Злая Русь. Зима 1238

Впрочем, желая принести Бату-хану голову талантливого воеводы орусутов и понимая, что никак нельзя оставлять в тылу крепость, в коей укрылась семитысячная рать врага, в душе нойон более всего хотел отомстить за смерть сына, за своего любимца… А потому он приказал разбить лагерь и выслал десятки разъездов, окруживших город и внимательно следящих за тремя воротами Переяславля.

Утром же нойон повелит обвести детинец линией надолбов на случай вылазки противника, разошлет по округе небольшие отряды кипчаков в поисках очередных беженцев (и съестных припасов!) да отправит туаджи к Бату-хану с просьбой о помощи. Ведь уже скоро подойдут к ларкашкаки задержавшиеся тумены Бурундая, придет Кадан, вот пусть их сюда и направят… Ибо чтобы штурм был успешен, нужно хотя бы троекратное превосходство в нукерах – и, конечно, необходим осадный обоз…

Глава 3

Я проснулся будто от толчка, в первые мгновения не понимая, где нахожусь, ошарашенно пялясь на закоптившийся потолок избы-четырехстенки. А перед внутренним взором все еще мелькают картины ожесточенной схватки, крики сражающихся и звон металла, обоняние словно по-прежнему улавливает тяжелый запах парящей на морозе крови… Наконец, проморгавшись и придя в себя, вспомнив вчерашний день и вечер, я поднялся с пола и двинулся к большей кадке с водой, аккуратно перешагивая через соратников: очень захотелось пить.

Судя по серому, мутному свету, пробивающемуся через крохотное оконце-дымоход под самым потолком, время уже предрассветное, скоро общий подъем. А там уж не откажем себе и в завтраке, сварив пшенную кашу с вяленым мясом в настоящей печи да в глиняных горшках… Сейчас топящаяся по-черному печка уже практически остыла, отдав за ночь все тепло, и вода в кадушке покрылась льдом. Хорошо хоть не очень толстым, и, не слишком сильно ударив по нему кулаком, я без особого шума его разбил. После чего набрал воды черпаком и принялся неспешно пить, пытаясь хоть немного согреть во рту ледяную влагу, от которой натурально болят зубы…

Зябко. Зябко было в последние часы сна, и зябко – а скорее даже холодно, причем очень, – будет на марше. Только во время утреннего и вечернего приема пищи, когда мы едим горячее, тело действительно отогревается… С тоской окинув взглядом занятую воями избу, я с острым сожалением подумал о том, что следующая ночевка может состояться и под открытым небом! Татары по какой-то странной логике жгут брошенные поселения – точнее, одни жгут, другие нет, но чтобы уцелевшие веси попались нам к концовке дневного перехода хотя бы два раза подряд… На такое, увы, рассчитывать не приходится.

Сделав еще один скупой глоток из черпака уже совершенно онемевшим ртом, остатком ледяной воды я умылся и, вновь переступая через спящих товарищей, двинулся к пустующим у стола лавкам. Казалось бы, странно, что все вой легли на пол, тогда как кто-то мог разместиться и поудобнее, но мужская солидарность – она такая… Никто не захотел себе лучших условий, чем у соратников, постеснялись искать для себя даже минимального комфорта, в то время как другие будут отдыхать на полу.

И я постеснялся… Хотя, кстати, не так и плохо поспали. По крайней мере, впритык друг к дружке было немного теплее…

Добравшись наконец до лавки, я сел за стол, прислонив к нему перевязь с саблей, и только теперь прояснившейся головой принялся анализировать все то, что увидел, невольно вспоминая при этом последние события…

Из Пронска мы выступили два дня назад, сейчас начинается уже третий. А тогда с первыми лучами солнца сквозь ворота тыновой стены град покинули полторы сотни всадников – все, кто решился идти к Рязани, уповая непонятно на что! И в их числе был и я, все время оборачивающийся назад, ловя взглядом печальное, белое от волнения и страха за меня лицо Ростиславы, наблюдающей за уходом дружинников с надвратного укрепления.

К слову, было немного странно видеть самую дорогую для меня женщину, беременную моим же малышом, там, где я недавно сражался, убивал, где лилась кровь моих соратников, где погибали защитники Пронска… Удивительно, но даже когда город был осажден, а от княжеского терема до ставки монгольского темника оставалось всего три версты, я все равно никак не мог себе представить, что Ростиславе грозит опасность, что враги могут оказаться рядом с ней… Будто ров между детинцем и крошечной княжеской цитаделью был не очередной преградой на пути татар, а границей совершенно иного, насквозь безопасного мира! И хотя разумом я осознавал, что это всего лишь заблуждение, однако чувствовал все равно иначе…

Да, из города на помощь столице выдвинулись лишь полторы сотни дружинников. Правда, отлично вооруженных и снаряженных, с заводными лошадьми, с максимальным запасом стрел, арбалетных болтов, сулиц и «чеснока». Да и каждый из гридей стоит в схватке трех поганых! Но все одно нас лишь полторы сотни…

Впрочем, в душе я даже обрадовался тому, что все пронские и ижеславские дружинники да ополчение Пронского удельного княжества остались в граде. Ибо отправься с нами в поход пусть даже все до единого боеспособные мужи – а это всего около тысячи ратников, – что бы мы смогли сделать семи туменам Батыя?! Разве что доблестно умереть, оставив беззащитным град, с таким трудом отбитый у татар! Уж лучше пусть по-прежнему пребывает дружина в Пронске – если не полноценный штурм с применением катапульт и требушетов, то хотя бы стремительный, пробный наскок тумена защитники сумеют отбить… Как и атаку разбойной банды степняков-мародеров, что вполне могут дезертировать из орды. Благо я оставил Михаилу Всеволодовичу все собранные «скорпионы» и подготовил расчеты к ним, а уцелевшие кузнецы и плотники принялись изучать стрелометы с целью воссоздать творение лучших городских мастеров! Увы, павших в битве… Хватает в крепости и выздоравливающих от ран воев, так что мое сердце не так уж и сильно болит при мыслях о Ростиславе… В отличие от сердца Коловрата, изо всех сил подгоняющего крошечную дружину и буквально рвущегося в Рязань!

Впрочем, помимо боярина и горстки его личников, а также черниговских воев, среди гридей хватает именно рязанцев, а также дружинников из Белгорода, Переяславля, Коломны, Перевитска, коих выделил под наше начало князь Юрий Ингваревич. Причем если боярина можно хоть немного успокоить, в очередной раз пересказав ему первое – и единственное – видение о его спасшейся семье, то что скажешь прочим ратникам об их родных?! Потому-то и рвутся вой вперед, к любимым, надеясь защитить близких от орды…

От елецкой сотни осталось всего две дюжины воев, сумевших продолжить путь. А от сторожи Кречета – только я, Микула, прибившийся к нам Ждан да, собственно, дядька. Братья-половчане получили раны в последней сече и остались в Пронске, а про Захара и Лада и вовсе ничего не известно с тех пор, как остались они на заимке разбойников вместе с освобожденными пленницами…

Но если тысяча воев ничем не сможет навредить орде, то на что вообще рассчитывать полутора сотням дружинников?! Я искал ответ на этот вопрос все последние дни – и не находил его. Наоборот, в голову закрадывались всякие низкие мыслишки: мол, я сделал все, что смог, и теперь нужно остаться в Проснке, рядом с беременной возлюбленной!

Действительно, сделано уже немало. В засадах, оборонительных боях за Ижеславец, в ночной битве в лагере Кадана да в обоих штурмах Пронска (и последующей резне татар, спровоцированной мной же!) нам удалось истребить едва ли не три тумена поганых – практически треть сил вторжения! Я абсолютно уверен в том, что в прежней истории враг понес куда меньшие потери перед коломенской битвой. А у нас ведь пока нет ни одного взятого штурмом города, и главные силы княжеской рати пока еще даже не вступили с монголами в бой! Это с одной стороны, а с другой – я сделал все, чтобы задержать врага на льду Прони и спасти рязанских воев от самоубийственной пограничной битвы! Сделал все, чтобы уберечь простых жителей от разграбления, насилия и смерти… Я выиграл самый ценный ресурс – время, рассчитывая, что владимирское войско успеет прийти на помощь Юрию Ингваревичу раньше, чем стольный град княжества будет осажден!

Но, судя по последнему видению, мои радужные ожидания не оправдались… Во-первых, Субэдэй сумел разбить отряд княжеских дружинников, сдерживающий продвижение орды по реке. Мы прошли место схватки в первый день нашего движения, видели павших. Но брошенные тела убитых, с коих сняли все оружие и доспехи, до неузнаваемости изгрызли лесные хищники и припорошило снегом… Павших никто не разглядывал, мы прошли мимо, отгоняя стрелами обезумевших от человеческой крови и мяса волков. А оказывается, это было место славной гибели русичей… Что, к слову, только подтверждает правдивость увиденного наяву этой ночью.

Во-вторых, какое-то количество пленников татары все же взяли, а за Рязанью число сгинувших беженцев выросло многократно. Более того, Субэдэю удалось хотя бы временно решить проблему снабжения туменов Батыя, а значит, настроения в лагере хана вполне себе оптимистичные, бодрые, и вряд ли сытых покоренных удастся подбить на мятеж… Учитывая же, что наши дозоры проводили отступивших от Пронска поганых до самого Ижеславца и что, со слов ратников, никто из половцев или мокшан не развернул лошадей на север, разжигать бунт просто некому. Н-да, не разыграть нам эту карту… По крайней мере, пока.

Зато у Батыя теперь есть достаточное количество времени, чтобы основательно подготовиться к штурму и до основания снести стену на участке шириной так шагов в восемьсот!

Остается лишь надеяться на то, что в новой истории число защитников Рязани не столь и мало. Даже с учетом выделенной нам дружины (включая сотни Захара Глебовича), гридей Пронска и пронского же ополчения, а также погибших на реке воев, у Юрия Ингваревича все равно должно остаться практически девять тысяч ратников. Девять против сорока… Но ведь не в чистом поле драться, а защищать брешь в стене: с флангов не обойти, не окружить, и атаковать можно лишь в лоб! Учитывая же, что даже после гибели княжеской рати на Воронеже в моем прошлом Рязань билась пять дней (по версии Рашида ад-Дина – всего три, но китайцы называли и все семь), то в городе укрылось достаточно боеспособных мужчин из числа беженцев! Плюс там оставалась личная охрана княжеской семьи… Так что есть кого поставить и на стены, и кем закрыть брешь. А скорее, даже бреши…

Но, в-третьих, главная моя надежда на скорую помощь владимирской рати не оправдалась! Да, от Коломны до Переяславля воевода Еремей преодолел приличный путь – до столицы княжества ему оставалось всего около пятидесяти верст, то есть максимум два дневных перехода. Но сделать их русичи уже не успели…

Правда, исход главной битвы русского северо-востока, в отличие от моего прошлого, сложился если не в пользу владимирцев, то уж точно не январским разгромом у Коломны! Или еще не сложился, и мне было показано будущее, на которое, впрочем, нам уже никак не повлиять… В любом случае сил на успешный штурм крепости у Субэдэя нет, не удастся поганым и долгая, изнурительная осада: может, запасов в городе не столь много, но у татар их всяко меньше. И помощи темник не дождется – по крайней мере, помощи уничтоженных нами туменов Кадана, Бурундая и Бури! Однако если Батый рискнет выделить нойону часть осадной техники и как минимум еще один ту-мен в помощь, вот тогда сил у штурмующих может и хватить…

Я бы на месте хана точно усилил бы корпус Субэдэя для успешного штурма и уже после вернул бы тумены нойна к Рязани. Тотально разграбив Переяславль, вывезя все съестные припасы да набрав побольше хашара – это уже следуя логике монголов. Как-то встречал упоминание, что поганые не начинали штурм без рабов. Правда, под Ижеславцем и Пронском отсутствие живого щита из местных татар не смутило…

Что во всей этой ситуации можем сделать мы? Если рассуждать трезво и объективно? Да ничего, ровным счетом ничего. Попытка подобраться ночью к порокам по спящему вражескому лагерю, даже если нам ну очень повезет пройти незамеченными, кончится лишь короткой и гибельной для нас схваткой, как только загорится первая же катапульта. Но на самом деле я уверен, что перебьют нас еще на подходе к катапультам и требушетам – их очень хорошо охраняют, тут надо быть реалистами. То же самое касается и китайцев – с началом резни осадных инженеров у нас останутся считаные минуты, пока тургауды числом не задавят… И опять-таки, только в том случае, если нас не раскроют еще во время движения по лагерю!

Хорошо бы вообще ничего не делать, а вернуться в Пронск и надеяться, что монголы не возьмут рязанские города! Или возьмут, но понесут при этом столь чувствительные потери, что дальнейшее их движение вглубь Руси потеряет всякий смысл. А после уповать на чудо – что пройдут поганые мимо Пронска, бросив осадные машины под Рязанью за ненадобностью, или же не станут терять время на штурм не столь и значительной крепости…

Но, увы, так поступить не могу лично я, не говоря уже о рязанцах нашего отряда. С ними-то все понятно, да, впрочем, и со мной тоже. Ибо нельзя мне оставить в беде соратников, проливавших кровь рядом со мной, защищая Пронск и мою любимую! А у них ведь тоже любимые, тоже семьи, кои дружинники надеются уберечь… И помочь им – есть мой долг чести!

Но сколько бы я ни ломал голову, единственный вариант – это дойти до Рязани и незаметно добраться до подземного хода, ведущего за пределы крепости: Коловрату известно его местонахождение. А уже в городе наладить выпуск собственной артиллерии-«скорпионов», хотя до требушетов даже с высоты башенных сторож стрелометы все равно не достанут… Но, так или иначе, в бою своя артиллерия лишней точно не будет!

Однако… Орда ведь очень велика, стоянка даже четырех туменов будет огромной, и добраться незамеченными до подземного хода может и не получиться… И что тогда? Тогда остается партизанить, наносить частые беспокоящие удары, и возможно, удастся оттянуть на себя какие-то силы… Правда, оттянуть – одно, а вот засада у нашего крошечного отряда уже не получится. И взять воев совершенно негде. Евпатий в моих видениях собрал вокруг себя остатки разбитой на Воронеже рати да немногих бойцов, спасшихся после штурмов Ижеславца, Пронска, той же Рязани… Соответственно, сейчас этого ресурса у нас нет, и в возможностях мы сильно ограничены.

Как бы то ни было, пока что кампания развивается пусть и не по лучшему варианту, но точно не так катастрофично, как в изучаемой мной истории тринадцатого века. А главная интрига на текущий момент – это действия великого князя Юрия Всеволодовича. Ведь, по логике вещей, сейчас он должен набирать вторую рать на севере княжества, одновременно с тем ожидая подкрепления в виде новых новгородских полков…

И вновь историческая параллель: в моем прошлом эту рать, разбросанную по нескольким поселениям на реке Сити (князь таким образом обеспечил «отмобилизованным» воям крышу над головой и кров), обнаружили разведчики из корпуса Бурундая. Вполне возможно, что с помощью предателей из местных… А после обнаружения вторую владимирскую рать уничтожили по частям за одну ночь и последующий день! Впрочем, половина корпуса поганых также осталась на Сити… Но татары уйдут на юг, пополнят свои тумены кипчаками и прочими покоренными и вновь вернутся на Русь, атакуя уже юго-западные княжества…

В любом случае перспективный план князя Юрия связать орду осадой сильной владимирской крепости, оставив в нем крепкий гарнизон, а после деблокировать ударом извне владимирских и новгородских полков, не сработал. Владимир пал после короткой осады и яростного, кровавого для обеих сторон штурма, а Ярослав Всеволодович и вовсе не отправил старшему брату помощи. В последнем, кстати, многие видят предательство отца Невского и едва ли не договоренность с Батыем!

Но на самом деле все намного проще. Киевская рать слишком мала, княжество уже давно растеряло былое могущество, а «мать городов русских» достается сильнейшим князьям в качестве статусного трофея. Потому, когда к Ярославу прибыли гонцы брата с призывом о помощи, он выступил в Новгород лишь с малой личной дружиной, предварительно передав Киев Михаилу Черниговскому. И, опять-таки, выступил не сей же час… А сколько времени добираться с юга Руси на север?! Даже если сын Александр заблаговременно стал собирать новгородские полки, быстро он сделать это не мог, ведь события последующих лет ярко продемонстрировали, что новгородцы не особо подчинялись молодому князю даже в случаях критической опасности для себя! Например, на шведов Александр пошел с крошечной личной дружиной и несколькими уже готовыми к бою отрядами знатных новгородцев, а вот сбора гридей и ополчения Новгорода князь не дождался…

Второй же по величине и силе город севера – удельный Псков – и вовсе ведет собственную независимую, а порой и враждебную новгородцам политику… Так что на текущий момент Александр вряд ли смог собрать достаточную рать, а отец его вполне еще может находиться в пути! И в моем прошлом, получив известие о разгроме под Коломной и падении Владимира, новгородцы вполне могли просто отказаться выступать против Батыя, рассчитывая переждать нашествие орды за крепкими крепостными стенами!

Так что на помощь Ярослава Всеволодовича вряд ли приходится надеяться, а вот сам Юрий может успеть собрать вторую рать! Время на это мы уже выиграли… Приведи он ее с севера прямо сейчас – и решился бы вопрос с Субэдэем, осаждающим Переяславль! И вполне возможно, что даже и с Батыем… Если бы объединились обе армии великого князя, а во время решающего сражения из Рязани навстречу им ударила бы дружина Юрия Ингваревича!

Вот только… Насколько мне известно, собирать новое войско великий князь стал лишь после гибели первого под Коломной. Так что интрига номер один – придет ли к нам с севера решающая помощь, или нет? А номер два – воспользуется ли в принципе данным ему временем Юрий Всеволодович?!

За тяжкими, не самыми радостными думами мои глаза вновь начали смыкаться, и в какой-то миг, незаметно для себя, я вновь провалился в тревожную дрему…

Глава 4

Юрий Ингваревич стоял в продуваемой всеми ветрами стороже надвратной башни, с волнением вглядываясь в темноту, старательно вслушиваясь в пока еще вполне мирные звуки лагеря отдыхающих поганых, и словно не замечал резких порывов ветра, не замечал сильного холода. Столь велико было его напряжение в эти минуты, что по спине князя Рязани невольно струились капли пота, а сердце бухало так часто, что отзвуки его ударов слышались прямо в ушах…

Этой ночью решится многое – возможно, сама судьба города и его княжества, судьба близких… В том числе внука Ваньки и матери его Евпраксии, жены вероломно убитого сына… Ваня ведь так похож на маленького Федора, что в груди болезненно щемит при одном взгляде на малыша, а глаза невольно застилает влагой… Теперь внук стал наследником рязанского престола, теперь внук продолжит их род!

Если выживет.

Если удастся отстоять город.

Если сегодня все задуманное князем получится…

Стольный град княжества укреплен гораздо слабее, чем древний Чернигов с тремя полноценными кольцами стен и каменным детинцем, и уж тем более он слабее Киева, состоящего из нескольких полноценных крепостей, объединенных в один город! Даже молодой Владимир, как кажется, защищен лучше – там и две внутренние стены, и крепкая каменная цитадель… Но ведь еще древние греки, а точнее, лучшие среди их народа воины-спартанцы говорили: самые крепкие стены города – это мужество его защитников!

Князь невольно усмехнулся, вспоминая эти слова, и с горечью, но одновременно и с гордостью подумал о том, что мужества защитникам Рязани не занимать! Ведь от клятвопреступников, посмевших убить княжеского сына-посла, а до того потребовать его молодую жену на ложе Батыя (да пировавших на Калке на задавленных ими же киевлянах!), никто уже не ждет ни пощады, ни сострадания… Да и рассказы булгарских еще беженцев, к коим раньше относились с недоверием, теперь передавались из уст в уста. Множились по городу ужасные истории о зверски замученных и убитых воях, уже раненых и сдавшихся в полон, о растерзанных женщинах и изрубленных младенцах во взятых погаными Биляре и Суваре, заставляя рязанцев холодеть от ужаса… И одновременно с тем укрепляя воев в готовности драться до последнего!

Сейчас, глядя на огромный лагерь Батыя, князь с острой благодарностью вспоминал порубежника, добывшего ценного языка и убедившего Всеволода Михайловича вывести рать из порубежья. А уж последний сам донес до князя слова ельчанина…

Удивительное ведь дело – от самоубийственной битвы рязанцев спас простой ратник! Где он теперь, этот грамотный и смелый молодец, знающий о греках царя Леонида, жив ли, или пал в одной из множества схваток на реке? Горстка гридей и порубежников действительно сумела задержать поганых на льду Прони, но вот сжечь пороки уже не смогла. Вон, высятся практически достроенные махины полутора десятков огромных камнеметов, а рядом стоит множество пороков поменьше… И как же их много! Таким стены Рязани на пару-тройку дней обстрела, после чего орда ворвется в крепость сквозь многочисленные и широкие бреши…

Впрочем, у Юрия Ингваревича ведь есть кому встретить татар. Три тысячи конных гридей – лучшие вой Рязани, Мурома, Белгорода, Переяславля, Перевитска, Коломны! И пешие дружинники: столько же опытных копейщиков и топорщиков, умеющих строиться стеной щитов, да самые умелые стрелки с тугими составными луками… И наконец, три тысячи отборных ополченцев – сыны порубежья со степью, знающие, за какой конец взять саблю или меч, практически на равных с половцами владеющие луком и копьем, уверенно держащиеся в седлах. На своем веку многим из них уже довелось оборонять родные веси от кочевых разбойников, а порой и догонять их уже в степи и вместе с дружинниками Ельца, Ливен, Воргола отбивать полон… С этими воями князь выступил против Батыя, с ними же вернулся защищать стольный град!

Но помимо дружины и наиболее крепкого ополчения в Рязани укрылось множество беженцев, а среди них и боеспособные мужчины. Воевода Яромир, старший над личной охраной княгини и княжны с княжичем Иваном – а это четыре сотни гридей, – еще до возвращения князя стал собирать из прибывших в город мужей новое ополчение. Да, большинство новоиспеченных воев юнцы, кто едва может поднять топор, или старики, кто пока еще может… Но ведь хватает и мужей в расцвете сил и лет! Крепких, жилистых лесорубов с узловатыми руками и широкими, мощными кистями, привычных к тяжелым плотницким топорам, да ловких охотников, умелых в обращении с луком и довольно метко бьющих даже из простых однодревок…

Среди них выделяются статью матерые, могучие медвежатники, порой в одиночку добывающие хозяина леса с секирой да охотничьей рогатиной! Одним словом, есть кому на стенах драться… И вот Яромир начал собирать из беженцев сотни, выделяя на каждую по десятку дружинников, назначая из числа ближников сотских голов. Гриди подучат ополченцев, покажут личным примером, как нужно драться, вдохновят в сече! А крепкими, бывалыми мужами из лесорубов и охотников старались равномерно разбавить стариков и юнцов… Кузнецы же, единственные, кого не стал воевода верстать в ратники, денно и нощно трудились, перековывая широкие плотницкие топоры в узколезвийные чеканы (ими и рубить сподручнее, и удар выходит страшнее!) да вырабатывая все запасы крицы… Каждый день из кузней выносили десятки наконечников для стрел и сулиц, рогульки железные, стальные умбоны, и плотники с кожевенниками тут же принимались собирать щиты, мастерить срезни и дротики…