Замурованная царица. Иосиф в стране фараона (сборник)

– Верховный жрец богини, святой отец Ири, – пробормотал Пенхи в смущении.

– Я его младший сын и посланец.

Все трое вошли во внутренний двор храма. Хену испуганно схватила старика за руку.

– Богиня глядит, – прошептала она.

Действительно, из мрака тропической ночи выступала, отливая фосфорическим синеватым светом, львиная голова странного божества. Голова в самом деле глядела живыми львиными глазами.

Пенхи невольно упал на колени: он еще никогда не видел ночью богиню Сохет.

Пенхи суеверно молился страшному божеству. Хену стояла с ним рядом и дрожала.

– Божество милостиво: только чистому существу оно открывает свой светлый лик, – сказал тот, который называл себя младшим сыном верховного жреца Ири. – Встань, непорочное дитя, иди за мною.

– Я с дедушкой, – робко проговорила Хену.

– Конечно, с дедушкой. Идите, верховный отец наш ждет Пенхи и его внучку Хену.

Все трое пошли направо, где находилось помещение верховного жреца. Оно было ярко освещено массивными восковыми свечами в высоких канделябрах. На небольшом бронзовом треножнике курилось легкое благовоние.

Верховный жрец встретил пришедших ласково.

– Какое прелестное дитя! – сказал он, подходя к Хену. – Как тебя зовут, маленькая красавица? – ласково спросил он, гладя курчавую головку девочки.

– Хену, – отвечала она, нисколько не сробев: старый толстяк показался ей таким добродушным дедушкой.

– А сколько тебе лет?

– Двенадцатый, а потом пойдет тринадцатый.

– Ого, как торопится расти, – рассмеялся жрец, – это пока до семнадцати лет, а там начнет расти назад и убавлять свои года. А есть у тебя мать?

– Нет, мама умерла: она там, в «городе мертвых», – печально отвечала Хену.

– А отец?

Девочка молчала; за нее ответил дед.

– Он давно в плену, святой отец, его взяли финикияне в морской битве при устьях Нила, у Присописа, и продали в рабство в Троиду.

– В Троиду! О, далеко это, далеко, на далеком севере, – проговорил старый жрец. – Я знаю их город Трою; я был там давно с поручениями от великого фараона Сетнахта, и царь Приам принял меня милостиво. Я там долго пробыл и старика Анхиза знал, и Гекубу… А теперь, слышно, Трою разрушили кекропиды из-за какой-то женщины. О, женщины, женщины![16 - Рамзес III был современником осады и разрушения греками Трои (около 1200 лет до Р. Х.). – Д. М.]

Старик разболтался было, но скоро опомнился: ведь он верховный жрец, и притом божества-женщины…

– Бедный Приам! – сказал он как бы про себя. – Сын мой, – обратился он к младшему жрецу, приведшему к нему Пенхи с внучкой, – поди приготовь святилище богини.

Младший жрец вышел. Ири также удалился в соседнюю комнату, чтобы надеть на себя священную цепь и мантию.

Хену, оставшись одна с дедом, с жадным любопытством и боязнью осматривала помещение верховного жреца. Изображения божеств внушали ей суеверный страх, зато опахала из страусовых перьев, украшенные золотом и драгоценными камнями, приводили ее в восторг.

Скоро появился и Ири в полном облачении. В руке он держал блестящий бронзовый систр, который при сотрясении издавал музыкальный звук, весьма похожий на треск цикад.

– Дитя мое, – обратился Ири к Хену, смотревшей на него большими изумленными глазами, – ты смотрела в священные очи бога Аписа?

Девочка не знала, что сказать, боясь ответить невпопад. Она посмотрела на деда.

– Отвечай же, дитя, – сказал старик. – Тогда, во время священного шествия бога Аписа, ты упала перед ним на колени и видела его глаза?

– Видела.

– А что чувствовала ты, когда бог взглянул на тебя?

– Я испугалась.

– Это священный трепет – в нее вошла божественная сила, – пояснил верховный жрец. – А теперь идем.

Ири взял длинный посох с золотой головкой кобчика наверху, и они вышли на двор. В темноте снова выступила голова льва, освещенная как бы изнутри фосфорическим огнем.

– Богиня благосклонно открывает тебе свое божественное лицо, – сказал жрец Хену, снова оробевшей.

Преклонив колени перед статуей матери богов, они прошли дальше и вошли в самое святилище. И там было изображение Сохет рядом с изображением Пта. От жертвенника синеватой струйкой подымался дым курения; толстые, как колонны, восковые свечи в огромных подсвечниках освещали жилище богини.

Верховный жрец, преклонившись перед божеством и опираясь на посох, правой рукой сделал движение в воздухе, потрясая систром. Раздались тихие музыкальные звуки, словно бы они исходили из огромной бронзовой головы матери богов. Голова невнятно, глухо проговорила несколько слов, которые жрец повторял за нею:

– Пта, Сохет, Монту, Озирис, Горус, Апис…

За жертвенником послышался странный звук, точно шипение змеи. И действительно, из-за жертвенника выползала большая серая змея. Увидев жреца, она свилась спиралью, и только плоская голова ее дрожала и вытягивалась, выпуская черное раздвоенное жало-язык.

Жрец стукнул посохом, и змея поползла к Ири, к его посоху. Он еще стукнул, и пресмыкающееся, коснувшись головой посоха, обвилось вокруг него и стало спиралью подниматься вверх, к руке жреца.

– Священный уреус благоволит принять жертву из рук чистого существа, – проговорил Ири, потрясая систром.

Тогда из-за завесы, скрывавшей дверь позади жертвенника, вышел младший жрец. Он держал в руке какую-то маленькую птичку.

– Хену, чистое дитя, возьми жертву, – сказал Ири, обращаясь к девочке, которая, казалось, застыла в изумлении и ужасе.

Младший жрец передал ей птичку, которая даже не билась в руках. Змея, держась спиралью на посохе, повернула голову к птичке. Глаза пресмыкающегося сверкали.

– Дитя, отдай жертву священному уреусу, – сказал Ири.

Девочка не двигалась – она не спускала глаз со змеи.

– Пенхи, сын мой, подведи девочку, – сказал жрец старику.

Тот повиновался и подвел девочку к посоху, к самой змее. Змея потянулась к птичке.

– Пусть отдаст, – сказал жрец.