом с многоопытным Субэдэем – багатур придержал подле себя обоих чингизидов, при этом не дозволяя прочим темникам мешать ему вести бой!

И нойон не просчитался: завидев бунчук его сына, кипчаки и тюрки замедлили бег, а подскакавший к ним туаджи яростно закричал:

– Бегите к лошадям, мы поможем оторваться! Быстрее садитесь в седла и возвращайтесь в бой, стреляйте в орусутов, не подпуская к себе! Да быстрее же!

И нукеры послушно побежали к лошадям, все быстрее отрываясь от пытающихся догнать их дружинников, закованных в кольчуги или чешуйчатую броню, не оставивших столь тяжелые ростовые щиты… В эти мгновения преимущество защиты пеших гридей обернулось для них серьезным недостатком в скорости! А тысяча тургаудов Кукуджу, обогнув нукеров, чье бегство стремительно обращалось в осмысленное отступление, на скаку протаранила вырвавшихся вперед московских ополченцев…

– Хур-р-ра-а-а!!!

С разбега пробивают монголы потерявших осторожность орусутов копьями-чжидами, расстреливают из тугих составных луков! В одночасье урянхаи смяли ряды белых сотен, опрокинули, заставили спешно бежать назад, принялись преследовать их, истребляя в спину, покуда в бой не стали уже возвращаться конные лучники покоренных. Пока небольшими группами до десятка нукеров, но они тут же закружили хороводы, засыпая стрелами владимирских ратников! И если до того срезни их редко находили бреши в стене щитов русичей, то во время преследования ряды воев расстроились, и потери от обстрела степняков тут же возросли… Закричали, срывая голос, тысяцкие да сотники, заревели витые боевые рога, призывая мужей остановить атаку и отступать, на ходу смыкая щиты! Вступили в схватку лучники Владимирского княжества – пока что на равных с ворогом, ибо число вернувшихся конных стрелков все еще невелико…

Темник же, завидя поражение московского ополчения, позволил гвардейцам вдоволь покрошить улепетывающих топорщиков, после чего остановил атаку сына. Ибо таранить в лоб уже начавших отступать и выравнивать строй гридей, ощетинившихся рогатинами, было бессмысленно: прорыв линии копейщиков слишком дорого обошелся бы соплеменникам-тургаудам! Бреши в строю орусутов не столь велики и быстро затягиваются, сквозь них не проникнуть в тыл ко все еще многочисленным пешцам врага… Главное, что Кукуджу удалось остановить бегство покоренных и вернуть их в битву, а судьба сражения решалась ныне на правом крыле битвы, куда Субэдэй и поспешил направить последнюю тысячу тургаудов!

Между тем вступление в сечу многочисленного отряда тяжело бронированных монголов уже изменило ход боя! Ибо ханские гвардейцы, уступая батырам орусутов в лобовом таране из-за низости и меньшего веса своих скакунов, оказались неудобным, жестким соперником в ближнем бою. Используя оснащенные крюками копья-чжиды для стаскивания всадников с седел, они также наносят ими сильные колющие удары, а еще чаще стреляют из тугих составных луков в упор, целя в лица врагов! Свирепы и умелы тургауды с клинками, стремительно и сильно рубят они противников палашами чжурчженей и чуть искривленными степняцкими саблями!

Но ведь и русичи врагу ничем не уступают! Остановившись под напором свежих сил поганых, а после и попятившись назад, они каждую пядь земли отдают лишь после бешеной схватки! В темно-синих от гнева глазах владимирских, ростовских и суздальких ратников татары видят скорую смерть. И вскоре она действительно забирает гвардейцев с очередным уколом копья, сокрушающим тараном рухнувшей сверху булавы, лихим ударом клинка! Но и гриди падают на утоптанный, бурый от пролитой крови снег, под копыта верных жеребцов…

Воевода Еремей с горечью смотрит на кипящую по правую от него руку схватку, где в первых рядах сражается княжич Всеволод. Понимает мудрый воин, что с каждым мигом победа утекает из его рук… Когда же последняя тысяча тургаудов Субэдэя вступила в бой, воевода спешно отправил гонца к новгородцам с приказом уходить в детинец Переяславля, при этом поставив воев с самострелами в первый ряд и не дав себя окружить, отрезать от крепости…

Одновременно с тем направил Еремей гонца и к берендеям: отступайте, мол, переведите дух, а после помогите выйти из схватки левому крылу, а затем и центру, отогнав срезнями наседающих на русичей татар! Наконец приказал воевода отойти назад и конным гридям, стоящим в задних рядах, – все одно до них не дошел черед в сече, даже рогатины у большинства сохранились! Пусть и они дадут отдых жеребцам, да сами наберутся сил, когда же придет время, ударят навстречу ворогу, разгонятся, сойдутся с погаными в конной сшибке!

Внимательно посмотрел воевода на солнце – давно уже перевалило небесное светило через зенит, скоро опустится к краю земной тверди… Начнет смеркаться – и бой закончится, разойдутся сражающиеся. Главным образом потому, что станет невозможно стрелять, да и в сече своих от чужих в темноте не различишь!

Невольно закручинился Еремей: немного ведь не хватило ему для победы… Ежели было бы возможно где спрятать три тысячи конных гридей так, чтобы могли ударить они разом да всей силой, а не растянутой на сотни шагов колонной… Но негде было укрыть дружинников Всеволода Юрьевича, кроме как в крепости! Да и потом, в любом случае их удар был для врага внезапен – еще чуть-чуть, и опрокинули бы хорезмийцев! Кто же знал, что у поганых тяжелых всадников вдвое больше…

Пятится назад новгородский полк, сохраняя равнение в рядах и прикрываясь от степняцких срезней ростовыми червленными щитами, да огрызаясь размеренными залпами самострелов. Но не отпускают тяжелую панцирную пехоту половцы и тюрки, преследуют поганые ратников левого крыла, пройдя сквозь многочисленные бреши в надолбах. Кружат татары смертоносные хороводы, приближаясь едва ли не на тридцать шагов и стреляя уже в упор, в крохотные щели между щитами! Обтекают ратников степняки, пытаясь обойти и по бокам, отрезать об большого полка, в тыл войти!

Но тут уж поспели новгородцам на выручку чуть ранее вышедшие из сечи берендеи. Не щадя себя, поскакали они навстречу поганым, закружились перед ними, отвлекая лучников врага и посылая десятки срез ней в ответ!

А большой полк пока стоит, не двигаясь с места. Только-только отступили дружинники за уцелевшие надолбы, растянули строй, вновь перекрывшись щитами. Уцелевшие же при отходе владимирские стрелки отошли назад и ныне помогают крещеным берендеям: часто, залпами бьют по степнякам, не позволяя врагу просочиться сквозь разрыв между владимирскими и новгородскими ратниками… Зато увлекшиеся обстрелом, чересчур поверившие в себя половцы решили попробовать на прочность тонкую линию червленых щитов лобовым ударом – вдруг прорвется под лихим натиском?! Надеются покоренные отомстить за бегство, задобрить сурового темника скорой победой… Ведь брешей среди вырванных арканами надолбов полно, так почему бы не попытаться продавить истончившуюся цепочку орусутов?!

Что же, попытаться действительно стоило… И разогнавшиеся было степняки смело ударили по ощетинившейся рогатинами, но всего трехрядной линии ратников Владимира! Ударили, пустив скакунов в галоп, вновь задрожала земля от многочисленности бегущих лошадей! Но тут же отхлынули назад поганые от недрогнувшей стены щитов, оставив на снегу, среди обломков копейных древков, до того воткнутых втоками в землю, десятки туш, пронзенных широкими, тяжелыми наконечниками коней! И придавленных животными наездников… Нет, не пробить лобовым ударом пусть даже и истончившийся строй пеших гридей!

На правом же крыле битвы, где тяжелых всадников у монголов стало едва ли не вдвое больше, чем у русичей, поганые неудержимо теснят дружинников к мосту! Тысячи мужей уже пали с обеих сторон, и каждая пядь земли завалена трупами убитых, лежащих вперемешку… Однако все чаще проникают тургауды в прорыв между большим полком и отступающими гридями, готовы уже они зайти в тыл орусутам, окружая хоть пеших, хоть конных ратников…

Но ведь не зря воевода Еремей приказал тысяче владимирских витязей выйти из сечи, переждать, набраться сил, дать отдохнуть скакунам! И вот настал черед свежих ратников, полетели они навстречу прорвавшимся гвардейцам нойона, склонив копья и разгоняясь для таранного удара! Только гремит над полем яростное:

– Не жале-е-еть!!!

И вторит владимирскому кличу монгольский:

– Хур-р-р-ра-а-а!!!

Сотни тургаудов смело поскакали навстречу орусутам, держа обеими руками чжиды или стреляя на скаку, целя в лошадей врага. И многих ратников им удалось таким образом спешить! Но большинство дружинников доскакали до поганых и буквально втоптали их в землю, вышибая рогатинами из седел урянхаев, не закрывшихся щитами, да опрокидывая их на снег вместе с низкорослыми, не очень тяжелыми лошадьми…

На короткое мгновение могло показаться, что этот таран вновь качнул чашу весов боя в пользу русичей, что им удастся опрокинуть тяжелую конницу татар! Но нет, смяв первые ряды, кулак владимирских гридей вскоре завяз в плотных рядах нехристей, впрочем, намертво заперев брешь между полком правой руки и большим полком. И в эти же мгновения новгородская тысяча вступила наконец на мост! Вперед побежали ратники с самострелами, чтобы быстрее подняться на стену и уже с высоты городней да облама Глебовской башни бить по врагу, прикрывая отступление своих!

И тут же воевода Еремей отправил гонцов к тысяцким большого полка – пришел ныне их черед отступать к мосту, покуда конные гриди вытянутым полукольцом сдерживают натиск тургаудов и хасс-гулямов… К слову, разбитые ополченцы весей, а после и москвичи, давно уже укрылись в детинце, приходя в себя после сечи и разом усилив защитников Переяславля. Есть теперь кому встретить ворога, коли случится внезапный прорыв!

Но прорыва не случилось: в густеющих вечерних сумерках бой закончился, как воевода Еремей и предполагал. Несмотря на мощное давление врага, гриди не дрогнули, сумели удержать натиск лучших нукеров Субэдэя, а большой полк уцелел благодаря жертве отряда берендеев. Начисто опустошив свои колчаны, отгоняя от пешцев хороводы поганых, они ударили навстречу половцам, своим давним ворогам еще со времен степных войн! Впрочем, пришлось скрестить сабли обрусевшим, нашедшим новую родину огузам и с соплеменниками, служившими до того хорезмшахам, а ныне подчинившимся монгольскому господину… Крещеные тюрки сражались храбро и умело! И все до единого легли в утоптанный, окровавленный снег, так и не дав татарам обойти большой полк с крыльев, зайти владимирским ратникам в тыл и отрезать их от Переяславля, безнаказанно расстреливая в спину…

Последними отступили княжеские гриди, вымотанные, отдавшие сече все силы, на столь же уставших жеребцах. Израненные, в посеченных доспехах, большую часть битвы сражавшиеся с двукратно превосходящим ворогом… Уцелело всего полторы тысячи ратников! Но они вышли из смертельной схватки неспешным шагом, с высоко поднятыми головами и все так же гордо реющими над ними стягами – стягами с ликами Спасителя, Богородицы и золотым владимирским львом! Вышли непобежденными и несломленными, явив врагу всю мощь и стойкость тяжелой конницы русичей!

От большого полка осталось три тысячи дружинников, а от ополчения – и богатого городского, и бедного весей – около двух тысяч воев. А вот новгородский полк понес наименьшие потери, сохранив в своих рядах семь сотен панцирных ратников! Словенам повезло, они даже не пытались догнать бегущих поганых в бронях, а лишь метали им в спины сулицы, топоры, стреляли из самострелов… И отступали они также первыми, а широколезвийные наконечники срезней, даже находя бреши между щитами, не могли пробить новгородскую чешую.

Выжил княжич, выжил опытный воевода, не сумевший победить и не сумевший помочь рязанцам… Но сколь бы ни корил себя Еремей, в наступившей ночи Субэдэй-багатур корил себя гораздо страшнее, роняя скупые слезы перед телом сына Кукуджу! Смелый кюган лично повел тысячу тургаудов на помощь соратникам и сумел прорваться с гвардейцами сквозь ряды орусутов, отрезая их конницу от пешцев! Сумел прорваться, чтобы тут же угодить под встречный таран батыров врага… Помутневшие от слез глаза нойона снова и снова возвращались к бескровному лицу погибшего сына, чью спину рассек на излете страшный удар чекана… И черной ненавистью исполнилось сердце нойона! В припадке незнакомой багатуру ярости приказал он казнить всех пленных, в большинстве своем схваченных ранее беженцев-хашар да раненых, взятых на поле боя…

Лишь когда к Субэдэю вернулась способность трезво мыслить, он понял, что совершил ошибку. Ведь нукеры должны были гнать хашар перед собой во время будущего штурма, чтобы женщины, старики да дети орусутов послужили покоренным и монголам живым щитом, чтобы первыми закидали они ров вязанками хвороста, чтобы из-за их спин стреляли лубчитены по защитникам стен… Но нет теперь живого щита.

Нет ныне и половины нукеров в туменах, выделенных нойону Бату-ханом! Сложили головы в яростной сече под три с половиной тысячи хасс-гулямов и около полутора тысяч тургаудов, чуть позже вступивших в бой. Погибло также и две тысячи монгольских лучников, прижатых орусутами к ледяному обрыву и сумевших отступить лишь после удара ханской гвардии! Легкая же конница покоренных и вовсе сократилась более чем на семь тысяч… Впрочем, большая часть их потерь пришлась на ту часть боя, когда спешенные всадники пытались пробиться сквозь надолбы и потягаться с орусутами в ближней схватке… А учитывая, что к началу сражения в трех туменах нойона было под двадцать шесть тысяч нукеров, пало более половины – и сражаясь с кем?! С ратью врага, меньшей их едва ли не вдвое! Да монголы на Калке понесли меньшие потери, сойдясь с объединенной ратью четырех князей и половецкой ордой в придачу!

Да уж… Субэдэй теперь никуда не уйдет от деревянных стен неизвестного ему града. Ибо багатур орусутов, столь умело проведший бой, применив против степняков их же прием с ложным отступлением и последующим за ним внезапным ударом, должен умереть. Обязательно умереть! Ибо слишком опасен…